Из-за туч выглянула луна. Холодный серебристый свет из окна упал на лицо Беллы, и она чуть пошевелилась. Ресницы затрепетали, но, так и не проснувшись, любимая повернулась на другой бок и снова затихла.
После многих и многих ночей, проведенных на страже ее сна, я по-прежнему был заворожен этим никогда не надоедающим мне зрелищем. Белла казалась такой хрупкой и беззащитной, когда спала. Вот она заворочается, сбрасывая во сне одеяло, вот повернет голову, обнажая пульсирующую под тонкой кожей шеи жилку. Вот вздохнет, сначала пошевелит немного губами, а потом тихо, почти неразборчиво прошепчет мое имя, раскрывая ладонь. Такие моменты я любил больше всего — каждый раз то, как она неосознанно звала меня, словно пробуждало где-то глубоко в душе что-то потаенное и светлое, будто с каждым разом мои чувства росли и крепли. И каждый раз я поражался: неужели это возможно? Неужели можно любить еще сильнее?
Похоже, что да…
Белла снова зашевелилась. Развернувшись, она поерзала на простыни, и от этих движений одеяло сползло к ее ногам. Обычно в такие моменты я укрывал ее снова и получал в награду ласковое сонное бормотание. Но сегодня в комнате было действительно жарко — по виску любимой медленно скатилась прозрачная капелька, лоб покрылся испариной. Осторожно присев на край кровати, я провел кончиками пальцев по ее лицу, и Белла заулыбалась.
— Эдвард, — пробормотала она, протягивая руку, будто ища меня рядом.
— Я здесь, — прошептал я, ловя ее ладошку и оставляя на ней невесомый поцелуй.
Белла ухватилась пальчиками за мою ладонь и потянула на себя в безмолвной просьбе не оставлять ее. Ее губы приоткрылись, словно она хотела еще что-то сказать, ресницы дрогнули — но, вздохнув, она расслабилась и вновь задышала ровно. Фаза медленного сна.
Наклонившись, я коснулся губами ее волос, пахнущих клубникой, лесом и Беллой — ее особенным, неповторимым ароматом.
— Я здесь, — повторил я уже скорее для себя, чем для Беллы.
С тех пор, как я вернулся в Форкс, она звала меня гораздо чаще и отчаянней, чем это было до моего вероломного отъезда. Я понимал: воспоминания той безлунной ночи все еще терзают ее, она все еще боится. Мне до сих пор было сложно понять, как Белла могла поверить, что я не любил ее, но порой мне казалось, что она до сих пор сомневается. Возможно, подсознательно, скорее всего, она даже сама этого не понимает, но в ее голове все еще живет та мысль. «Он нравится мне намного больше, чем я ему.» Какая глупость.
Моя Белла. Мое полуночное солнце. Ее сердце было ранено, и виноват в этом был только я.
Снова заворочавшись, Белла вздохнула, отвлекая меня от печальных мыслей.
— Невкусные макароны, — проворчала она, тихонько фыркая во сне. Я усмехнулся — сонные откровения Беллы бывали весьма забавны.
Будто услышав меня, любимая нащупала мою руку на одеяле и снова притянула к себе.
— Не уходи, — выдохнула она.
Я опустился на кровать рядом с Беллой, и она тут же придвинулась ближе, утыкаясь носом мне в плечо. Ее хрупкое тело прижалось к моему каменному и расслабилось.
— Никогда, — поклялся я, крепко, но осторожно прижимая к себе самое дорогое, что у меня есть.