Зло нужно, для того чтобы узнать добро. Лишь противоречие позволяет узнать истинную сущность вещей.
Бернар Вербер «Дыхание богов»
Во дворе школы было тихо. Все молчали, оторвавшись от своих дел, и эта впервые за несколько месяцев устоявшаяся тишина была гнетущей, напрягающей, спокойным ласковым днём обволакивающей перед беспросветной темнотой будущих событий. Такой небеса ее не видели. Никого не видели.
Кроули был спокоен, стоя под возвышающимся над ним голубым куполом, пестреющим розоватыми облаками, будто белыми перьями, впитавшими в себя кровь. Укрывшими некогда спокойный райский уголок, теперь растоптанный и разодранный в клочья. Лишь только на лицах демонов замерло презрительное осуждающее выражение. Этот мир увидел слишком много жестокости и несправедливости, а сейчас равновесие разрушается. Разрушается руками тех, кто должен нести в этот мир свет.
Чего тогда стоят те, кто гордо зовут себя ангелами? Их маски слетают, открывая всю суть, темную личину, заставляя метаться в агонии.
Грудь Дино едва вздымается, когда он подаётся вперёд, пытаясь перехватить Вики — Вики, бросившуюся к Адмирону, влетающую в его отцовские объятья, — и резко замирает, слыша крик, когда архангелы грубо отталкивают мужчину от девушки.
— Не повторяй ошибок своей матери, любовь делает тебя слабой! — взгляд полон борьбы, а слова выжигают дыру в груди ангела. Не доверяй. — Не позволяй никому манипулировать своими чувствами! — он кричит так отчаянно, лично ей — или ему, стоящему здесь, пытающемуся пологом белых крыльев оградить себя от жгучей правды? Это крик души. В горле стоит ком, и Дино отчаянно хочется скрыться. Скрыться из этого места — не его места, разрушающегося, испорченного, — скрыться в объятьях того, кто каждый раз готов оттолкнуть и причинить боль. Боль, что невыносимой правдой звучит в словах Адмирона.
И он почти верит в неё.
Дино сжимает пальцами руки, оставляя синяки от хватки — в это раз его, не чужой, — и прикрывает глаза, что-то шепча про себя, едва шевеля губами и боясь обернуться. Обернуться и поймать взгляд красных глаз, что прожигает спину, с болью пробираясь под кожу, и грозится вот-вот спалить его белые крылья. Или уже не его?
Не белые?
— Чего встали? Расходитесь, вам тут нечего смотреть, — прерывает поток мыслей голос Геральда, будто спасая от ломающих его образов, что выстраиваются в голове и наступают полчищем демонов. Геральд срывает голос, кричит до разодранных связок, как делает и Дино, оставаясь один на один с собой.
Ангел следит за тем, как Винчесто заводят в башню, когда за его спиной раздаётся хлопок раскрытых во всю ширину мощных крыльев, будто посылающих адский жар ему в спину, заставляя его развернуться. Его глаза вылавливают темную фигуру, пробегаясь цепким взглядом по напряженным плечам, обтянутым плотной тканью темной рубашки, вздрогнувшему кадыку под матовой татуированной кожей, которой так хочется коснуться даже под страхом сгореть в бушующем пламени, едва прикрытым глазами с трепещущими угольно-чёрными ресницами и еле заметной ухмылке. Ухмылке, что превращается в ужасающий оскал, когда Дино останавливает Люцифера, до этого молча наблюдавшего за происходящим. Он хочет взлететь, когда ладонь накрывает его предплечье, удерживая.
Не давая натворить глупостей.
— Я знаю, что ты задумал, не смей, — еле слышно шипит ангел, будто связь их на грани телепатической, заставляя дьявола недовольно усмехнуться и прислушаться к словам, слетающим с непозволительно нежных губ. Губ, до которых так хочется дотронуться, смотря, как под прикосновениями лопается кожа, а кровь окропляет их, стекает по подбородку и скрывается в распущенных — но не сейчас, почему не сейчас? — волосах, упавших на шею.
— Убери руку, или я ее сломаю, — так же тихо произносит он, пытаясь вырваться — пытаясь? Он бы сделал это одним рывком, если бы хотел. Ему нравится следить за тем, как взгляд ангела потухает, ведь только так он может быть уверенным, что защитит его ото всех. От себя. Мог бы, не будь это олух напротив таким настырным. Они стоят друг друга.
— Они все равно это сделают! — едва не кричит Дино, все равно заглушаемый общей суматохой, на что Люцифер лишь молча отталкивает его, произнося то, что и правда ранит ангела. Ангела и его:
— Я не спрашивал твоего мнения, — эта фраза будто рёбра ломает, заставляя его застыть, словно чувствуя, а не видя взмах алых крыльев, разрезающих раскалённый воздух вокруг, сжигающий их, души и сердца. От Люцифера, скрывшегося в небе, остается лишь перо, пикирующее вниз, оказывающееся в руках у непризнанной, что осторожно проводит по нежному оперению, касаясь темного кончика.
— Куда он? — произносит Вики тихим голоском, грустно глядя в сереющее небо, туда, куда смотрит и он, Дино. На горизонт, где ещё была заметна удаляющаяся фигура демона.
— К своему отцу. Рассказать, что Адмирона собираются казнить прямо сейчас, — спокойно отвечает он, обхватывая ее за плечи, чуть подрагивающие, когда она снова разворачивается на громкий окрик Геральда.
Ангелы послушно возвращаются в школу, только демоны и некоторые непризнанные остаются стоять здесь, что-то выкрикивая, давая понять Дино, что вот он, его единственный шанс. И он ослушивается приказа, тихо выхватывает упавшее из рук девушки перо и аккуратно пробивается сквозь толпу, скрываясь в беседке на границе сада Адама и Евы, за темной изгородью, что вот-вот — и иссохнет, ломая вечную красоту сего дивного места, некогда покрытого кустами роз, что сейчас блеклыми тенями теряются в глубине. Он свободно расправляет там крылья и взмывает вверх, в неприветливую высоту, где поднимается ветер, обжигающий своим холодом. Взмывает вверх, зная, что скоро ему предстоит упасть, крепко прижав крылья к спине, ринуться в бездну — да хоть на землю без крыльев — и догнать одного дьявола, что так безбожно отталкивает его.
И он делает это, чувствуя ударивший в лицо ветер, в котором скоро появляются частички гари, липнувшей к кипенно-белой одежде, как чернота от связи с Люцифером к его душе.
Дино плавно ступает на горящую огнём землю, не принимающую его, будто плиты под ним вот-вот разойдутся, вынуждая упасть в пучину вечных страданий, бродить по всем кругам ада в бесконечном поиске одного, самого ценного. Но вот он тут, до сих пор стоит здесь и хватает Люцифера за рукав темной рубашки, заставляя его тяжело выдохнуть и развернуться. В его глазах горит пламя, будто весь ад вокруг погас и отдал свет ему, подлетающему вперёд и хватающему Дино за шею.
— Я неясно выразился, ангел? — грубо выплёвывает он, фокусируя взгляд на возбуждающем контрасте его темной, покрытой рисунками и светлой, чистой кожи ангела, что смотрит на него так доверчиво. Доверчиво и хитро, сразу прикрывая глаза и отдаваясь в его плен, будто душу продаёт на вечное мучение на кругах ада. В его личное рабство.
И нет в этой жизни той силы, что навсегда бы оттолкнула его от Люцифера. Нет той силы, что заставила бы Люцифера по-настоящему желать этого. Поэтому он подаётся вперёд, встречаясь с губами ангела, что так же тянется к нему, испорченному, гниющему, затягивающему в свою темноту.
— Неясно?
Они соприкасаются лбами, прижимаются к друг другу, скрываясь от всего мира крыльями, оттеняющими и дополняющими друг друга. Это их истина. Истина в их противоречии, борьбе. Против и за друг друга. Истина в риске. Истина в страсти, в их безумии. В сплетающихся языках, скользящих по зубам. Они встречаются в диком танце, выбивающим весь воздух из легких. Губы горят огнём от легких укусов, от их связи, разрушающей и соединяющей. Но разве не все равно, когда у них есть то, что никто не уничтожит, когда вместе лучше, когда мир уже трещит по швам.
«Не лучше», — считает Люцифер, когда перед глазами вдруг резко видит отца, сворачивающего шею его ангелу с жутким хрустом, чувствуя крик, застрявший в груди. Видя, будто наяву, потухающие голубые глаза, становящиеся мутно-серыми, что до последней секунды смотрят в его, когда душа покидает тело, оставляя от дьявола лишь пепел, развеваемый ветром беспощадного времени, когда гармония выстроенной ими вселенной ломается, с громким звоном падая к их ногам, жестоко раздавленная чужими руками.
Отталкивает от себя Дино, положившего руки ему на грудь, оставляя пару расстегнутых пуговиц сорванными в его ладонях, до этого яростно сжимающих воротник. Он делает шаг назад, падая в бездну, огнём заглатывающую его, растягивает губы в улыбке и шепчет тихое: «Не нужен», — а в груди вместе с вдруг ожившим сердцем бьется «Извини».
И это последнее, что видит Дино, выхваченный водоворотом, когда красное марево лавы и белый свет облаков разделяют их. Тянут в разные стороны. В темноту и на свет.
Или наоборот?