Зов крови!

Обнаженного бедра коснулась рука. Чуть сжала, провела по боку до плеча и остановилась, сжимая уже сильнее. Глаза Ойкавы распахнулись, сонно моргая, он попытался выхватить в силуэте над кроватью знакомые черты любимого лица.

– Мне пора, – шепнул из темноты самый родной и любимый голос.

Рука молниеносно сжалась на дорогом сердцу запястье. Пальцы судорожно дрожали, а взгляд – загнанное отчаяние. Демон потянул за руку на себя так, чтобы силуэт наконец показался из тьмы и сел на кровать. Воин, облаченный в кожаную броню, опустился и вперился взглядом в идеальные черты лица, любимого лица. Драконья кожа неприятно царапнула обнаженный бок, но Тоору не ослабил хватки.

– Не уходи, – попросил он. – Пожалуйста, не уходи. Мы ещё подумаем, Ива-чан, поищем способы.

Тяжёлый взгляд полыхнул изумрудом. Воин тяжело вздохнул. Хватка на запястье усилилась.

– Сегодня крайний день. Моя кровь кипит, я едва не срываюсь прямо сейчас. Кровь зовет меня, Тоору, и сопротивляться этому зову я, увы, не могу.

– Ива-чан, – так потухше и ещё более отчаянно чем раньше.

Тяжёлая рука выбирается из захвата, пальцы переплетаются, и Иваизуми склоняется над поникшей головой. Губы находят губы. Сминают в бесполезной попытке оттянуть неизбежное.

– Но, как бы я хотел хотя бы иметь возможность быть рядом. Если не могу пойти против чужой магии, то буду просто защищать тебя.

– Хватит. Час настал.

Воин встаёт с постели, а демон сразу за ним.

– Едва переступишь границу моего мира, я ничего не смогу сделать. Ни-че-го. Ива-чан, здесь есть подвалы, я могу приковать тебя, пока лекарство не будет найдено. Я буду петь тебе красивые песни, буду так сильно лю...

– Ты ходишь по кругу. Ойкава, против магии крови нет ничего. Ты знаешь это лучше меня. Мне пора, горизонт светлеет.

Последний поцелуй, самый отчаянный и печальный. Тяжёлые шаги, удары сердца в гулкой темноте спальни и лёгкая босая поступь: скорее, скорее к балкону. Пальцы до белых костяшек впиваются в перила, а глаза выхватывают из темноты единственную фигуру, седлающую коня. Губы нашёптывают: пусть звери приглядят за ним, пусть он будет цел. Магия крови, будь она проклята. И будь священна, потому что и сам демон прибегнул к ней.

Давай свяжемся кровью... я люблю тебя...

Скачи, Иваизуми. Скачи в рассвет. Твой путь – осенний ветер. Степной орёл расправляет крылья. Он охранит тебя этим днём. И твой демон будет следить за тобой. И будет молиться. А ведь он не верил в богов. Глухой стук копыт – навстречу солнцу, ярким заревом украшающему горизонт. Руки сжимают поводья до хруста. Одинокий волк переступает мягко по листьям, сопровождая рыцаря. Шумят крылья над головой. Ойкава. Иваизуми усмехается. Путь – тугою плетью, заметает каждый шаг пылью.

Дорога расходится ручейками, но его путь ведёт к горам, по костям земли. Конь беспокойно ступает на тропу, перебирает ногами. Хаджиме подгоняет. Лес вокруг него бурлит жизнью. Животные почти бесшумно следуют за ним, безмолвно напоминая о про́клятом демоне. По лесу проходится волна дрожи, звери принюхиваются, чуя запах беды.

Ойкава вглядывается в даль. Вбирая каждый вдох далёкого воина. Хочется прильнуть, забраться под кожу, пропитаться насквозь. Но разве они не пропитались итак? За столько лет. Король демонов ненавидит людского короля. Если бы только мог обойти ловушку, сам бы отправился и придушил. А так остаётся только смотреть. Даже коснутся нельзя. Зов крови. На драконьей броне полыхнуло солнце. Ойкава задыхается. Звери волнуются. Беда, беда! И Ойкава думает: ты такой сильный, и ты идёшь туда. В вечную войну. Которой конца и края нет. Бессмысленную, беспощадную. До неё есть дело только королю, итак погубившему уже столько людей. Битва славная? Как же может она быть славной? В чем слава умереть безымянным никем среди трупов, смрада и агонии? Но люди считают демонов злом. Что же в понимании людей добро?

Ойкава перемещает свой взгляд к побоищу. По земле текут реки крови. Люди вопят от боли. Демону не нужно много времени, чтобы понять – Королевская армия проигрывает. Силы слишком неравны, а армия утонула в крови. Проклятая кровь!

Ива-чан, давно ли ты понял, что никто не вернётся?

Нет, нет, остановись! Не остановится. И не оглянется. Иваизуми вскидывает лук, готовясь подстрелить дикую утку. Пляшет солнечный знак на струне тетивы. Волк неодобрительно хмурит лоб и отворачивается. Какая тебе разница? Рыцарь складывает добычу в переметную сумку и отправляется в горы.

Льется путь по хребтам одичавших гор. Под копытами неприятно хрустит камень. Привал придется делать ближе к вечеру, а сил почти нет. И желаний никаких нет. Конь переступает по сухим ковылям, да по перьям седым. Вперёд, вперёд. Зов крови не даёт задумываться, гонит за горы, туда где захлёбывается в пламени армия. Где каждый не охотой, но магическим зовом призван охранять границы государства.

Губы Ойкавы белее снега в горах. Лёгкие жжет и сжимает. Чем он дальше, тем ближе болезненный спазм. Горло сдавливает в тисках. Он на границе, пересёк горы. Значит скоро, скоро.

Туда, где смерть жжет костер, ты вдыхаешь дым

Приближается. Разгорелись поленья, не вернуться назад. Битва далёкая и близкая. Там и здесь. Тоору вздрагивает, приникая к одинокой фигуре, спешившейся и обнажившей меч. Красиво и жутко. Взмахивает мечом, рубит, кромсает. И сердце заходится, стремительно, как птичка, бьющаяся в силках. И ноет, ноет. И смеётся сталь – от крови пьяна.

Знаешь, как тебя ждали здесь?

Самый любимый и самый родной. Его бой, как танец со смертью. Как красивый ритуальный костер, который догорает. Стремительный, грациозный, пугающий и смертельный. У него не было жизни, была лишь война. Славно ли быть в элитной армии короля? Славно ли умирать так? Не жить так?

Лёгким шагом ты входишь в смерть

Расползается, тлея, ткань бытия. Ярость светла, словно факел, клинок. Глаза огни, пожары. Руки усталые, но сильные. Он сам сильный. Грудь в тисках, сердце не бьётся, горит, омывает пламенем внутри. Ноги тяжелеют, трясет, губы до крови. Он сможет? Не сможет, а если и сможет, то цена слишком высокая. Но надо гореть.

Нет, нижний мир не получит тебя, а с улыбкою встретит воинственный бог

Его накрывает, накрывает тьмой, туманом, черным облаком. Лёгкие горят, руки горят. Больно, так больно, что не вышло. Или просто больно. Потому что не вышло бы. Но он сильный, он не сдастся вот так. Смерти – волчьим оскалом он в лицо усмехнется. Он до последнего, до агонии, до вопля.

Ноги демона подкашиваются, руки царапает камень перил, а по щекам слезы. Сердца нет в груди, там дыра, зияющее отверстие. Кому вообще нужен этот глупый орган? Сердце там, в лигах от него, в годах, столетиях. В кровавых руках, таких любимых и теплых. Конечно теплых. Тоору ведь помнит, что теплых.

– Ива-чан, ты всегда знал, что не вернёшься.