В доме царила атмосфера уюта: в гостиной еле слышно шумели вечерние новости, Хосок и Тэхен разложили чертеж на небольшом чайном столике и пытались разобраться в несостыковках, на кухне Эйко готовила овощное рагу, а Чонгук закрылся в своей комнате и делал домашнее задание, ну, по крайней мере, так думали взрослые. На самом деле он рубился в игры на телефоне, потому что все равно ничего не понимал в этом дурацком английском. Сейчас, в свои четырнадцать, он думает, что зря все-таки восемь лет назад смотрел супергеройские фильмы вместо обучающих детских мультиков.  

     Дверь со скрипом открывается, Чонгук пугается, быстро прячет телефон и утыкается в учебник, делая вид, что решает задание. Его обволакивает запах мускатного ореха, и он расслабляется, оборачиваясь. В проеме стоит Тэхен с двумя кружками и смотрит на него с хитрой улыбкой.  

     — Лентяйничаешь?  

     — Нет…  

     — Я все видел, не прикидывайся, — Тэхен подходит к столу и осматривает тетради с учебниками, — Целый час сидишь и не написал ничего.

      Чонгук ничего не отвечает, виновато опускает голову и подгибает под себя ноги. Тэхен хмурится, ставит кружки на стол, подальше от тетрадей, и присаживается рядом на корточки.  

     — Отдай мне телефон, Чонгук-а.  

     — Хен! — протестует Чонгук, — Я, честно, больше не буду! Правда-правда!  

     Его глаза становятся размером с огромные черные пуговицы, а аккуратные пухлые губки вытягиваются трубочкой. Тэхен шипит. Этот мелкий засранец повзрослел и научился пользоваться своим обаянием, а еще без труда умел манипулировать им так, как сам этого хочет. Тэхен, честно, в последнее время чувствовал себя гребаным подкаблучником. Он тяжело вздыхает и указывает ему на кружку.  

     — Я приготовил какао, чтобы поддержать твою мозговую деятельность, а ты меня разочаровываешь.  

     — Не говори родителям, пожалуйста, — жалобно говорит Чонгук, будто не слышал его слов.  

     — Ты меня не слушаешь? Я, конечно, не твой отец, но по жопе дать могу. Отдай телефон.  

     — Нет! — Чонгук сжимает телефон сильнее и встает со стула, — Не отдам.  

     — Тогда я расскажу родителям, какой у них правильный ребенок растет.  

     Видно, что Чонгук колеблется, да и Тэхену тоже тяжело. Чем старше Чонгук становился, тем больше не слушался и перечил, а еще приобретал взрослые черты. Это пугало Тэхена, он трясся каждый раз, когда Чонгук находился на учебе дольше обычного, и, по возможности, забирал его из школы. Он так сильно боялся, что с ним что-то произойдет, что даже стал пить успокоительные, правда, об этом никто не знал. Чем старше Чонгук становился, тем больше мучился он, Тэхен.  

     — Помоги мне с домашним тогда, хен, и я больше не буду, правда, — говорит Чонгук, осторожно присаживается обратно и прижимает руку к животу. Тэхен удрученно кивает, молча смотрит, как он делает несколько глотков уже теплого какао, и облегченно выдыхает. Когда кружка опустела, Тэхен нависает над учебниками и пытается разобраться в задании. Получается, конечно, не с первого раза — его деятельность не включает в себя английский, — но он старается. В конце концов, он разъясняет Чонгуку суть и победно ретируется на кровать, потому что такого мозгового штурма у него нет даже на работе.  

     — Ты же не расскажешь родителям? — осторожно спрашивает Чонгук, присаживаясь рядом, и морщится, непонятно, правда, из-за чего. Тэхен приоткрывает глаза и смотрит на него, улыбаясь. Чонгук так сильно вырос: стал шире в плечах, доставал ему макушкой до ключиц и почти потерял свои пухлые детские щечки. Он отрицательно мотает головой, а сам думает о том, что очень сильно скучает по маленькому Чонгуку.  

     — Нет, ты же решил задание. Хочешь полежать со мной, как в старые добрые времена?  

     Чонгук хмурится, но лицо все равно заливается краской, и руки нервно теребят синее покрывало в желтых звездах.  

     — Это немного…  

     — Что? Что «немного»?  

     — Неправильно, — заканчивает Чонгук и отворачивается. Тэхена прошибает легкая боль, но он старательно выдавливает улыбку, откидывает голову назад и закрывает глаза. Да, к этому он готовился с самого начала, с первого разговора с Хосоком, но сколько бы он этого ни делал, результат все равно ранил и вскрыл легкие ножом под названием «подростковый период». Эйко говорит, что все пройдет, все образуется, но кто потом излечит его воспоминания от подобного? Думается, никто.  

     — Ладно, Чонгук-и, я пойду, — говорит тихо Тэхен, поднимается, но его резко толкают обратно на кровать. Чонгук ложится рядом и утыкается носом в его ключицу, жадно вдыхая приятный аромат. Тэхен чувствует вздох облегчения на своей коже.  

     — Только совсем немного, хен, — шепчет Чонгук и прижимается еще ближе, обвивая его всеми конечностями, — Так хорошо…  

     А Тэхену ни жарко, ни холодно. Он замирает как статуя и не шевелится, будто боясь спугнуть, даже дышать не может нормально. Чувствует только, как собственное сердце стучит с чонгуковым в унисон, и как их запахи смешиваются, превращаясь в нечто прекрасное, насыщенно тягучее. Он неосознанно тянется к макушке, чтобы поцеловать, но Чонгук отстраняется и как-то странно смотрит на него из-под смолянистой челки.  

     — Что такое? — спрашивает Тэхен.  

     — Твой запах… — удивленно говорит Чонгук, — Он стал сильнее…  

     — Сильнее, говоришь? — раздается раздраженный голос с порога. Они оба приподнимаются и оборачиваются. В дверях стоит раздраженный Хосок и сверлит их злым взглядом.  

     — Хосок, успокойся, — говорит Тэхен нервно. Он чувствует волны агрессии от друга, его беспокойство и одновременно страх, который душит и заставляет если не поджимать ягодицы, то захотеть сгонять в магазин и переждать там, — Мало ли из-за чего может запах усилиться, — он отстраняет от себя Чонгука.  

     — Ты сейчас же собираешься и уходишь отсюда, Тэхен.  

     Хосок разворачивается и уходит, а Чонгук бросается следом за ним с непониманием в глазах. Тэхен продолжает сидеть так, словно ничего не понимает. На самом деле он испугался, поэтому не может пошевелиться. Чонгук так внезапно заявил о запахе, что поверить в подобное было просто нереально. У него вдруг все моменты, проведенные с Чонгуком, всплывают перед глазами, словно кадры из какого-то сопливого фильма. Он вздрагивает, когда Эйко, вошедшая в комнату, касается его плеча.  

     — Что случилось? Что ты сделал, Тэхен?  

     Ее голос звучит так, будто она отрицает какое-либо посягательство на своего сына с его стороны, а еще он дрожит и на последнем слове, его имени, почти срывается. Тэхен опускает голову и сжимает свои руки коленями. Как он раньше не понял? Почему не почувствовал? 

      — Эйко, — шепчет он, — У Чонгука течка скоро.  

     Она молчит, а Тэхен боится поднять голову и посмотреть на выражение ее лица. Они так долго говорили об этом: на протяжении целых четырнадцати лет, — просто для того, чтобы в один миг все внезапно рухнуло. На составление плана нужно время, на моральную подготовку — тоже, но ни один из них троих сейчас не готов ко всему, что уже поджидает на самом пороге.  

     — Может, тебе показалось? Он мог простыть из-за физкультуры на улице, — пытаясь сохранять спокойный тон, говорит она, — Еще два года, еще слишком рано.  

     — Мой запах для него усилился. Это конец.  

     — Не конец, дурак. Все будет нормально, я поговорю с Хосоком, — нервно бурчит она, — Он разрешит остаться, обещаю.  

     — Брось, — говорит Тэхен, — Не нужно, я был готов к этому. Мне лучше уйти, пока он меня за шкирку не выставил. Не хочу, чтобы Чонгук стал свидетелем побоища.  

     — Тэхен-а… — с жалостью в голосе говорит Эйко, но не останавливает, когда он встает с кровати и, прихватив кружки со стола, выходит из детской.  

     В гостиной не было никого, поэтому Тэхен пошел дальше, на кухню. Там горел лишь светильник над плитой, поэтому тень от угрюмого Хосока, сидящего за столом, огромным темным пятном расползлась по стене. Тэхен хмыкает, мысленно сравнивая ее с раздражением, которое тот, скорее всего, испытывает в данный момент. Он осторожно опускает кружки в раковину, стараясь не греметь сильно, и подходит к столу.  

     — Где Чонгук? — осторожно интересуется он и буквально всем своим естеством чувствует, как Хосок поджимает ноги под столом и как его челюсти сжимаются.  

     — Заперся в туалете и не выходит, — Хосок пытается отвечать спокойно, но получается не очень, — Мне жаль.  

     — Ты сказал ему что-то плохое? — спрашивает Тэхен, кивая на последние слова. Он все прекрасно понимает и ни в коем случае никого не винит.  

     — Сказал, что ты больше не будешь сюда приходить.  

     — Вот как, — тихо отвечает Тэхен и краем глаза замечает появившуюся на пороге Эйко. Она шмыгает носом и молчит. Он слабо улыбается, для нее, и добавляет:  

     — Тогда я пойду.  

     Он не смотрит в ее глаза, просто разворачивается и уходит в коридор. Там надевает ветровку, ботинки и порывается выйти, но Эйко хватает его за плечо. Она смотрит жалобно, взглядом умоляя остаться и поговорить, разъяснить, попробовать договориться, но Тэхен вырывается как-то даже слишком резко и уходит, тихо прикрыв дверь. В подъезде его окутывает холод и остатки из смесей разных запахов. Он не спускается вниз по лестнице, чтобы выйти на улицу и вернуться к себе домой, просто застывает на лестничной площадке и молча смотрит на поблекшую от времени стену. Он злится, очень злится: на чертову истинность, на себя, на Эйко и на Хосока больше всех. Его просто разрывает неконтролируемая злоба на все вокруг, кроме Чонгука. Его маленький милый Чонгук-и ни в чем никогда не был виноват. Да и никто не был. У всех своя правда, которой они придерживаются: Хосок защищает своего ребенка, а Эйко пытается встать на место Тэхена, пересиливая материнские чувства. Тэхен уверен, что будь он на их месте, поступил бы точно так же, поэтому он не имеет права злиться, вообще никаких прав здесь не имеет, пора было это понять уже давно.  

     Во всем виновата природа, которая решила поиздеваться, которой, видимо, стало скучно, поэтому она немного поиграла с их жизнями. И сейчас его солнце, возможно, плачет в туалете, потому что он, Тэхен, и Хосок не смогли договориться. По-нормальному ему стоило бы плюнуть на Хосока, устроить скандал, вскрыть двери туалета и обнять Чонгука, успокоить, а уже потом уйти, громко хлопнув дверью. Но он так не может, не привык рубить сгоряча, как Хосок. И поэтому теперь вынужден кусать губы от злости и смотреть на стену, которая такая же старая, как и он сам, сдерживать себя, чтобы ситуация не стала еще хуже.  

     — Хосок, зачем ты так с ним? — Эйко, чуть ли не плача, возвращается на кухню и грозно нависает над мужем. Хосок трет свое лицо ладонями, что аж пальцы белеют, и застывает в таком состоянии, откидываясь на спинку стула.  

     — Я тебя спрашиваю, зачем? — переходя на крик, возмущается она и слабо ударяет по столу.  

     Впервые она повысила голос на мужа, впервые была так сильно зла на него, оттого ей давалось все это с трудом.  

     — Я не… — шепчет Хосок сквозь руки, — Я не знаю. Я разозлился, вспылил. Мне стало страшно за Чонгука. Тэхен так прижимал его к себе, я просто… — он стонет и хватается за свои волосы, — Мое сердце разрывается, милая!  

     — Ты практически рос вместе с ним. Неужели он настолько плохой человек, что ты так сильно плюешься ядом, стоит ему подойди к Чонгуку ближе, чем сказано? Своими словами ты обидел и сына, и лучшего друга. Ты вспыльчивый дурак…  

     — Я отец! В первую очередь я — отец, милая. Любой отец будет оберегать своего ребенка, лелеять его и защищать от окружающего мира столько, сколько сам посчитает нужным.  

     — Не забывай, что ты еще и друг, дорогой, — Эйко смягчается, — Не смей сбрасывать со счетов чувства Тэхена.  

     Она поджимает губы, смотрит строго и осуждающе, и у Хосока от ее слов и взгляда просыпается неприятное чувство где-то под сердцем. Он ничего не отвечает, снова утыкается в ладони и пытается разобраться в себе и своих чувствах.  

     — Позвони ему и извинись, — вздыхает Эйко, — Я пойду к Чонгуку.  

     Она выходит из кухни, оставляя Хосока наедине с самим собой. Он грызет губы, рвет салфетки, катает их в маленькие шарики и смотрит на телефон, лежащий совсем рядом, на столе. Его изнутри съедает несколько чувств одновременно: страх, раздражение и стыд. Он не может их унять, только подкармливать разными мыслями и доводами. Он любит Чонгука, но он любит и Тэхена.  

     Последняя салфетка оказывается растерзанной на кусочки, Хосок вспоминает свои слова «пусть хоть ночует около двери, мне будет плевать», открывает входную дверь, чтобы проверить, никого не находит и возвращается обратно в квартиру.  

     Тэхену он так и не звонит.

     ***

     Тэхен пришел домой поздно ночью. У него в карманах находилась наполовину пустая пачка сигарет, а в руке — недопитая банка пива. Все, что ему хотелось, — это прекратить накручивать себя и просто отдохнуть в тишине, подальше от шума улицы и осуждения в глазах Хосока. На хмельную голову переносить тяжелые моменты легче, оттого на кухне он допивает оставшийся алкоголь, потом выкуривает на балконе две сигареты подряд, разглядывая переливающиеся огни ночного города, и ложится на неразложенный диван. На его спинке сидит розовый кролик Чонгука, оставшийся после его первой и последней ночевки здесь. Тэхен смотрит на него долго, не моргая, а после стягивает к себе и прижимает к груди.  «Я оставлю кролика здесь, чтобы тебе было не так одиноко, хен» — вспоминает он слова маленького Чонгука и сглатывает комок, застрявший в горле.  

     — Спасибо, солнце, — шепчет он сдавленно, поворачивается лицом к стене и пытается не заплакать.  

     Утром Тэхен еле-еле разлепляет веки по будильнику. Часы показывают семь утра, одеяло сбито в ногах, и кролик валяется где-то там же. Он хрипит то ли от выпивки, то ли от огромного количества выкуренных сигарет, поднимается на ноги и топает в ванную, где приводит себя в более-менее божеский вид. К сожалению, личные причины не являются уважительными, когда дело касается работы, поэтому он через силу вливает в себя две кружки кофе, который так не любит, одевается в строгий костюм и останавливается на пороге, оборачиваясь. Розовый кролик сидит на смятой подушке и хитро улыбается своей игрушечной улыбкой. Тэхен расплывается в ответной, а потом, одернув себя, выходит из квартиры. Ему, в конце концов, тридцать четыре года, нельзя с кроликами разговаривать.  

     — Здравствуйте, господин Ким.  

     Молоденькая секретарша встает, как только видит его, и кланяется. Он слегка опускает голову в ответ, здоровается и проходит дальше, по коридору. Кабинет Хосока находится прямо напротив его, оттого ему становится тяжело передвигать ногами. Увидеться с ним не входило в планы, хотя на совместной работе этого было не избежать. Тэхен отчаянно старается не думать, но что он будет делать, если Хосок выпрет его с этой должности или вообще со своей компании?  Он вздыхает глубоко, когда замедляет шаг возле чужого кабинета, заглядывает внутрь сквозь стекло и жалюзи, и застывает на месте, потому что Хосока нет. Он оборачивается и через весь коридор обращается к секретарше.  

     — А почему господин Чон не на месте?  

     Та отрывисто ойкает, что слышно даже за несколько метров, снова кланяется, но на этот раз глубже, и виновато смотрит.  

     — Простите, господин Ким, я совсем забыла вам сказать. Он взял отгул.  

     — Когда успел? — удивляется Тэхен.  

     — Позвонил сегодня рано утром.  

     Он стоит еще пару секунд, всматриваясь в его пустой кабинет, а потом, будто опомнившись, отвечает.  

     — Ладно. Спасибо. Пришли мне по почте документы на оформление собственности, нужно все проверить.  

     Девушка кивает и садится обратно за стол. Тэхен заходит в свой кабинет, снимает жаркий пиджак, оттягивает галстук и присаживается на небольшой диванчик. Почему Хосок взял отгул? Он импульсивный, сначала делает, а потом думает. Возможно, не захотел видеться с ним на работе, решил отдохнуть, паршивец, и спихнуть все важные дела на него. Хосок малость ленивый, а еще чуточку безответственный, но с возрастом этого становится только меньше. Тэхен смотрит на фотографию, стоящую на рабочем столе: Хосок прижимает к себе Эйко за талию, а рядом стоит он, Тэхен, а на его шее сидит улыбающийся во все тридцать два Чонгук. «Вот это настоящая семейная фотография» — сказала тогда Эйко и притащила ему ее распечатанную и помещенную в рамку на работу. У Хосока на столе стоит точно такая же, и Тэхен хмыкает, думая, что это все больше смахивает на какую-то мелодраму, нежели на реальную жизнь. Он разминает шею, располагается за компьютером и погружается в работу. Над нависшими проблемами он подумает позже.  

     — Господин Ким?  

     Тэхен отлипает от компьютера и смотрит непонимающе на секретаршу, выглядывающую из щели в двери. Она мнется, улыбается виновато и заходит в кабинет.  

     — Извините, я стучала, но вы, видимо, были так заняты, что…  

     Тэхен смотрит на время — 11:34 — и хлопает себя по щекам, чем вводит в ступор девушку. Он улыбается на ее немой вопрос и говорит:

     — Я просто не выспался, извини. Ты что-то хотела? 

     — Несколько раз звонила госпожа Чон и…  

     — Эйко звонила? — удивляется Тэхен, — Зачем? 

     — Простите, — девушка жмурится и кланяется на девяносто градусов, — Я отлучилась и пропустила звонки. Такого больше не повторится.

     Тэхен не был злым или строгим в достаточной мере, как полагается руководящему звену. Большую часть жизни помыкали именно им, и ему приходилось исполнять поручения, извиняться по мелочам, поэтому он понимает девушку. Он лишь улыбается ей слабо, отсылает обратно и снова смотрит на время — 11:36. Зачем звонила Эйко? Она не та женщина, которая звонит по пустякам: ее не волнуют модные журналы, дорогая одежда и сплетни. Кто-то может подумать, что ее жизнь очень скучная, но, Тэхен знает, она на это лишь скажет: «нет, если бы мне не нравилась такая жизнь, я бы ей не жила». Эйко очень заботливая, бесценная, единственная для Хосока и, как ни странно, для Тэхена тоже. Она стала для него сестрой, той самой сердечной поддержкой, которой не мог быть его лучший друг, Хосок. Она же родила Чонгука, всю его жизнь.  

     Тэхен приходит к выводу, что, возможно, Хосок просто ушел из дома и не вернулся, поэтому Эйко звонила на рабочий, имея под рукой номер его мобильного. Он достает из кармана телефон, но тот не включается. Он цокает, понимая, что тот разряжен, выискивает в ящике зарядное устройство и подключает к розетке. Экран загорается и через несколько секунд уведомлениями высвечиваются пропущенные от Эйко. Тэхен сглатывает, серьезно начиная нервничать, а дрожащий палец замирает над кнопкой вызова. На весь кабинет резко играет мелодия звонка, и он пугается, вздрагивая. Имя «Хосок» загорается на экране. Тэхен почти не дышит. Ему страшно, он ничего не понимает и медлит, прежде чем нажать на «принять».  

     — Да? — по привычке говорит он, прикладывая телефон к уху.  

     — Успокойся, он взял трубку, — Хосок обращается не к нему, и по его голосу становится понятно: что-то не так.  

     — Что случилось? — спрашивает Тэхен. Хосок молчит, на заднем фоне слышатся чужие всхлипы и дрожащий голос Эйко почти на издыхании, что шепчет успокаивающие слова.  

     — Хосок, прошу тебя, что случилось? Не молчи, — не выдерживает Тэхен, выдыхая в кулак.  

     — Приезжай, Тэхен. Пожалуйста, приезжай, — он выдыхает, словно слова застревают в горле, — Чонгуку не помогают подавители, и уколы тоже не помогают.  

     Сердце Тэхена останавливается, он вскакивает с кресла, которое сразу падает на пол с громким звуком. На шум моментально прибегает испуганная секретарша и смотрит, как Тэхен с дикими глазами и шумным дыханием натягивает на себя пиджак.  

     — Что? Что случилось? — пищит она, но Тэхен не слышит. В его ушах лишь тяжелое дыхание Хосока и слабые всхлипы Чонгука из телефона, режущие и душу, и сердце.  

     — Я скоро буду, — он сжимает челюсти, давит злость и обиду на Хосока, так некстати всплывшие, сбрасывает вызов и хватает со стола бумажник. Задетая рамка с семейной фотографией падает, когда Тэхен вылетает из кабинета.  

     Осколки рассыпаются по полу.