Джек не умеет быть спокойным: он постоянно смеется, покрывает инеем все, до чего дотянется, и создает скользкие-скользкие дороги, чтобы было еще веселее. Разве что иногда, когда совсем накатывает усталость (им тоже надо отдыхать), он опирается на свой посох, в раз послабевший, а потом, пожелав добрых снов всем, кто есть рядом, и всем, кого рядом нет, накрывается снегом, как одеялом, и может спать годами, если его не разбудишь.

А если разбудишь — он не станет ворчать. Лишь смешинки соберутся в уголках не стареющих глаз, и Джек скажет: «Доброе утро», — даже если на улице ночь. Потому что утро тогда, когда проснулся, и если назвать его добрым — значит, таким оно и будет. Джек играет сам с собой в доктора, и каждое его слово — как плацебо.

«Говорят, если сильно верить, то обычная вода из-под крана может вылечить рак», — говорит он как-то раз задумчиво, и Кромешнику хочется возразить, сказать, что это все вздор, но он молчит — Джек нарочно дует морозным воздухом ему на губы, пока они не покрываются тонкой пленкой льда.

Питч может убрать этот лед одним движением руки, и он делает это, но все равно молчит — чужой намек более, чем понятен.

Если мальчишке хочется верить, то пускай верит. И что вода из-под крана вылечит рак, и что утро, начавшееся ночью на вымершем континенте, действительно доброе.