В холодном коридоре со стенами, обшитыми металлическими пластинами, под яркой белой лампой, Рейес кажется ещё более устрашающим и гневным. Он крепко сгребает обеими руками Генджи за чёрное тряпье, в которое тот замотан, и тянет на себя, почти касаясь лба, защищенного стальной пластиной. Генджи едва касается носочками пола, разница в росте слишком велика, смотрит на командира убитым взглядом в ответ на пылающий гневом.
— Какого черта, сопляк, — пыхтит Гейб ему в лицо. От него пахнет кровью и порохом, на щеке — рваная царапина, нелепые кудри, спадающие на лоб, слиплись от чужой крови — в пылу боя Рейес где-то потерял свою дебильную бандитскую шапочку, сдерживающую буйные, по-детски мягкие кудряшки.
— Ублюдок, ты не просто огреб сегодня, а поставил под удар всю миссию! Зачем тебе вообще ебаный наушник в ухе, если ты ни черта не слушаешь, что тебе говорят?! — Рейес снова трясет его, Генджи едва удерживается на ногах, хотя почти уверен, что даже со стальным телом Гейб способен держать его на весу двумя руками.
— Прошу простить меня, сэр, — Генджи, наконец, поднимает красные глаза на Рейеса, но на его лице нет ни одной эмоции, — я виноват перед всеми. Больше подобного не повторится.
Генджи говорит механически, со своим глупым японским акцентом, выговаривая каждую букву, будто ребёнок, учащийся читать по слогам. Рейес отпускает его, и он, твёрдо стоя ногами на полу, заваливается на один бок, и снова опускает взгляд куда-то на грудь капитану.
— Ты, чёрт побери, даже не понимаешь, за что извиняешься! — кричит он. Безразличие Генджи злит его и только сильнее раззадоривает, ему хочется ругаться и кричать, ударить это покрытое старыми шрамами лицо, чтобы увидеть хоть какую-то эмоцию. Хоть тень сожаления.
— Я спас Джесси, — тихо, на грани слышимости шепчет Генджи, прижимая руку крепче к груди под чёрным плащом, накинутым на плечи.
— Если бы этот придурок умер — то только из-за своей тупости. Умереть могли вы оба, или, что ещё хуже, облажаться с миссией, и тогда бы погибли все мы!
Рейес не выдерживает, замахивается для удара… Но чужая, сильная рука перехватывает его.
— Совещание закончилось, ООН приняли нашу версию за официальную. Гейб, тебе надо отдохнуть.
Джек выглядит чуть ли не хуже агентов, только что вернувшихся с задания — с темными кругами под глазами, грязными светлыми волосами, в мятом костюме и сбившемся на бок галстуке — собирался на совещание в спешке. Планшет в руке светится входящими уведомлениями и, кажется, Джек собрался отвечать на каждый вопрос журналистов самолично. Он называет это «официальным комментарием», и почему-то избегает поручать это кому-то из многочисленного штата Овервотч.
В белом свете лампы они все выглядят как мумии или даже хуже — уставшие до чертиков и измотанные.
— Генджи, — мягко зовёт Джек, и внутри от этой усталой отческой мягкости что-то приятно сжимается, — Торбьорн будет в мастерской через пару часов, зайди к нему по поводу руки.
По поводу того, что Генджи крупно облажался — ни слова, во взгляде — только безграничная усталость и сонливость. Он уводит Рейеса за собой, что-то тихо ему говоря, и Генджи остаётся в коридоре один.
Он сползает по стене, усаживаясь на корточки, баюкая оставшееся от его механической руки. Утыкается носом в колени, трогает её живой рукой, гладит стальные пластины, покрытые вмятинами от дроби.
Он никогда не любил это свое новое тело, но, лишившись части его, остро осознал, как сильно нуждается в нем.
Тёплая большая рука мягко треплет волосы, в нос бьёт настойчивый запах сигарет и оружейной смазки.
— Маккри, я верну плащ после стирки, — бормочет Генджи себе в колени. Джесси присаживается на корточки рядом, трогает за плечо.
— Не торопись, ниндзя, — он щелкает зажигалкой и выдыхает дым, — спасибо, что спас мою задницу.
Они оба недолго молчат, пока Маккри курит, стряхивая пепел в горшок с нелепой искусственной пальмой. Сложно сказать, кому пришло в голову, что коридоры станут уютнее от такого декоративного элемента — но Джесси уже давно приспособил каждую под пепельницу или урну.
— Ты нормально? — спрашивает вдруг Генджи — как-то не успел уточнить, когда закрыл своим телом Джесси на задании, а в самолёте не до этого было.
Маккри хмыкает и тушит сигарету.
— Отлично, серьёзно. Если бы не ты… Боюсь представить, что бы со мной произошло, — он выдыхает остатки дыма и ерошит волосы, — а так даже не задело. Сам-то как?
Генджи шевелится под плащом и вынимает из-под него остатки бесполезной руки, которые зачем-то прихватил с собой. Может, надеялся, что получится восстановить, и не придется делать полностью новую.
Вместо ответа он машет ставшей куском искореженного металла, кистью. Она нелепо покачивается и Джесси почти улыбается.
— Сходить с тобой к Торбьорну?
Генджи жмет плечами и поднимается на ноги — тут же заваливается на бок, потому что без стальной конечности неудобно и непривычно легко. Маккри подхватывает его и приводит в относительно вертикальное положение, но не убирает руки с плеч. На лице Джесси какое-то совсем глупое выражение, будто он выдумал шутку и пытается подгадать подходящий момент, чтобы её сказать вслух. Генджи хочется улыбнуться ему, но его мышцы совсем забыли, как это делать. И вместо улыбки он опускает глаза в пол и передергивает плечами — Маккри убирает руки в карманы и отступает на шаг.
Они плетутся в мастерскую вдвоем в неловкой тишине, где-то на середине пути Джесси задается вопросом, зачем он тут и почему предложил Генджи проводить его. Киборг идет на несколько шагов вперед, провода, торчащие из головы, покачиваются в такт его шагам, и в какой-то момент Джесси ловит себя на мысли, что хочет ухватить его за этот красно-черный пучок, как девчонок хватают за косички в младшей школе.
Это всё так нелепо, что он ходит вокруг да около, в то время как для него, Джесси, всё очевидно и ясно как день.
В мастерской Генджи выкладывает на стол оторванную руку, снимает черный плащ Маккри и залазит на высокую кушетку, принесенную из медицинского блока сюда специально для него.
Торбьорн бросает небрежный взгляд на высокотехнологичную рухлядь, несколько часов назад бывшую частью Генджи, и бормочет себе под нос что-то вроде «кусок металлолома».
Из этого Маккри делает заключение, что руку придется делать новую. Интересно, ему разрешат забрать этот кусок, как сувенир?
Торбьорн изолирует торчащие из Генджи провода, ведущие в пустоту и выдает диагноз-заключение:
— Ждать новую руку придется несколько дней, но через неделю, обещаю, будешь бегать как новенький. Пока передохни. Сходи куда-нибудь, не знаю. Ты вообще дальше полигона выползаешь?
Вместо ответа Генджи отводит глаза к Джесси, который пытается стащить со стола конфету в оранжевой обертке.
— Джесси! — не оборачиваясь, гаркает Торбьорн, и Маккри одергивает руку и прячет их за спину.
— Да?
— Своди Генджи куда-нибудь.
— Хорошо.
Сколько бы людей они не убили, сколько бы раз не были на краю гибели, их всё равно считают за эдаких «детей полка», и заботятся о них соответственно. Впрочем, Маккри это не мешает — в бытовых вещах с него требуют, как с ребенка, но на миссиях он несет такую же ответственность, как и те, кто считает его ребенком. Зато он может позволить себе дурачиться на базе, пока отлично выполняет свою работу в поле.
Линдхольм, зевая, отпускает их и закрывает дверь мастерской.
Время — около четырех утра, за большим окном с видом на город, занимается розовый рассвет, база потихоньку оживает после сна. В коридоре, ведущем к кафетерию, уже мелькает худенькая фигурка новенькой британской лётчицы Окстон.
Джесси потягивается и хрустит позвоночником.
— Ощущение, будто я сожрал мертвую кошку без кетчупа и горчицы. Сейчас бы перекусить нормальной еды, в душ и в спячку на десять часов.
— А с горчицей и кетчупом было бы лучше?
Генджи смотрит на него, наклонив голову, как любопытный воробушек. Рука его аккуратно забрана темной тканью на перевязи, и дыра на её месте больше не притягивает взгляд.
— С горчицей и кетчупом всё лучше, как американец говорю.
Джесси хочется выслать на своё имя коробку с кулаком на пружинке, чтобы получить по лицу за всю ту нелепую чушь, которую он несет.
Впрочем, наверное, ему просто стоит дождаться подходящего момента.
— Хочешь вечером сходить со мной в бар?
Лицо Генджи, обычно непроницаемое, становится откровенно кислым, как будто Маккри предложил ему на спор съесть килограмм лимонов.
— Я не пью.
— А…
— И не ем, — добавляет киборг и протягивает Маккри руку ладонью вверх.
Джесси не сразу разбирается, что от него хочет Генджи, потом до него доходит, что он показывает ему синяки на локтевом сгибе и следы от уколов.
Питание внутривенно, как он мог забыть.
Генджи разворачивается и пружинистой походкой направляется в крыло агентов Блэквотч, Джесси спешит за ним.
Когда они равняются с Окстон, Маккри снова раскрывает рот.
— Может тогда в кино?
Лена, услышавшая только этот кусочек разговора, хихикает и украдкой показывает Джесси два больших пальца.
Генджи не оборачивается, а Маккри слышит вслед себе бодрый голосок лётчицы:
— Не отчаивайся, ковбой!
Подумать только, семь часов назад Джесси был на волоске от смерти, пять часов назад Рейес собирался разобрать Генджи собственноручно по винтику, а теперь Лена Окстон подбадривает его, пока он пытается пригласить Генджи на свидание.
Нет, конечно это никакое не свидание, просто дружеский жест.
Когда они доходят до спален, Джесси перебирает уже, по крайней мере, шесть мест, куда они могли бы сходить вечером, но Генджи традиционно его игнорирует.
Когда киборг уже тянет руку к считывающей панели Афины, Джесси, наконец, задает осмысленный вопрос:
— И всё-таки, зачем ты спас меня?
Генджи медленно убирает руку от панели и разворачивается лицом к Маккри.
— Не должен был? — снова этот птичий наклон головы.
— Спасать товарищей — это для ребят в голубой форме, ты и сам знаешь. У нас правила другие — задание на первом месте и всё такое, — Джесси тоже разворачивается к Генджи лицом, смотрит прямо и внимательно — потому что этот вопрос действительно не должен остаться без ответа.
Генджи не из тех, кто пренебрегает правилами. Даже так — Генджи — самый главный ревнитель правил, потому что он — оружие Рейеса, и никогда прежде не давал осечек.
— Я увидел возможность тебе помочь, и помог.
— Но должен был…
— И не сделал то, что должен, — прерывает Генджи.
На лице у него застывшее выражение, как фото на документы, совершенно непроницаемое.
Маккри бегает глазами от его плотно сжатых губ к глазам и обратно, привычное от общения с Генджи напряжение становится каким-то другим — густым и вязким, и Маккри кажется, что даже если он захочет сейчас развернуться и уйти в свою комнату, это будет выглядеть как в замедленной съемке.
Поэтому он смотрит на Генджи, а Генджи смотрит на него, и всё это настолько нелепо и странно, что одновременно хочется провалиться сквозь землю, и остановить это мгновение навсегда.
Блуждая вокруг да около, он не заметил, как оказался у цели.
Лучшего момента и быть не может, наверное.
Прежде чем Джесси успевает что-то сделать, Генджи тянет его вниз за рубашку своей единственной рукой, и целует, когда их лица оказываются на одном уровне.
— Такой ответ устроит? — у него всё ещё это лицо — фото-на-паспорт, а у Джесси в голове будто на полной скорости поезд сходит с рельсов.
Наверное, он должен произнести оправдательную речь, где объяснит и разложит по полочкам, почему ему так безумно приятно внимание Генджи, и как он рад этому поцелую, и когда он впервые осознал свои романтические чувства.
Вместо речи у него в голове блаженная пустота после крушения всех мыслей в обломки и осколки, а руками он упирается в стену по обе стороны от головы Генджи и втягивает его в ещё один, совсем не целомудренный поцелуй. Прохладная рука киборга сжимает его волосы на затылке, закапывается как в шерсть на холке собаки,
— О, — раздается за спиной, и Джесси отрывается от чужих губ, чтобы обернуться и увидеть, как Джек выходит из спальни босса.
— Доброе утро, — подает голос Генджи, почти полностью закрытый могучей спиной Маккри.
— Проваливайте спать, ублюдки, — за спиной Моррисона маячит совершенно не выспавшийся Рейес с такой теменью под глазами, в которой, кажется, можно увидеть космические глубины, если всмотреться.
— Интересное у вас там совещание по поводу происшествия на задании, — поднимает вверх бровь Джесси.
— Сейчас договоришься у меня. Быстро по своим кроватям и спать!