Помахав на первых секундах одной из трансляций подписанным конвертом Трескунов искренне надеялся, что никто из десятка первых собравшихся зрителей не сохранял запись и не обладал мгновенной памятью. Потому что, ну, спалить свой домашний адрес это не лучшее что может произойти в жизни актёра. А спалить свой адрес тогда, когда большая часть твоих фанатов шипперит тебя с парнем и постоянно напоминает об этом — вообще кошмар.
И, слава всем богам, в ближайшие две недели на просторах сети не появилось постов со скриншотами его оплошности. Честно, Семён уже был готов облегчённо выдохнуть и продолжить жить дальше, но было кое-что, что самую малость омрачало его настрой.
Записки.
Да, да. Записки. Ну, знаете, маленькие клочки бумаги с несколькими строками начёрканными небрежным почерком.
Вернее, если говорить о конкретно этих записках, — листочки для заметок с чёрными тщательно выведенными явно девичьей рукой буквами*. Семён вытащил одну такую из собственного почтового ящика через неделю после трансляции, покрутил согревшуюся около горячей батареи бумажку в руках пытаясь найти адресанта, и бросил куда-то на стол, не обнаружив ничего такого.
Ах, да.
Кроме посвящения.
«С. Трескунову» в левом верхнем углу слишком уж явно говорило об адресате.
Ну, вообще-то первую записку Семён прочитал со всем присущим ему скепсисом и решил, что если уж девчонка достаточно умна, чтобы не сливать адрес в сеть — значит после нескольких дней игнорирования не должна изменить своих планов.
Ну, ему хотелось на это надеяться.
Ну, если совсем уж объективно, он практически молился чтобы девчонка не опубликовала где-нибудь в Твиттере пост наподобие «Заскринила адрес Трескунова в трансе, мурк, пользуйтесь не обляпайтесь».
Но он не мог даже написать ей об этом, или вообще о чём-либо.
На записке не было обратного адреса.
Записка не была в конверте.
Девчонка опустила записку в его почтовый ящик лично.
Семён честно хотел выбросить листок и забыть об этом как о страшном сне, но… Ну, разве не мило?
Хватит быть таким я р к и м,
Я в лучах твоих скоро о с л е п н у.
Вторая записка нашлась всё там же через неделю, она была всё такой же тёплой, и Трескунов снова списал всё на чёртову батарею прямо за почтовым ящиком. Потому что, ну, блин, анриал ведь.
И второй клочок бумаги тоже отправился на стол, к первому. Потому что мило. Потому что, ну, фантворчество в какой-то степени, и вообще с какой стати он должен отчитываться?
Хватит быть таким с о л н ц е м,
Я в огне твоём скоро с г о р ю.
«Не успокоилась», — устало вздохнул Трескунов, найдя третью записку спустя ещё одну неделю. Всё такая же тёплая, и Семён на этот раз отметил, что батареи греют не настолько сильно чтобы бумажка не остывала в первые же секунды. Ну, знаете, сохранение тепла, физика, все дела. Но на этот раз, увы, Семён шёл не домой, а на улицу, поэтому листок оказался в кармане. Ну, не выбрасывать ведь. Это же… Подарок.
Твои поцелуи жарче лета, должно быть
(но я не знаю наверняка)
(ты целуешь н е — м е н я)
Четвёртую записку Семён нашёл после месячного отсутствия. Наступила весна, батареи давно не грели, но листок привычно вызвал отклик в кончиках пальцев. Значит соулмейт. Судьба. Душа. Этот факт вызывал улыбку, однако взглянув на текст Трескунов едва не задохнулся:
Я не знаю, зачем пишу, но прошу, не сжигай мои записки.
Ведь они только лишь для тебя.
Как и моё сердце.
«Нужно узнать кто это», — решительно подумал парень и тут же вытащил из кармана телефон. Через пару минут по Твиттеру, Инстаграму и Вконтакте, с фэйсбуком на пару, начала разноситься новость о «типа-сходке». А почему нет-то? Блогерам можно, а актёрам нельзя?
И уже через несколько часов Семён проходил мимо чёртового почтового ящика.
И уже через несколько часов Семён увидел ярко-жёлтый уголок, торчащий из щели для писем.
И уже через несколько часов Семён едва не запищал на всю улицу как девочка-подросток.
Потому что это уже не «мило».
Это, чёрт возьми, вау.
И она просто обязана была прочитать о встрече и однозначно собиралась туда.
Потому что зачем ещё она пришла сюда внепланово и принесла чёртову записку?
Твоя улыбка ярче звёзд сияет
И освещает мне дорогу в никуда
Меж струн души уверенно петляет
За ней лишь след из чувств с вкрапленьем льда.
Лишь мысль одна ночами согревает,
Мечтой сжигает, как пожар лесá
Меня одновремéнно убивает
И заставляет верить в чудеса.**
Семён хотел уже снова затолкать записку в карман, но внезапно заметил надпись и на обратной стороне. Нет, ничего особенного. Если бы не тепло листочка, Трескунов даже не стал бы придавать ей значения.
Надеюсь, что эти записки согревали тебя.
***
Совершенно очевидно, что за несколько часов новость о фан встрече не разнеслась слишком широко, и пришло что-то около двадцати человек. Девушек. Конечно, девушек. И, конечно, как минимум трое спросили является ли Лукин его соулмейтом.
Впрочем, не то чтобы это не интересовало остальных: доподлинно не было известно, нашёл он родственную душу, или нет, поэтому само собой разумеется, что девушки очень, очень, очень хотели при приветствии пожать ему руку. И, вообще-то, в этом не было ничего необычного. Это общепринятая практика: на подобных встречах пожимать друг-другу руки чтобы повысить свои шансы на нахождение соулмейта.
Пока Семён был в пути девушки явно успели перезнакомиться и сейчас улыбчивой толпой обступили Трескунова, задавая столько вопросов, что ответить на все было не возможно физически. Внезапно за его спиной кто-то вскрикнул, и всеобщее внимание было обращено в ту сторону: девушка-блондинка крепко сжимала ладонь другой — шатенки — и ошарашенно пялилась ей в глаза, та же в ответ лишь устало вздохнула.
— Ты — мой соулмейт! Я поверить не могу, что встретила тебя на фан встрече! — «светленькая» едва ли не кричала, в то время как вторая девушка была монументально спокойна. Толпа разочарованно выдохнула: эта ситуация, с этой же шатенкой, повторилась уже раз двадцать.
— У неё просто руки горячие. Прости, — хлопнул кто-то блондинку по плечу, и она со скорбным лицом отпустила чужую ладонь.
— Прости. Ты очень милая, честно, — попыталась как-то оправдаться девушка, но толпа едва ли не с презрением попятилась от неё, оставляя в одиночестве. Семён вздохнул: людям с априори тёплой кожей было тяжело. Их считали обманщиками.
Девушка с сожалением смотрела на остальных, из глаз едва ли слёзы не текли: она ведь не виновата, она даже не хотела трогать руки той девушки. И Трескунов тихо подошёл к ней, положив руку на плечо, чуть задев кончиком пальца шею. Девушка вздрогнула и резко повернула голову, ошарашенно распахивая глаза. Семён улыбнулся — кончик его пальца обдавало жаром и он вполне понимал девушек, которые сочли её своей родственной душой.
— У тебя действительно невероятно горячая кожа.
— У тебя, вообще-то, тоже, — выдохнула она, поведя плечом и сбросив тем самым его руку.
— Шутишь? Они ведь просто ледяные, — рассмеялся актёр и потёр ладони между собой. Кончик пальца был горячим, словно его держали около раскалённой печи.
И, вообще-то, ему стоило догадаться.
Ну, потому что из её кармана торчит блок ярко-жёлтых листочков для заметок.
Или потому, что на тыльной стороне её ладони — той самой которую сжимала блондинка — знакомые строки с кучей исправлений.
Или просто потому, что (чёрт побери) его родственная душа должна быть на этой встрече, а эта девушка — единственная, кто до сих пор не коснулся его кожи.
— У тебя очень тёплые пальцы, — возразила шатенка. И у Трескунова мелькнула мысль, что стоит спросить у неё имя.
— Разве что благодаря твоим запискам, — пожал он плечами и, приподняв бровь, посмотрел в её удивлённые глаза.
Улыбнулся.
Протянул ладонь.
— Семён, — выдохнул он, понимая как глупо выглядит. И девушка улыбнулась в ответ, переплетая свои пальцы с его, и называя свое имя.