За окном черная ночь, которую резко режет свет фонаря, превращая сугробы в горы сверкающих блесток. Даже я, не сильный фанат прекрасного в общепринятом смысле, впечатлился этим зрелищем и пытался сфотографировать его на убогую камеру своего старого смартфона, но быстро забил на это дело, устав стирать размытые кадры, которые, как я ни усердствовал, все равно не могут передать реальность. Мне остается только ловить настоящий момент и стараться отпечатать хотя бы в мозгу след этой волшебной красоты, если уж электронный не получилось.
Ручка плавно скользит, выводя фиолетовые линии на клетчатой бумаге. Решаю примеры практически на автомате, даже не задумываясь над ходом мыслей. Сейчас бы поспать хоть пару часов, но я никак не могу успокоиться и наконец лечь. Завтра… а, нет, посмотрев на часы, выясняю, что уже сегодня у меня пересдача по алгебре, к которой я, в принципе, готов, но все равно трясусь, как осинка, от одной мысли, что могу завалить. Второго шанса мне уж точно никто не даст, тем более по профильному предмету, и мне адски не хочется ехать домой. Не когда я наконец решил всерьез заняться учебой и наладил отношения с Вадимом.
Вот уже неделя как он активно взялся за меня со словами: «Нам нужно, чтобы ты пересдал». Не «тебе», а «нам», и это так задело меня, что я полностью отдался его идеям по тому, как заставить меня не только вызубрить, но и понять материал. Начиная со следующего же дня после того злополучного свидания он решительно разгреб свое свободное время, чтобы уделить его занятиям со мной. Сначала терпеливо выслушал, как я выучил билеты за зимние каникулы и какие задачки решал, чтобы подтянуть практику, и, уже имея представление о моем начальном уровне, стал ежедневно таскать меня в учебку, чтобы в опустевшем после уроков кабинете на протяжении нескольких часов мучить меня доказательствами теорем и сложными задачками.
Довольно быстро стало понятно, что все мои знания лишь внешне кажутся глубокими, а на деле я всего лишь хорошо вызубрил и натаскал себя на типовые примеры, и стоит мне задать вопрос чуть в сторону «на подумать», как я тут же сдуваюсь, как воздушный шарик, в котором обнаружилась дырка. Вадиму пришлось вложить колоссальные усилия, чтобы исправить ситуацию: мне читались лекции по его собственным конспектам, в которых кропотливо разжевывался смысл каждого термина и его связь с остальными; меня почти силой заставляли именно осознать материал, вечно задавая вопросы из серии: «зачем так?», «а почему?», «а можно здесь сделать вот так и что это изменит?», и не дай Бог мне не ответить хоть на один из них — моему суровому учителю не занимать терпения, чтобы раз сто разными словами прочитать один и тот же абзац и ни за что не двигаться дальше, пока не будет четкой уверенности, что я все понял и фундамент для нового понятия достаточно крепкий, чтобы выдержать нагромождение логических связей.
Порою такие занятия затягивались очень надолго, так что мы едва не забывали об ужине и заканчивали только под ругательства охранника, совершающего привычный обход здания перед отбоем. Но, несмотря на бешенный темп, каким-то чудом учеба под руководством Вадима не превратилась для меня в ад, как это случилось на каникулах. Не приходилось из-под палки ни ему, ни самому мне заставлять себя тратить все свое свободное время на подготовку к пересдаче. Напротив, с Вадимом было легко, очень интересно и совсем не страшно задавать даже, казалось бы, самые глупые вопросы и получать на них очевидные ответы. Я больше не варился в котле из собственного незнания, когда пробелов слишком много, так что даже не понимаешь, за что в первую очередь хвататься. Теперь все имело план и системность, одна тема цепляла другую, а задачки стали решаться в разы быстрее, когда я наконец осознал теорию.
Прогресс упирался только в мое тугоумие: мозг отказывался принимать формулы как нечто материальное, имеющее место в реальности. Цифры и буквы смешались для меня в одну большую кашу, так что думать сухими символами, как это делал Вадим, отчаянно не получалось без приведения дурацких аналогий вроде: «У тебя пять яблок, я забираю два. Сколько осталось?» Вадима это веселит, а я чувствую себя несмышленым дошколенком, которого пытаются научить простейшей арифметике. Понимать таким способом логарифмы — сплошной ад, но такой подход порой выливается в самые нестандартные решения, которые, на удивление, дают правильные ответ и которые нагло ломают Вадиму шаблон мироустройства, но, по его словам, являются хорошим знаком, как залог того, что я начинаю думать над задачей самостоятельно.
Вспоминать каждый момент наших с ним занятий приятно. Ни разу я не чувствовал к себе негативного отношения и даже намека на раздражение, несмотря на то, как долго я порой соображаю. Не представляю, каким чудом у него хватает терпения не злиться на это и раз за разом повторять: «Думай, не сдавайся, у тебя все получается». Я бы на его месте давно бы убил себя за извечные тупняки, а он пока молодцом держится. Даже не предъявляет претензий, что я так издеваюсь над ним и вообще просто отвлекаюсь и не хочу заниматься, как делали учителя до этого и сильно обижали этим меня. Не моя ведь вина, что мне просто не даются так быстро все эти уравнения. Я, конечно, стараюсь изо всех сил, чтобы не расстраивать его, но все равно процесс идет тяжело, что, однако, не заставляет его унывать, а напротив — искать новые эффективные пути для донесения до меня материала.
На удивление, в повседневности все тоже наладилось: меня больше не пытаются поймать на мнимой ревности и не стыдятся частого общения со мной. Даже шуточки Олега проходят как-то мимо, оставаясь не более чем обыденным фоном и поводом лишний раз посмеяться над собой. Меня больше не просят «скрывать свое гейство» и спокойно таскают за собой практически постоянно, живо поддерживая каждый начатый мной диалог. Словно кто-то заботливо подтер Вадиму память, и его больше не беспокоят мысли о том поцелуе и моих чувствах. Передо мной снова мой хороший друг без странной паранойи по поводу контактов со мной, как и было месяц назад. Снова задушевные беседы, неловкие прикосновения и взаимная поддержка, чего мне так не хватало и по чему успел горячо соскучиться за долгие недели.
Не хочется думать, что причина таких перемен скрывается в удачном, по его мнению, свидании. Если ему хочется верить, что я вдруг исправился и стал «нормальным», то пусть продолжает — я не стану разубеждать его в этом. Другое дело, что подкармливать его фантазии я тоже не намерен, так что, как только ему захочется спросить о наших с Машей отношениях, я тут же скажу правду и непременно не без сожалений разрушу едва установившийся между нами мир. Пусть, зато это будет честно по отношению к нему. Он вправе располагать правдивой информацией обо мне и уже на основе нее принимать решение, продолжать ли общение со мной. Больше всего мне не хочется играть перед ним какую-то роль и становиться для него красивой, но, к сожалению, пустой куклой под маркировкой «Идеальный друг без гейских замашек». Было уже, проходили то же самое в отношениях с родителями и вляпались в такую кучу из вранья и недоговорок, что и во век не отмыться. Не хочу повторять подобное. Уж лучше не общаться вовсе, если ему так будет комфортнее, но уж точно не перекраивать свой вид под его желания.
Благо, что пока ему хватает ума не задавать лишних вопросов, не руша своими же руками выстроенную иллюзию. Да и девушка тоже не пытается наладить контакт: либо, как и я, осталась не лучшего мнения о прошедшем свидании и не хочет его повторения, либо ждет встречного шага от меня. Хочется верить, что первое, потому что ко второму я попросту не готов. Не готов, что она когда-нибудь устанет ждать и проявит инициативу, а я просто не найдусь, как будет правильнее ей отказать. Эта неопределенность угнетает меня, но что-то делать с ней кажется еще более страшным, чем просто постоять в стороне, ожидая, пока оно само как-нибудь решится без моего участия. Мысли, что зря я в это ввязался, как ни странно, больше не посещают меня так часто. Наверное, потому что я наконец вижу спокойного Вадима рядом с собой, и все мои страдания кажутся достойной платой за это.
Время третий час ночи, а сна ни в одном глазу. Уговариваю себя пойти спать и прекратить методично сажать себе зрение, пытаясь что-то разглядеть в тусклом свете фонаря за окном, пусть и просуммированным с подсветкой экрана телефона, но вскоре заключаю, что лучше я еще раз повторю все, чем буду бесцельно ворочаться с боку на бок — первое под собой имеет хоть какой-то смысл. Все равно от переживаний не смогу заснуть до утра, так пусть эти часы пройдут для меня с пользой. Откровенно плюю такими умозаключениями на повторенное едва ли не три раза наставление Вадима о здоровом сне. Уже предвкушаю его недовольное выражение лица с утра и заранее пытаюсь придумать себе достойное оправдание. Думаю, слетевшие с катушек нервы вполне подойдут в качестве главного аргумента, тем более что он и сам прекрасно знает, как сложно мне порой контролировать эмоции.
Смартфон в руках вибрирует, заставляя мое сердце пропустить удар. Понимаю, что во всем виновата сгущающаяся вокруг темнота, в которой то и дело мерещатся странные силуэты, рожденные моим больным воображением, но все равно внутренне замираю в предвкушении чего-нибудь странного во входящем сообщении. Все это, конечно же, глупости, но в глубине души я всегда боюсь и одновременно почти маниакально желаю оказаться втянутым если не в мистическую (физикам в мистику верить не положено), то хотя бы в интересную и по-настоящему леденящую кровь историю, которая сможет наконец развеять серую приевшуюся повседневность, привнеся в нее новые краски. Как будто мне не хватает всех этих психологических перипетий, из которых я не имею понятия, как выбираться. Наверное, все дело в том, что экшн с каким-нибудь маньяком-потрошителем гораздо понятнее, чем попытки наладить отношения с людьми. По крайней мере, предельно ясно, что делать: бежать как можно дальше. Взаимодействуя же с людьми, чувствуешь себя словно на минном поле: непонятно, в какую сторону сделать следующий шаг и к чему он приведет.
С внутренним спазмом скролю вниз на быстрое меню и вижу значок нового сообщения. Не от Вадима, что, собственно, не удивительно, так как не в его привычках засиживаться до ночи. Получи я что-то от него в нынешние три часа, я бы испытал больше беспокойства, нежели радости. Контакт незнакомый, а потому я для начала решаю «пойти в обход», открыв приложение со значка на главном экране и через вкладку сообщений посмотрев на неожиданного собеседника. Имя явно не настоящее, а ник не наталкивает меня на какие-либо мысли. Еще и начало сообщения, мягко скажем, интригующее: «Помнишь меня?», — гласят бледные буквы, нагло обрываясь многоточием.
Моя интуиция бьет в набат, а воображение услужливо подкидывает дурацкое «Соскучились по мне?» тем самым ускоренным голосом. С сожалением думаю, что пока едва ли тяну на Шерлока, а потому пытаюсь найти хоть одну зацепку, которая раскроет передо мной личность, что скрывается за так и бьющей в глаза белым аватаркой. Поначалу думаю, что фотография тоже заимствованная и передо мной стопроцентный фейк: настолько гладкое почти фарфоровое лицо и белоснежная улыбка с яркой помадой на резко очерченных губах — таких идеальных девушек в реальности не бывает. Лишь вглядевшись в черты, с трудом узнаю и не могу поверить своим глазам. Не верю настолько отчаянно, что смаргиваю добрые десять раз, прежде чем окончательно принять факт… Нет, я не хочу верить… Ну мало ли на земле блондинок с красной помадой.
Что ей нужно от меня такой глубокой ночью? Почему не писала раньше? На все эти вопросы наверняка будет ответ в сообщении, но я пока не спешу его открывать. Лихорадочно пытаюсь придумать, как поступить в этой ситуации. Я боялся даже предполагать, что «час икс» наступит так скоро. В глубине души вообще надеялся, что она разочарована во мне и не захочет продолжения. Оказалось, что хочет, причём настолько сильно, что готова писать в три часа ночи, поддавшись мимолетному желанию. О том, что она могла не спать из-за меня полночи и лихорадочно решать, стоит ли написать первой или ждать моего шага, думать не хочется. Как и о том, как бы повежливее отказать ей.
Пялюсь в потемневший экран, что готовится перейти в спящий режим, и пытаюсь быстро принять решение. Не рискую пока замахиваться на главную проблему, а потому сосредотачиваюсь на промежуточном вопросе: открывать сообщение или нет? От этого будет зависеть вообще все дальнейшие действия. Игнорировать, конечно, не хорошо, но это вполне приемлемый вариант. В случае чего можно будет соврать, что не заметил её сообщение. Это поможет мне выиграть немного времени, а там я уж придумаю что-нибудь поумнее. Вряд ли она ожидала получить ответ на свое сообщение так поздно, так что это будет почти не игнор. Могу я спать в это время, а не мучиться о том, что ответить влюблённой дурочке?
Все мои оправдания выглядят откровенно жалко, ведь я уже зашёл в сеть и значок онлайна наверняка горит зелёным. Ломаюсь ещё ровно до тех пор, пока начало сообщения не исчезает, заменяясь пугающим «печатает» с бегающим многоточием за ним. Сердце замирает, а руки предательски трясутся, а затем я со скоростью звука, даже не задумываясь, лезу в настройки за спасительной красной кнопкой «выйти» и нажимаю на неё, лишь после этого разрешая себе сделать судорожный вздох.
Ещё некоторое время не могу оторвать взгляд от голубеющей главной страницы и кокетливого «войти?». Нет уж, не войти; не туда, где меня нетерпеливо подкарауливает белокурая ведьма, которая так и ожидает шанса сцапать меня. Словно только что из избушки на курьих ножках выбежал — не иначе. И возвращаться обратно кажется глупым и супериррациональным. Вот что я ей скажу, если вернусь? Я пока не в состоянии придумать адекватный вариант, при котором мы оба останемся не в обиде друг на друга. Мысли лихорадочно скачут от одной дурацкой идеи к другой, смешивая их в адскую кашу. Сложновато думать, когда даже не знаешь, от чего отталкиваться. Почему я вообще решил, что она хочет романтических отношений со мной? Это самый вероятный вариант, но все же… Может быть так, что я опять паранойю без причины?
Понимаю, что сбегать со своего же аккаунта было опрометчиво. Не одна же Мария может написать мне, а это значит, что рано или поздно придется войти в сеть. Глупо-глупо-глупо, как же глупо было делать так! Расскажи кому — на смех поднимут. Уши огнем горят от стыда, когда я решаю все исправить и тыкаю в первую же строку, чтобы вписать номер телефона. Приложение услужливо подбрасывает мне подсказку: мой собственный номер, что нужен мне сейчас, и еще один — незнакомый. Жму на второй только из любопытства и с удивлением обнаруживаю, что пароль к этому логину в подсказках тоже имеется. Длинный, зараза: пытаюсь подсчитать количество символов и сбиваюсь на пятнадцати. Жаль, что его содержание для меня остается в тайне, скрываясь за точечками.
Пытаюсь припомнить, не мог ли кто-нибудь из друзей воспользоваться моим смартфоном, чтобы войти в свой профиль, а затем случайно сохранить пароль, но в голове не возникает нужного образа. Вадим вряд ли мог столкнуться с такой проблемой, а больше некому. Думаю еще немного, чтобы быть чистым совестью перед несуществующим глупым другом, прежде чем чисто ради удовлетворения своего любопытства жму «войти». Ситуация с Машей как-то сразу отодвигается на второй план, если не сказать забывается. Эта подождет и, в сравнении с неожиданно возникшей тайной, совершенно не вызывает во мне интерес. Пока идет загрузка, лихорадочно пытаюсь вспомнить, откуда у меня в телефоне ключ к неизвестной мне страницы ВК, чтобы присвоить себе хотя бы малюсенький балл за догадливость. Увы, все так же ничего.
Неизвестный профиль встречает меня лентой новостей. Решаю еще немного поиграть в детектива и по подпискам вычислить, кому принадлежит загадочная страница. Пролистываю посты, особо не задерживаясь на каждом конкретно, но достаточно медленно для того, чтобы уловить общий смысл. Обновленные фотографии бесконечных безликих друзей со стащенными из интернета фотографиями на аватарке и «оригинальными» никами на всех языках мира; коротенькие рассказы полотном теста прямо в публикации, выделяющиеся только благодаря прикрепленным артам, которые бы наводили жути, если бы хоть немного иллюстрировали специфичную историю, а не равнодушно кочевали по всему интернету на протяжении уже многих лет. Подобное вызывает лишь сочувственную улыбку, но никак не страх или предвкушение. Далее обзоры фильмов, новости со страниц каких-то Богом забытых блогеров, и завершают картину подборки песен по исполнителю или создаваемому настроению. Пока листаю, не вижу ни одного лайка — верный признак, что я не влез непрошеным гостем на чью-то живую страницу. Скролю и скролю вниз, но не нахожу ничего нового. Словно бы это все, что интересует хозяина профиля, — откровенно не густо.
Даю себе еще немного времени, прежде чем перейду в профиль, чтобы наконец увидеть ник и поглядеть на фотографии. На довольно пугающее количество непрочитанных сообщений стараюсь не смотреть, так как если это действительно чужая страница, то залезть в них будет верхом неприличия. Либо неизвестный — довольно популярный тип, либо он давно не заходил на страницу и письма просто накопились. Пытаюсь представить психологический портрет по тому, что мне уже удалось увидеть: совершенно точно поклонник жанра ужасов, но мало что смыслит в нем, если готов потреблять шлак из распиаренных тематических групп; слушает рок, но явно не так давно, так как лента полна подборок песен довольно популярных, если не сказать культовых, композиций — явно не то, что будет интересовать искушенного меломана; ну и большое количество друзей, с которыми он общается, скорее всего, только в сети и реальные лица которых едва ли видел хотя бы на фото.
Серьезно задумываюсь о том, мог ли я общаться с кем-то подобным в повседневной жизни и одалживать ему свой смартфон, чтобы он мог зайти в сеть. Совершенно точно нет. В жизни у меня было не так уж и много друзей, а уж тех, что поддерживали мои интересы, — и подавно. Если я и встречал таких людей, то только на просторах сети — уж точно не в реальности, от которой, сколько себя помню, всегда старался найти самые разные способы сбежать. Личность таинственного незнакомца, ключ к странице которого загадочным образом оказался сохранен на моем устройстве, все больше интригует. Не мудрено, ведь он всецело разделяет мои интересы, и при этом я отчаянно не могу вспомнить его. Даже удивительно, как четко попадает в мои увлечения, словно бы…
От осознания собственной тупости в сердцах бью себя ладонью по лбу. Место удара тут же вспыхивает огнем, и мне остается ощутить еще больший стыд за самого себя и потереть место удара, чтобы немного унять боль, мысленно молясь о том, чтобы не остался синяк. Ну как так сильно можно тупить? Пробирает нервный смех, который я стараюсь подавить, чтобы не разбудить диким ржанием соседа по комнате. Сотрясаюсь в беззвучных конвульсиях, едва не задыхаясь и еле успевая стирать выступившие слезы. Не знаю, сколько времени прошло, но мне все-таки удалось взять себя в руки. Отсмеявшись, перестаю бояться мифического хозяина страницы, в личное пространство которого так нагло вторгаюсь, потому что его попросту больше нет… или есть, но уже не он.
Путаюсь в философских размышлениях и открываю страницу профиля, чтобы подтвердить свои догадки, хотя все и так ясно, как день. С аватарки на меня глядит белая маска без эмоций, что довольно символично, ведь полностью отражает цель создания этого персонажа. Моя старая-старая маска для безопасного путешествия по безграничному интернету, в котором мне хотелось иметь иллюзию анонимности и не иметь страха быть пойманным с поличным кем-то из знакомых или родственников. Эта страница была моим тайным убежищем и вместилищем всего того, что на тот момент казалось неправильным и запретным, но к чему тянуло с невероятной силой. Хорроры, мистика, рок-музыка и интернет-знакомства — все это в моей семье, мягко скажем, не одобрялось, так что я всегда тщательно скрывал свои увлечения.
Не то чтобы сейчас что-то изменилось, просто со временем я понял, где действительно нужно быть осторожным, а где не стоит параноить. Через год или даже меньше моего использования социальной сети стало понятно, что мои родители воспринимают интернет как некую другую реальность, в которую не испытывают рвения погружаться, и уж тем более не полезут искать мою страницу, чтобы выяснить, чем занимается в свободное время их чадо. Для них достаточно, что внешне все нормально, а, что у меня внутри, я могу и не показывать, чтобы лишний раз не шокировать старшее поколение, для которого любое нововведение — от Сатаны.
Мне было гораздо удобнее держать все на «официальной» странице, и фейк постепенно оказался заброшен за ненадобностью. Причем заброшен столь основательно, что спустя столько лет я не смог вспомнить о нем, даже наткнувшись на старый номер телефона в подсказках. Черт, я даже пароль от него не вспомню, а сим-карта, к которой привязана страница, наверняка уже недействительна. Все должно быть записано в какой-нибудь тетради между конспектов, чтобы без знания точного места и не отыскать. Сейчас я точно не найду, да и часть макулатуры затерялось при переезде в общагу, так что велика вероятность, что пароль утерян навсегда… только в приложении на телефоне и сохранился. Подумать только, а я ведь собирался копить на новый! Так бы и канули в Лету целые станицы моей жизни.
С легким трепетом пролистываю на стену, чтобы увидеть репосты всего того, что видел несколькими минутами ранее в ленте. Но если там было все подряд, то здесь только самое отборное — то, что захотелось не столько распространить, сколько сохранить на память и время от времени возвращаться. В основном, опять рассказы или подборки песен, но есть и более интересное: мои собственные попытки написать что-то стоящее в жанре ужасов. Что-то, от чего кровь будет стыть в жилах, а ночью не заснешь даже при включенном свете. Хотелось стать если не вторым Кингом, то хотя бы выдумать что-то культовое, что-то, что сможет выйти за рамки узкого круга любителей крипипасты и закрепиться в массовой культуре, наподобие Слендермена и убийцы Джеффа.
Тогда я еще думал, что смогу, и тогда меня еще не пугала перспектива создать что-то, чему найдутся ненормальные фанаты, которые захотят скопировать образ маньяка или совершить жертвоприношение несуществующему монстру. Так что в последствии я отказался от этой мечты, оставшись лишь заурядным потребителем контента, а все идеи оставив исключительно для собственного ума. Думаю, если бы Кольт оказался бы столь же дальновидным, мир бы не увидел огромного множества трагедий. Размышляю так, но умом понимаю, что лишь оправдываю собственную никчемность. Все же я не гуманитарий, и сложение добротного художественного текста — задача, сравнимая по сложности для меня с преодолением десятка километров непрерывным бегом: если сильно приспичит — выполнимая, но на деле — пугающая.
Сейчас от одного взгляда на творения тогдашнего меня одолевает испанский стыд, так что спешу пролистать их, особо не задерживаясь. Подумать только, на них даже положительные оценки и комментарии есть… Кто все эти люди?! Скорее всего, друзья, которым просто жаль ругать близкого человека. Ничего ведь не стоит поставить лайк — а автору приятно будет и даст мотивацию продолжать и совершенствоваться. Наверняка они думали так же, иначе ничем другим такой поступок не объяснить. Творчество тринадцатилетнего меня, мягко скажем, оставляет желать лучшего: логические дыры, корявые простые предложения и куча ошибок на уровне элементарной грамматики… Хотя, надо отдать должное, идеи у меня оригинальные и интересные. Подкинуть нормальному автору, который умеет строить рассказ так, чтобы с каждым новым словом нагонять ужаса на читателя, — и был бы готовый шедевр.
Думаю так, и сердце щемит от ностальгии. Накрывает иррациональное желание снова взяться за писанину и довести начатое до конца, но умом понимаю, что делать этого не следует. Прошлое пусть остается в прошлом, и мечты пусть остаются мечтами — сейчас у меня совсем другие цели. Например, не завалить пересдачу по алгебре хотя бы для того, чтобы не обесценить разом все усилия Вадима. Интересный был опыт — поглядеть на маленького себя через призму социальной сети, но как-то слишком сильно он отвлек меня от основного занятия. Возвращаясь к логарифмическим уравнениям, не могу отказать себе в удовольствии и не открыть мой старый плей-лист. Песни в нем знает каждый, хоть отдаленно знакомый с рок-музыкой, но именно с них я начинал погружение в жанр и прослушивание их вызывает приятные воспоминания. Какая все же интересная штука — память: хорошие моменты готова помнить хоть вечность, а дурные забудутся уже через неделю или две. Наверное, на этом и базируется чувство ностальгии с извечным «раньше было лучше» — мы просто не помним плохого в прошлом.
Стоит мне, распутав наушники, погрузиться в мир экстремального вокала и визгов электрогитары, как по телу пробегает приятная дрожь. Помню наизусть каждое слово и одновременно не помню практически ничего. Словно заново для себя открываю все композиции, и это приятно. Нетленная классика даже сквозь года звучит великолепно, несмотря на хрип убогих наушников, купленных за сто рублей в переходе. Хотелось бы иметь звук почище, но что есть — то есть. Нормальные уши будут не меньше тысячи, что является непозволительной роскошью для меня. Звучание, конечно, важно, но далеко не главное. Цой же стал знаменитым музыкантом исключительно благодаря смыслу песен, ну уж точно не своим унылым подвываниям под, дай Бог, три сменяющих друг друга аккорда. Или возьмем Skillet, которых я перестал слушать еще, кажется, в классе пятом или шестом, так как простейший посыл в духе: «У тебя все получится, не сдавайся!» — быстро надоел, хотя использование классических инструментов в симбиозе с современной музыкальной аппаратурой — просто находка.
Под музыку учеба идет веселее: быстро прорешиваю примеры на черновике, качая под столом ногой в такт мелодии. Задумываюсь на мгновение над задачей посложнее и ловлю себя на том, что тяну кончик ручки в рот. Отплевываюсь от горького пластика и проклинаю весь род Вадима до седьмого колена за то, что заразил меня этой привычкой. Он делает это красиво, а я наверняка со стороны похож на нервозного неудачника. С сожалением отмечаю, что колпачок уже довольно сильно пожеван и не налезет на ручку — мерзкое поломанное нечто с отпечатками зубов в несколько рядов. У Вадима пафосная металлическая Parker, одни стержни к которой дороже, чем моя жизнь, — она не корежится от частых покусываний. Вечная идеальная идеальность, у которой даже такая, казалось бы, противная привычка выглядит красиво.
Раздражаюсь разлившемуся в груди теплу и спешу возобновить занятие, не отвлекаясь больше на посторонние мысли. Думаю еще немного над условием последней задачи, и мне наконец приходит на ум путь решения. Не факт, что правильный, но хоть какой-то, и я стремлюсь скорее схематично просчитать этот вариант, чтобы либо откинуть его, как неверный, либо продолжить копать в этом направлении. Не успеваю завершить рисовать одному мне понятные стрелочки и символы, как… мне на плечо опускается чья-то тонкая рука. Подскакиваю на месте, готовясь обороняться от невиданного чудовища или призрака, но все оказывается на порядок страшнее. Обернувшись, вижу высокую худую женщину с сожженными оксидом волосами и ярким макияжем, который лишь еще больше подчеркивает первые старческие морщинки, но ни капли не маскирует их.
«Бери ручку и листочек», — слышу громкий сип (какой-то странный симбиоз злого крика и осторожного шепота) сразу после того, как снимаю наушники. С тяжелым сердцем поднимаюсь с места, выдирая из середины тетради листочек и прихватив с собой изжеванную ручку. Выскальзываю из комнаты следом за ночной воспитательницей и предвкушаю написание очередной объяснительной за нарушение распорядка. Сохраняя каменное лицо, сажусь за стол в холле на этаже и послушно записываю под диктовку. Да-да, директору, да-да, Воликов Максим Дмитриевич, да-да, нарушил распорядок и очень раскаиваюсь. Не пытаюсь скрыть причину и честно пишу, что перенервничал перед экзаменом и решил посвятить бессонную ночь подготовке.
Дописываю спустя долгие пять минут, превозмогая резь в глазах от слишком яркого света ламп после полумрака комнаты. Женщина отбирает листок и тщательно вчитывается в корявые буквы, после чего поднимает подведенные черным глаза на меня. «Ложись спать», — вроде как приказывает, но вместе с тем строгий тон сменяется на сочувственный. Я и так не особо переживал из-за очередной объяснительной, а теперь абсолютно уверен, что она загадочным образом затеряется, как и миллион раз до этого, так и не повлияв ни на что. За первый семестр я написал их столько, что, согласно правилам, меня раз пять, дай Бог если не больше, должны были выселить из общежития, но, на удивление, я все еще здесь.
Можно даже понаглеть и снова не ложиться, вернувшись к уравнениям, но мне не очень-то хочется проверять, что будет тогда. Глаза слезятся от яркого света и болят, и я с огромным облегчением захожу в темную комнату, чтобы лечь на кровать под теплый плед и, силой сомкнув глаза и вглядываясь еще немного в кромешную темноту под веками, через некоторое время провалиться в сон.
***
Следующее утро, на удивление, оказалось не хуже обычного: чуть сильнее болят глаза и слипаются веки, но, в целом, мое состояние можно назвать удовлетворительным. Я даже, пока привожу себя в порядок после сна, успеваю заварить растворимый кофе и, превозмогая подкатывающую к горлу легкую тошноту, знакомую каждому порядком недоспавшему человеку, проглотить его. Темная жидкость на пустой желудок довольно быстро всосалась в кровь, и уже к завтраку я чувствовал себя абсолютно бодрым и готовым отсидеть бесконечно долгие занятия и не ударить в грязь лицом на пересдаче.
К сожалению, мои раскрасневшиеся от ночных посиделок глаза не проскользнули мимо внимательного взора Вадима, но он предпочел не читать мне нотаций по этому поводу, ограничившись недовольным покачиванием головы. Чувствую легкий стыд за то, что наплевал на его совет, и даже, вопреки обыкновению, пытаюсь впихнуть в себя немного овсяной каши. Вкус оказывается вполне сносным, если не обращать внимание на консистенцию, а потому я особо без особого напряжения съедаю чуть меньше половины порции, закусывая бутербродом. Вадим наблюдает за этим с некоторым удивлением, но вновь никак не комментирует, что мне, по сути, и не нужно. Мне достаточно просто видеть, что его неодобрительный настрой уходит без следа.
Говорим о разных мелочах, пока никак не задевая тему экзамена, за что я безумно благодарен ему. Ни к чему начинать нервничать раньше времени: мне еще целый день ожидать приглашения на казнь, и я просто не доживу до назначенного часа, если мои собственные панические мысли будут подкрепляться еще и его замечаниями по этому поводу. Как ни странно, общество Вадима и ненавязчивый диалог о предстоящем семинаре по химии успокаивают меня, и к концу трапезы я чувствовал себя абсолютно легко и счастливо — даже чай без сахара не так сильно горчил, как обычно: то ли привык, то ли не хотел обращать на такие неприятные мелочи внимания.
Сейчас сидим на последнем уроке — история древнего мира. Худощавая и уже совсем не молодая женщина самозабвенно вышагивает по аудитории, закрыв глаза и зачитывая по памяти слово в слово свою же методичку. В один момент едва не запинается о первую парту, но вовремя разворачивается на сто восемьдесят градусов и следует обратно, неожиданно взвизгнув особенно громко. Уши режет от ее странного скачущего тона. «Сейчас я попрошу вас очень внимательно записывать или же запечатлеть в скрижалях сердца», — начинает она тихо, словно заклинание, с каждым словом все повышая и повышая громкость. По помещению прокатываются нестройные смешки, пока учитель оборачивается к доске, коряво выводя на ней схематичную карту и попутно поясняя ее.
Вадим отвлекается на это, но тут же теряет интерес, возвращаясь к переписке в сине-голубой. Неосознанно заглядываюсь на экран его ноутбука: несколько окон стремительно сменяют друг друга, так что и не успеваешь сконцентрироваться. Какая-то англоязычная статья, из которой он периодически копирует куски в переводчик и смысл которой даже на русском мне все равно не разобрать; фоном воспроизводится видео или музыка, протягиваясь тонким проводом прямо к одному его уху; вторым же Вадим пытается слушать лекцию, внося небольшие пометки в периодически возникающем окне текстового документа. Не понимаю, как у него получается делать так много дел одновременно, еще и не забывая практически сразу отвечать на каждое новое сообщение. Зрелище странное, но завораживающее.
Не рискую грузить друга еще и своей болтовней, иначе его мозг рискует просто взорваться от слишком большого числа задач, и отвлекаюсь на перебор собственных непрочитанных сообщений. Какое счастье, что учусь не в обычной школе, где преподы готовы глотку перегрызть за телефон на уроке, — здесь же большинству абсолютно плевать на то, чем ты занимаешься, лишь бы не сильно шумно, чем я активно пользуюсь. Слушать лекцию нет смысла, так как полностью повторяет методичку и потому что меня не сильно волнуют оценки по этому предмету: благополучно спишу все контрольные, как миллион раз до этого, или же, если по какой-то причине не получится, парочкой докладов дотяну до тройки и успокоюсь на этом.
До назначенной пересдачи остается не больше двадцати минут, и меня начинает ощутимо потряхивать от волнения. Все утро Вадим никак не поднимал эту тему, позволяя мне откладывать страх до последнего момента, чтобы сейчас он вырвался наружу. Стараюсь отвлечься на перебор различного рода спама и писем с удаленных страниц давно потерянных друзей на своем фейке. В «официальный» профиль все еще не захожу, да и не собираюсь в ближайшее время, видимо, навечно переезжая на старый. Почистить группы и стену от компрометирующих меня материалов, сменить аватарку и ник на что-то более адекватное и взрослое, подписаться заново на все интересные мне сообщества — и вот уже готов новый аккаунт, с которого не стыдно будет постучаться к сегодняшним друзьям и который никогда не найдет Маша.
Отправляю заявку Вадиму в друзья, прикрепляя пометку с незатейливым враньем о том, что меня взломали и, пока пытаюсь восстановить пароль, пусть пишет сюда. Реакция не заставляет себя долго ждать, и друг оборачивается ко мне, молча указывая на открытое на экране сообщение с моего фейка. Согласно киваю, наблюдая, как он тут же добавляет меня. Отлично, последний важный элемент моей жизни в соц. сети перетащен на новый профиль, и больше на старой странице меня ничего не держит. Хотя бы в интернете я сбежал от белокурой ведьмы и просто надеюсь, что ей не хватит смелости подойти ко мне в реальности. Все же будет странно, если девушка слишком активно будет проявлять инициативу.
Когда все текущие дела завершены, я вновь возвращаюсь к тяжелым мыслям о пересдаче. Вот вроде бы усердно готовился, а вроде и все равно это не дает никаких гарантий, что я не провалю экзамен. Очень много зависит от банального везения и того, насколько прочно смогу взять себя в руки в важный момент. Боюсь, что, перенервничав, просто не смогу быстро сообразить, и все отведенное время просижу над одним заданием. Что не смогу грамотно изложить свои мысли и переключусь на тарабарщину зазубренного текста учебника, что тут же заметит преподаватель и начнет заваливать меня уточняющими вопросами, что совершенно точно выбьет меня из равновесия.
Вадим говорил, что на пересдаче не будут сильно усердствовать и что вообще он слышал много историй, как некоторым удавалось только раза с третьего сдать предмет и их все равно не отчисляли. Вот только мне не особо верится. Стоит расслабиться, понадеявшись на свою удачу, как я, без сомнений, тут же поеду домой. Моя успеваемость и без того оставляет желать лучшего, а уж второй раз заваливающий алгебру физик едва ли вызовет в ком-нибудь жалость, которая заставит дать мне второй шанс. Я все еще не до конца уверен в собственных силах. После недели занятий зерно понимания в моем мозгу посеялось, но уж точно не окрепло достаточно, чтобы назвать себя хоть сколько-нибудь знающим предмет. Эх, если бы можно вернуть время и с первого же сентября заняться учебой, не откладывая на вечное «потом».
Голова по швам растрескивается от такого глубинного анализа собственной никчемности, и я уже было пытаюсь вникнуть в оставшуюся часть лекции, чтобы хоть немного отвлечься, как звенит звонок с урока. Преподаватель еще немного задерживает нас, чтобы закончить речь, и просит старосту запомнить момент, на котором мы остановились. Все молниеносно поднимаются с мест и выбегают из кабинета, ведь сегодня суббота — конец недели, и каждый спешит заняться своими делами: кто-то поедет домой на выходные, а живущие подальше просто расслабятся в компании друзей, чтобы в воскресенье снова не показывать носа из комнаты, зарывшись в домашнюю работу на следующую неделю. Один я такой счастливый — иду на пересдачу восьмым уроком.
Учительница еще немного задерживается, роясь в своей сумке и пытаясь аккуратно уложить в нее все свои вещи, а затем тоже стремительно покидает кабинет, слегка пошатываясь на высоких каблуках. Мы с Вадимом остаемся одни в пустой аудитории, но и он поспешно собирает свои вещи. Чувствую, как легкие сковывает спазмом, стоит лишь мне подняться на ноги. Складывая тетрадь и ручку в портфель, подмечаю, что руки трясутся, как у алкоголика со стажем. Стараюсь унять дрожь, делая все максимально медленно, и неосознанно тяну время, хотя понимаю, что это меня не спасет.
Паника волнами накатывает, и единственная связная мысль в голове: «Не хочу». Не хочу позориться на экзамене, но и вылететь не хочу. Я просто не готов идти сейчас. Мне еще хотя бы недельку или две, чтобы выучить, но не сейчас. Распрямляю закатанные рукава толстовки и стараюсь натянуть темную ткань на кисти рук как можно сильнее, словно бы пытаясь таким образом спрятаться от окружающего враждебного мира. Перекидываю лямку сумки через плечо и уже вроде бы готов идти, но даже двинуться с места не могу. Дыхание перехватывает с такой силой, что мне приходится ухватиться за край парты, чтобы не грохнуться в обморок. Перед глазами все плывет, и требуются колоссальные усилия, чтобы сфокусировать взгляд хоть на чем-то.
— Ма-акс, — зовут меня осторожно, водя ладонью перед моими глазами. — Все нормально? — спрашивает, как только подаю признаки жизни. Сначала не могу сосредоточиться на задаваемом вопросе и думаю над ним непростительно долго, а затем осторожно киваю, борясь с подступающей тошнотой. — А мне кажется, что нет, — замечает спокойно, накрывая мою побелевшую от напряжения руку, которой я вцепился в край парты, своей. Он снова прав — ничего не нормально, но я не хочу признаваться ему в этом. Совершенно неправильно так сильно нервничать, и мне стыдно за то, что поддался панике. — Посмотри на меня, — просит, отчаявшись самостоятельно поймать мой взгляд.
— Просто нервы. Все нормально, — выдавливаю из себя по слогу, глядя прямо ему в лицо, которое чуть плывет из-за легкого расфокуса зрения, и снова пытаюсь отвернуться, что мне не дают, мягко удерживая за подбородок. Такое яркое беспокойство, обращенное ко мне, вижу лишь во второй раз в жизни. Первый случился, стоило мне вернуться домой с расквашенным лицом после первой в моей жизни серьезной драки… ну как драки — скорее избиения, но не столь важно. Главное сейчас — что у матери было такое же испуганное выражение и она так же бережно трогала мое лицо и выспрашивала, что со мной.
— Ты бледный, как полотно, и того и гляди грохнешься в обморок. Это не «просто нервы» и уж точно не «нормально», — возражает раздраженно и с усилием усаживает меня обратно на стул. Сумка на боку с грохотом приземляется о поверхность стола, а затем так же шумно скатывается вниз на мои колени. Даже не оборачиваюсь, чтобы поправить ее — на это просто нет сил. Ладонь с моего подбородка перемещается на лоб, и мне бы снова отвернуться, но я словно загипнотизирован песочными глазами перед собой. Вадим сравнивает мою и свою температуру, и в этот момент мне очень хочется действительно оказаться больным, чтобы иметь уважительную причину не идти на экзамен.
— Я не болен, — признаюсь наконец, не выдержав этого совершенно незаслуженного сочувственного взгляда, и, перехватив за запястье, отнимаю его руку от своего лица. Как же мне сейчас стыдно за то, что заставил друга так сильно волноваться без причины. — Пусти, я опоздаю на пересдачу, — стараюсь придать своему голосу строгий тон, но проваливаюсь в этом начинании так же, как и в попытках подняться с места и покинуть помещение: меня без особых усилий усаживают обратно, одаривая сочувственной улыбкой.
— Боюсь предположить, что и как ты собираешься там написать в таком состоянии, — говорит с усмешкой и сгибается надо мной так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Кусаю губы, чувствуя, как адски горят уши от стыда. Хочу сбежать, спрятаться и переждать в одиночестве этот шквал эмоций, но меня просто не пускают, укутывая со всех сторон теплом и поддержкой. — Глубокий вдох и о-очень медленный выдох, — командует, беря мои отчего-то ледяные кисти рук в свои ладони.
Подчиниться значит окончательно расписаться в своей слабости, что не так уж и плохо, так как она и так уже очевиднее некуда. Сделав такой вывод, исполняю все, что он просит, задумавшись лишь на секунду через рот или нос делать медленный выдох. Интуитивно понимаю, что было бы эффективнее первое, но, стоит представить, что буду выглядеть как роженица, отказываюсь от этой идеи. Раздуваю ноздри, по капле теряя воздух, и под конец почти задыхаюсь, неосознанно сжимая пальцы Вадима. Просит повторить, и я подчиняюсь, неожиданно теряя всякое рвение спорить и держать фальшивую маску спокойствия. Просто надоело. Если есть в мире человек, который изо всех сил пытается мне помочь, то мне не стоит мешать ему.
— Чего ты боишься? — спрашивает неожиданно где-то после пяти исполненных мной дыхательных циклов. Пропускаю реплику, сфокусировавшись на ощущениях в теле, и этот вопрос, видимо, отражается на моем лице, так что ему приходится повторить: — Что такого страшного может с тобой случиться?
— Я не сдам, — признаюсь, проведя языком по вмиг пересохшим губам. Предвкушаю поток заверений, что я все знаю и у меня все получится, и заранее готовлюсь не верить им, потому что знаю я далеко не все и имею все шансы на самый неблагоприятный исход. Вадим молчит, всем своим видом показывая, что такой ответ его категорически не устраивает. Кивает в знак того, что мне нужно продолжить. — Я вылечу, — озвучивая самое страшное, перекладывая булыжник огромного веса на его плечи. Пусть теперь Вадим попытается что-то с ним сделать — я уже отчаялся как-то облегчить груз своих сомнений.
— Нет, — говорит твердо, словно гвоздь вбивая. — Если ты не сдашь, будет еще одна пересдача, — заверяет меня без тени сомнений. Представляю, как играючи откидывает ту колоссальную глыбу в сторону, словно она совсем ничего не значит и все мои потуги справиться с ней просто не имели смысла. Такое наплевательское отношение меня категорически не устраивает, что я пытаюсь сказать, но на мое возражение лишь энергично качает головой в отрицании.
— А если… — начинаю, пытаясь сказать о том, что мне никто не помешает свалить и вторую, и третью пересдачу, а бесконечное откладывание «на потом» ничего не решит, но меня тут же перебивают, так и не дав договорить:
— Никаких «если», — обрывает меня резко и в какой-то мере зло. — Давай думать о том, что имеем на данный момент. Тебя пугает, что из-за проваленной пересдачи тебя отчислят. Я тебе отвечаю, что нет, тебе грозит лишь еще одна попытка — это проверенная информация, — давит, вынуждая принять за истину его слова. — Есть еще что-то, чего ты боишься сейчас? — снова ментально подбирается ко мне вплотную, вынуждая раскрыться.
Не могу сказать еще одно, потому что это будет слишком даже для его суперлояльного понимания. Установившийся между нами мир и так слишком хрупок, и мне точно не стоит проверять его на прочность своим наивным: «Боюсь, что ты разочаруешься во мне и пожалеешь времени, потраченного на меня». Мои нервы и так натянуты, как корабельные канаты, готовясь в любой момент лопнуть — я просто не выдержу, если увижу хоть самую маленькую долю неискренности между нами, но и видеть в миг переменившееся с сочувственно-понимающего до раздраженного выражение на его лице мне тоже не под силу. Лишь мотаю головой, потому что не могу произнести бесстыдное вранье вслух. «Прости меня, Вадик. Я потом признаюсь тебе во всем, но не сейчас. Я просто не могу сейчас», — думаю про себя, стараясь донести этот немой посыл до него и хоть так ненадолго успокоить разбушевавшуюся совесть.
Мои ладони все еще в его руках, и он использует этот контакт, чтобы поднять меня на ноги и, настойчиво подтянув к себе, заключить в крепкие объятия. Без лишних слов проявил такой важный сейчас жест поддержки. Почти висну на нем, тыкаясь носом куда-то между плечом и шеей, где отлично слышится аромат его горького одеколона, которым не могу надышаться. Голова кружится от чувства крепкого тела рядом с собой, что ни за что не позволит мне упасть — как в прямом, так и в переносном смысле, и я изо всех сил стараюсь не разреветься, думая, как мало человеку нужно для счастья. Вадиму ничего не стоит обнять меня, а я бы жизнь отдал за каждую секунду рядом с ним. С, пожалуй, единственным, кому не наплевать на неудачника вроде меня и кто готов принять меня любым: в настроении или нет, оказывающим поддержку или с ворохом собственных проблем за плечами, геем или натуралом, в конце-то концов.
Стоит, не шелохнувшись, ровно столько, сколько нужно мне для того, чтобы окончательно взять себя в руки. Его энергия и тепло словно подпитывают мои истощенные нервы, и это чувство отдаёт приятным покалыванием в теле. Как бы сильно ни хотелось растянуть этот момент навечно, но сделать это просто невозможно, а потому мне, борясь со своими эгоистичными желаниями, все же приходится отстраниться первым до того, как дружеское объятие не переросло в обжимания влюблённой парочки, начав напрягать Вадима.
— Я опоздаю, — говорю отчего-то шёпотом, выбираясь из кольца его рук. В ответ мне лишь кивают и за руку вытаскивают из аудитории, уже на ходу спрашивая номер кабинета. Опешиваю от такой перемены, так что не успеваю ничего сообразить, автоматически выпаливая нужные ему цифры. Идти недалеко: нужна дверь всего-лишь этажом выше, и перед ней почти бегом оказываемся меньше, чем за полминуты. Я даже запыхаться не успел, что вообще нонсенс для моего нетренированного тела.
Перед самым входом останавливает меня, закидывая простыми советами на тему того, как отмазаться, если будут ругать за опоздание. Напоследок получаю дружеский тычок в плечо и заверение, что меня обязательно подождут. Слышать такое приятно, но одновременно не могу не возразить чисто из вежливости, что это вовсе не обязательно и вообще мне не пять лет — сам справлюсь. На это Вадим лишь картинно закатывает глаза и толкает меня вперед. Я почти ухватился за ручку двери, но меня снова останавливают теперь внезапным воплем:
— Стой! — вскрикивает, жутко перепугав меня. «Ну что еще?» — отражается мысленный вопрос на моем лице. — Телефон, — командует, протягивая руку ладонью вверх. Мои брови тут же взлетают вверх от удивления, а затем волна раздражения затапливает меня.
— Зачем? — озвучиваю свои сомнения, всем видом показывая, что смартфон отдавать я ему не намерен. Забота заботой, но не слишком ли много он себе позволяет?
— Затем, что на экзамене он тебе только помешает. Отдай, — стоит на своем, для пущего эффекта повторив просительный жест. Сразу понимаю все причины. Вот, значит, как: мы помним, что случилось на физике, и не хотим повторения. От одной мысли, что в моей честности могут сомневаться, в сердце разливается обида. Наверняка из-за того нелепого случая он теперь думает, что я никогда ничего не учу и привык на всех экзаменах списывать. Вот так всегда: стоит один раз оступиться, как потом всю жизнь будут припоминать. И ведь никак теперь не докажешь, что тот раз был первым и единственным, когда я попытался обманом написать профильный предмет.
Досада сжирает меня изнутри, но сейчас совершенно нет времени на выяснение отношений — я и так уже опаздываю. Достаю металлический обмылок из кармана брюк и вкладываю в раскрытую ладонь, собственноручно сгибая его тонкие пальцы. Вадим прав, смартфон в ближайший час мне точно не пригодится, так что к черту все сомнения и вперед. Сдам этот злополучный экзамен теперь во что бы то ни стало, из принципа, чтобы доказать, что могу и он не зря тратил время на занятия со мной. Паническая атака замещается злостью, силы которой хватает, чтобы наконец войти в аудиторию, где меня уже заждались.