— Если ты любишь няню Аштарот, тебе стоит ей сказать.

Варлок появился неожиданно, но в глубине души брат Франциск ждал чего-то подобного. Мальчик всегда был настойчивым и имел хорошую память, так что пары недель было явно недостаточно, чтобы заставить его забыть о давешнем разговоре.

— Для чего, мой мальчик? — откликнулся ангел. Петуньи на клумбе кивнуть, соглашаясь, не могли, но они кивнули.

Ему решительно не о чем было говорить с Кроули в принципе — а об этом так и вовсе бессмысленно!

Падшие не помнят любовь.

А если и помнят, то очень на нее злы.

— Добрые дела начинаются с добрых слов, так? Разве тебе не нравится делать добро?

После этого нельзя было даже сказать, кто из них преуспел в воспитании врага рода человеческого больше. То ли это влияние его демонической няни и мальчик сейчас замысловато издевается, то ли это плоды его собственных размышлений над словами садовника.

— Нравится. Но, помнишь? Она слышала.

— Я не думаю, что добро сделано, — настаивал Варлок.

Ангел вздохнул и отложил лопатку, которой до этого выкапывал упрямый сорняк.

— Ты сам сказал, что это ее разозлит. И потом — добрые дела куда сильнее добрых слов. Например, ты и сам мог бы ее порадовать тем, что пойдешь сегодня спать сам, а не станешь заставлять ее искать тебя по саду снова.

Варлок недовольно скривил лицо. Это явно было самое скучное доброе дело, какое ему предлагали — что уж там, подавляющее большинство добрых дел были скучными, потому что брат Франциск не умел развлекаться.

Оставалось только радоваться, что хотя бы сказки на ночь ему рассказывает няня. Она-то понимала толк в веселых вещах.

***

Падшие не помнят любовь. Падшие не помнят тепло.

Азирафаэлю всегда казался забавным тот факт, что, сколь многолики бы ни были демоны в своем разнообразии, они все — хорошо, может быть, почти все, Азирафаэль не мог похвастаться тем, что знает всех — были хладнокровными. Лягушки, разнообразные насекомые, змеи…

И, наверно, смотреть, как няня Аштарот зябко ежится, стоя на крыльце дома и ожидая, когда спустится забывший что-то в комнате Варлок, тоже должно было быть забавно, но ангел почувствовал себя слегка виновато.

Это было раннее осеннее утро, зябкое, промозглое, сырое, серое. В такие утра хочется остаться в кровати и вылезти из нее разве что за кружкой горячего чая — немудрено, что Варлок, спросонья едва волочащий ноги, искал забытую вещь уже несколько минут. С этой осени враг рода человеческого был зачислен в одну из лучших школ, так что сегодня няне оставалось лишь проводить его сперва от дома до машины, а потом от машины — до ворот.

Мальчик по-прежнему не спешил спускаться, а Аштарот еще раз вздрогнула от холода, поэтому Азирафаэль тоже поднялся на крыльцо и как можно более незаметным движением набросил ей на плечи свою куртку.

Змию, должно быть, в самом деле холодно.

— Ангел?

Брат Франциск не ответил, только слегка улыбнулся. Добрые дела сильнее слов. Змеиные глаза за темными очками приобрели на миг странное выражение — или, возможно, это был просто блик от фар проехавшей мимо машины.

— Я на неделе собирался вернуться в ад — еще раз доложить своим, что все в порядке.

За века, что они придерживались Соглашения, у них возникла негласная привычка делиться планами.

— А все ли в порядке?

Аштарот пожала плечами.

— Он уже слишком взрослый, чтобы у него была няня. Я думаю, мы сделали все, что могли.

Наверху в доме хлопнула дверь и послышались шаги — это враг рода человеческого наконец спускался по ступеням вниз.

— В любом случае, — улыбается брат Франциск. — Ты замечательная няня, Кроули.

Потому что добрые слова — это тоже неплохо.

Еще зевающий, не до конца проснувшийся Варлок выходит на крыльцо и вместе с няней направляется к машине. Ангел смотрит им вслед. Падшие не помнят тепла и любви — но если бы Кроули и в самом деле не помнил ничего, Варлок уже был бы чудовищем.

Потому что ни одна ответственная няня не будет оставлять ребенка без присмотра с ангелом.

Ангел ведь, во имя Сатаны, научит его любить.