Иногда конец целого мира происходит за мгновение. Ты моргнул — и конец, нет больше ничего, не будет, да и кто скажет, что было?

Время от времени всё будто хорошо, но процесс уже пошел, и не остановить его, не замедлить даже. Успеть бы убраться подальше.

Мир Юстина рушился постепенно, сходил на нет пластинками слюды. Уберут одну, две, пять — незаметно? это хорошо — и начнут каждый день убирать понемногу. А потом брать будет нечего, и останется человек сам по себе. Пустым.

Свободным — тоже. Но нужна она, эта свобода...

Юстину кажется, что каждое его поражение, каждый пропущенный членом отряда удар — такая вот пластинка. Он пытается всех защитить, как пытался защитить Несиару, бросается в гущу боя, отвлекая врагов на себя, дерется, как безумный — и лежит потом пластом, физически ощущая снисходительность Морриган и хмурое непонимание Стэна.

И он знает, о чем думает отряд, потому что сам об этом думает ежеминутно: да как этот мелкий остроухий вообще попал в Стражи? По какому праву командует нами?

В Бресилиане особенно тяжело. Нельзя допустить ошибки, сказать неверное слово, а Юстин не спит ночами, планируя маршрут. После боя с Затрианом он едва не падает в обморок, держится на чистом упрямстве и целебных эликсирах эльфов.

А на следующем переходе, тем же днем, его встречает Зевран.

Встречает с кинжалами в руках и с заданием убить его. Табрис на том же упрямстве прорывается к смуглому эльфу, бьет его почему-то не кинжалом в грудь, а локтем в висок (извернувшись невозможным способом и глупо подставившись под удар) и ждет конца боя. Ждать приходится недолго.

Эльф спокоен и насмешлив, называется, — Зевран, Зев для друзей — и Юстин понимает, что спать теперь придется ещё меньше, беспокоиться больше, но ради Создателя, как это неважно.

Зевран присоединяется к отряду, и всё становится проще и сложнее. Табрис привык помногу общаться с теми, кого вел неизвестно куда, и Зеврану досталось больше всех. Новый спутник, новый боец, его интересно расспросить обо всем.
Но потом Зевран упоминает свою мать, перчатки... Юстин чуть хмурит брови, вспоминая, лезет в сумку, подает перчатки из долийского лагеря, не глядя, спрашивая что-то вроде "такие?", поднимает взгляд — и сомневается в реальности происходящего.
Зевран, кажется, не верит в реальность совсем. Надевает подарок, снимает, убирает куда-то к себе, благодарит с всё тем же шокированным видом.
А Табрис вспоминает, что в одной из лавок по пути видел сапоги из антиванской кожи.

Мир рассыпается, но уже иначе. Зев флиртует, занимает его место в бою, получает ему предназначенные удары и слышать ничего не хочет: "Твоя жизнь ценнее моей, comandante, так уж вышло". Он повсюду, и Юстин не знает, что делать, нужно ли что-то делать.

После Круга он уходит к себе. Не может никого видеть, взглянуть в глаза.

Зевран заходит в палатку сам, не спрашивая. Садится, скрестив ноги, предлагает массаж, "который, конечно, может стать чем-то большим..."

И мир рассыпается совсем.
И собирается заново.