Это должно было быть их последним учебным годом. Выпускные экзамены, торжественный вечер в Большом зале, радостные лица и бокалы, поднимаемые в честь окончания школы. Это должно было быть их последним летом, когда, уже не школьники, но еще и не взрослые, они могли бы заниматься чем их душе угодно, наслаждаясь краткими моментами свободы.

Это должно было быть. Но в жизни не всегда все идет так, как хочется.

Постановлением Министерства любой школьник, находившийся в этом году в бегах или пострадавший от режима Кэрроу, мог вернуться в Хогвартс и еще раз пройти программу курса. Гермиона, Гарри и Рон были первыми, кто внесли свои имена в список. Вслед за ними желание все-таки окончить учебу изъявили почти все семикурсники со всех четырех факультетов. И в сентябре наспех подлатанная школа вновь, как и тысячу раз до этого, открыла свои двери для юных волшебников и волшебниц со всей Великобритании…

Облокотившись на потемневшие от времени стальные перила, Гермиона смотрела на дальние холмы, укутанные легкой дымкой тумана, и озеро, завораживающе-черное в своем зеркальном блеске.

Шел уже второй месяц ее седьмого курса, но до сих пор видения прошлого не оставляли ее. Почти каждую ночь она вскакивала с кровати, разбуженная очередным кошмаром, и долго потом не могла заснуть, сидела перед камином в такой родной гриффиндорской башне, кутаясь в теплый колючий плед, и старалась отогнать от себя призраков.

Но это помогало мало, и тогда она начала бродить по замку. Это было жестким нарушением правил, да и Филч, каким-то чудом переживший майскую бойню, лютовал особенно сильно. Но Макгонагалл умела видеть глубже наспех надетой маски. Она понимала, что пришлось пережить и что продолжает переживать каждый из них, и потому у Золотого трио было уникальное — ни один школьник до них не удостаивался такой привилегии — разрешение ходить по замку после отбоя.

В отличие от Рона, бродившего по берегу озера, и Гарри, предпочитавшего тишину и спокойствие внутренних двориков, Гермиона обычно шла сюда, на самый верх Астрономической башни. Несколько минут торопливого подъема — и все окрестности Хогвартса, залитые лунным светом, лежат перед тобой, как на ладони. Только здесь, на высоте двух с половиной сотен футов, она чувствовала, как наконец отступают страшные видения, как обратно пропорционально опускающейся на холмы тьме светлеет в голове и как перестают судорожно искать волшебную палочку мелко дрожащие пальцы. Только здесь Гермионе становилось легче.

Поведя плечами, она посильнее запахнула мантию, но ветер, неизменный на такой высоте, так и норовил просочиться между складками и коснуться тела. В голове мелькнула мысль, что, пожалуй, стоило все же надеть свитер. Очень вовремя…

Вдруг до ее уха донесся едва слышимый стук каблуков. Их обладатель, кажется, поднимался по каменной лестнице сюда, на башню. Но кто это мог быть? Гарри? Рон? Или кто-то другой, наплевавший на школьные правила?.. На всякий случай Гермиона нащупала в кармане палочку и отступила в тень.

Вскоре из темноты появился Малфой. Драко сам не заметил, как, вслушиваясь в эхо шагов, добрался до конца лестницы.

Все это словно отражало его жизнь. Первые шаги — легкие и безопасные, ноги сами несут вверх. Но к середине пути успеваешь понять, что дальше будет только хуже. Впереди лишь мрак, отнюдь не дружелюбный, а каждый шаг дается с большим трудом. Приходится делать усилия, заставлять себя ступать в темноту, где никто не защитит. Не убережет от падения.

Не спасет.

…И все же сейчас Драко достаточно высоко. Он до боли в груди вдохнул холодный воздух, наслаждаясь тем, как саднит горло и сводит легкие. Резко, со свистом Малфой выдохнул и расслабился. Здесь, на самой вершине, он один, он мог позволить себе подобное. Он мог позволить себе даже улыбку.

Сейчас Драко дышал. Сейчас Драко было хорошо.

Прикрывая лицо капюшоном, чтобы скрыть тихий шелест дыхания, Гермиона стояла в тени между какими-то астрономическими приборами и с удивлением рассматривала пришедшего. Она готова была увидеть кого угодно, но только не этого человека.

Девушка знала, как нелегко пришлось Малфоям после окончания войны. Несмотря на их отречение от Темного лорда, Министерство не спускало глаз с Люциуса и его семьи, установив за родовым поместьем тщательный надзор. Двадцать четыре часа в сутки они жили под неусыпным контролем и взглядами десятков глаз, следящих за каждым их шагом. Можно только предположить, как это нервирует. Когда Малфой-младший записался на седьмой курс, это стало неожиданностью даже для нового директора. Однако профессор Макгонагалл не могла идти против прямого указа Министерства, и вместе с сотнями остальных школьников первого сентября Драко сел в Хогвартс-экспресс, чтобы к вечеру занять свое место за слизеринским столом в Большом зале.

Малфой оставался самой противоречивой фигурой в школе. Первые две недели его обсуждали везде: в коридорах, спальнях, аудиториях и даже туалетных комнатах. Потом — только когда он появлялся в поле зрения. А к концу сентября, когда впереди замаячил первый матч Гриффиндора против Когтеврана и это перетянуло на себя внимание учащихся всех факультетов, о нем перестали говорить вообще. Но, кажется, ему от этого легче не стало.

Гермиона не следила за Малфоем, конечно же, нет! Просто он слишком часто оказывался неподалеку, ярко выделяясь своими бледными волосами на фоне темных школьных мантий и потемневших от времени каменных коридоров. Она наблюдала, как все более осунувшимся выглядит он с каждым днем, как под глазами его залегают темные круги, будто он тоже, как и она сама, не спит долгими осенними ночами. И ей было даже… жаль его?

Неловко переступив с ноги на ногу, Гермиона случайно упустила из замерзших пальцев палочку, и она упала на пол, звонко цокнув о деревянный настил.

Драко вздрогнул и практически молниеносно развернулся, прицелившись волшебной палочкой в сторону звука. Расслабленность мгновенно сменилась напряженным страхом, а в ушах пульсировала ни то кровь, ни то звуки пролетающих мимо заклинаний.

— Кто там? — Драко шумно сглотнул. — Покажись!

У Гермионы захолонуло сердце. Она судорожно принялась искать пути отхода, но, как назло, площадка со всех сторон освещалась лунным светом, оставляя лишь крохотный кусочек тени, где и пряталась девушка. Можно было рискнуть и попытаться просочиться между приборами в сторону лестницы, но пространство между ними было слишком узким. Единственным выходом было выйти тем же путем, но там ее уже ожидала мелко подрагивающая волшебная палочка и сумасшедше блестящий глазами слизеринец. Гермиона знала, что им сейчас владеет: в этом состоянии человек может пальнуть во все, что движется, ожидая опасности даже от самых обыденных и привычных вещей. Она сама жила с этим чувством вот уже почти полгода. Поэтому она как можно аккуратнее и медленнее вышла из тени.

Лунный свет залил ее фигуру серебристым блеском, рассыпался в волосах, придавая им безжизненно-седой оттенок. Внутренне сжавшись, Гермиона с вызовом глянула на парня, скрещивая руки на груди.

— Нарушаем школьные правила, Малфой?

Драко на мгновение замер, щурясь в темноту за спиной гриффиндорки, потому что хотелось быть уверенным, что на сегодня незваных гостей больше не предвидится. Помедлив, он опустил палочку, но в карман мантии не убрал.

— То же могу спросить и у тебя, Грейнджер.

Гермиона скосила взгляд на пол, где все еще валялась ее собственная палочка и пожалела, что не подняла ее сразу. Ей было некомфортно находиться перед Малфоем без оружия — словно голышом стоит. Но кидаться к палочке, показывая тем свою слабость, было еще более глупо. Поэтому девушка по старой привычке упрямо вскинула подбородок и окатила слизеринца полным презрения и превосходства взглядом.

— Я имею на это официальное разрешение, Малфой. Если ты, конечно, вообще знаешь, что это такое.

Драко поднял брови, смерив Грейнджер надменным взглядом, и хмыкнул. Он молча убрал палочку в карман и отвернулся. Сильно, до боли в руках, он сжал каменный бортик. Внутри клокотал яд.

«Официальное разрешение».

Можешь подтереться им, чертова заучка.

Ни для кого не секрет, что Золотое трио после возвращения в Хогвартс пользовалось особыми правами. Что уж там, они купались в благоговении учеников, а преподаватели закрывали глаза на любую их оплошность. Словно троица была достойна большего, лучшего. Словно они были особенными.

Словно их боль была больше и страшнее той, что пережили другие. Что пережил Драко.

Повисло молчание, неловкое и оттого не менее мерзкое. Гермиона никогда не находилась наедине с Малфоем, ни разу за все семь… восемь лет их обучения. Им было совершенно нечего друг другу сказать ни тогда, ни — тем более — сейчас. Прошлый год изменил всех их, но неизменным осталась холодная ненависть, испытываемая слизеринцем к таким, как она. Маглорожденным.

Грязнокровкам.

Гермиона часто и подолгу катала это слово на языке, ощупывала каждый его звук и ноту. Поначалу — едва сдерживая желание сплюнуть его с губ. А потом ей довелось попробовать собственную кровь на вкус — тогда, в Малфой-мэноре, когда «круцио» Беллатрисы скручивало ее внутренности, а на коже один за другим вспыхивали алым разрезы от ее же многочисленных режущих заклятий. И эта кровь была такой же, какая лилась однажды из пальца Гарри, когда он случайно рассек его о камень где-то в лесах Уэльса. Такой же на цвет, такой же на вкус, она так же вытекала из тела, как ее собственная сочилась из порезов в поместье Малфоев.

Она была т а к о й ж е.

Стиснув зубы, Гермиона резко наклонилась и подняла палочку.

Если Малфою так хочется находиться здесь, на верху башни, то пускай. Она не позволит этому жалкому аристократишке, которому нечем гордиться, кроме как своим происхождением, испортить ей такую чудесную ночь.

Сунув палочку в карман, Гермиона демонстративно подошла Драко и вновь облокотилась на перила слева от него, принимая ту же позу, что и пять минут назад. Она чувствовала его присутствие всем телом. Она подставляла спину врагу, пытаясь то ли что-то доказать самой себе, то ли ожидая доказательства чего-то от Малфоя. Господи, какой бред! Чего еще можно ждать от него, кроме очередного потока гадостей…

Пока Драко краем глаза наблюдал за фигурой сбоку, мысли в его голове вдруг прояснились. Конечно, Поттер и компания купались в чужом внимании (и в глубине души Малфой не мог не считать его заслуженным), но это не значит, что для слизеринца это что-то меняет. Он все еще наследник своей фамилии, в его венах все еще течет кристальная волшебная кровь.

Да, сейчас его отбросило назад. Но он жив. Он все еще победитель.

Драко сам не заметил, как железная хватка разжалась, и теперь холодные руки просто лежали на темном камне. Малфой сделал глубокий вдох и со свистом выпустил воздух из легких, когда из-за внезапного порыва ветра его по лица коснулись волосы Грейнджер.

Сначала слизеринец ошалело замер, а после медленно повернул голову в сторону гриффиндорской заучки. Глаза Драко светились безумием, но на лице не было ни эмоции:

— Какого. Хрена. Это. Было?

Чертов ветер налетел так внезапно, что Гермиона не успела даже подумать, не то что придержать волосы. Тихое рычание Малфоя донеслось до нее словно через подушку. По спине промаршировали предательские мурашки, и очень-очень захотелось оказаться у себя в башне, в своей кровати, за плотно задернутым пологом, где нет этого пугающего взгляда и отсвечивающих красным (или это только кажется?) глаз.

— Ветер, Малфой, — ответила она чуть дрогнувшим голосом и сразу же пожалела, что вообще открыла рот. Но было уже поздно останавливаться. — Если ты знаешь, на высоте он всегда сильнее, чем внизу.

— Уж я-то знаю, Грейнджер, — процедил Драко, полностью разворачиваясь в сторону гриффиндорки. — А вот тебе стоит узнать, что делать со своими патлами, если заставляешь других смотреть на это убожество. Давай покажу.

В следующий момент Драко левой рукой широким движением схватил волосы девушки у корней и потянул вверх, а правой достал палочку из кармана и коснулся ее кончиком волнистых прядей. В голове метались всевозможные заклинания. Что сделать: отрезать, сжечь?

А кожа на лице все еще зудела от невесомого прикосновения. Казалось, на нее налипло что-то, закупоривая каждую пору, стекая по губам в рот и вызывая неприятный вкус на языке.

Грязь. Это была грязь.

Из-за девчонки провонял не только воздух вокруг, но и сам Драко.

Слизеринец резко отпустил Грейнджер, отталкивая ее от себя, и сделал несколько шагов в сторону. Нагнувшись, он наколдовал «агуаменти» сначала в ладонь, а потом и на лицо. Холодная вода раздражала кожу, а ветер только усиливал эффект. Но все было лучше. Лучше э т о г о.

Толчок оказался неожиданным. Гермиона ухватилась за холодные перила, но все равно не удержалась на ногах и упала на деревянный настил. Палочка выпала из кармана и укатилась куда-то в темноту.

Девушка даже не успела испугаться — настолько быстро все произошло. Сердце заходилось стуком, рискуя вырваться из груди. Гермиона судорожно ощупывала свои волосы, пытаясь убедиться, на месте ли, не сделал ли этот сумасшедший что-нибудь с ее так тщательно отращиваемыми локонами. Обнаружив всю копну на старом месте и пережив первый испуг, гриффиндорка почувствовала закономерно нарастающее раздражение.

— Понравилось трогать грязнокровку, Малфой? — вкрадчиво поинтересовалась Гермиона, не предпринимая попыток подняться и глядя на него снизу вверх. — Пока изображаешь из себя Мерлин знает что, руки сами тянутся потрогать запретный плод?

Прополоскав рот ледяной водой, Драко звонко хохотнул. Зачесав влажную челку назад рукой, Малфой повернулся к гриффиндорке:

— Тянутся, Грейнджер, — Драко улыбался. — чтобы вырвать его. С корнем. С кровью.

Слизеринец вытер руки о мантию и разгладил ее несколькими длинными движениями.

— Твою я уже видел, Грейнджер. Такая же вонючая, — Драко сделал шаг в сторону гриффиндорки, затем еще один. — Такая же грязная. Как и ты.

Заносчивая сука. Прилипла к святому Потти и его рыжеволосому дружку, а теперь решила и ему докучать?

Тратить его время.

Его силы.

А Драко устал. Салазар, как он устал…

Если несколько лет назад каждая перепалка доставляла ему удовольствие, поднимала волны дурманящего жара под кожей, то сейчас слизеринец не чувствовал ничего, кроме обугливающихся внутренностей и бесконечной тоски.

Хотелось провести вечер в гостиной перед камином. Хотелось ужинать со своей семьей. Хотелось сидеть на берегу Черного озера и игнорировать болтовню Пэнси, пока Крэбб и Гойл устраивают очередную глупую стычку. Но вместо этого он здесь, на самом верху Астрономической башни, жрет, впитывает запах, который источает грейнджеровская плоть.

Отец всегда говорил, что, если в жилах течет испорченная кровь, то и человек будет бракованным. Он будет тратить чужие силы, чужое время, чужую жизнь, потому что с самого начала сам ничего не имеет и ничего не может.

Но Грейнджер — она могла. И от этого становилась еще отвратительнее.

Драко не отводил взглядя ее растрепавшихся волос и слегка запачкавшейся мантии.

Грязной.

Малфой криво усмехнулся.

Пять лет назад Гермиона за такие слова разбила ему нос на площадке неподалеку от домика Хагрида. Сейчас, после всего пережитого, они уже не задевали ее. Она знала, на что способен Малфой, знала, что таким образом он пытается обелить самого себя в своих собственных глазах. Ну что ж, пусть старается. Каждый имеет право видеть то, что ему хочется.

Девушка лишь мягко улыбнулась, поднимаясь с пола и поплотнее запахиваясь. На долю секунды мелькнула ее рука, голая до самого плеча, и ветер вздыбил полы мантии — еле удалось придержать. Становилось холодно.

Гермиона присела на корточки, пытаясь разыскать в полумраке свою палочку. Злобно рыскающего взглядом Малфоя она старательно игнорировала. Но, как видимо, зря.

Драко в мгновение ока оказался рядом с гриффиндоркой, сжимая ее запястье одной рукой, тогда как другая судорожно задирала широкий рукав мантии. Блондин мелко дрожал ни то от холода, ни то от образов, пляшущих перед глазами.

Отец всегда сравнивал плоть, в которой течет грязная кровь, с гнилью. Он в деталях описывал вонь, которую должно источать почерневшее мясо. Драко сам видел его, когда Темный Лорд убил преподавателя магловедения прямо в той комнате, где семья Малфоев завтракала по утрам. Ему было страшно в тот день, поэтому он смотрел на происходящее широко открытыми глазами. Слизеринцу до зуда под ногтями хотелось, чтобы тонкая, белоснежная рука, которую он увидел случайно, была покрыта плесенью и в глубине, до самых костей кишела паразитами. Но полоска кожи в лунном свете была настолько яркой, что вот-вот начнет слепить.

По лицу Люциуса, застывшему перед глазами, со звоном поползли трещины.

Снова.

Прикосновение пальцев, ледяных, словно их обладатель только что трансгрессировал с крайнего севера, обожгло, словно настоящим льдом. Под поддернутый рукав мантии мгновенно шмыгнул холодный ночной ветер, и кожа покрылась мелкими мурашками, словно наждачная бумага. Но все это меркло перед фактом, что человеком, схватившим Гермиону за запястье, был Малфой. Драко-черт-бы-его-побрал-Малфой. Слизеринский хорек. Крыса, первая бегущая с тонущего корабля. Жалкая тень собственного отца, не умеющая самоутверждаться иначе, нежели чем через унижение слабых.

Вернее, тех, кого он считал слабыми.

— Что, Малфой, магловская грязь слишком притягательна для слизеринской свиньи? — выплюнула девушка, глядя ему прямо в глаза, в темноте кажущиеся почти черными. — Уже второй раз не можешь удержать свои ручонки подальше от грязнокровки?

Как только образ Люциуса, трещащий по швам, раскрошился в пыль, картинка перед глазами Драко прояснилась. Он держал Грейнджер за руку. Он касался ее.

Он сидел настолько близко к ней, что упирался коленом в ее бедро, и это почти стало бы чем-то интимным, если бы это не были они.

Слизерин и Гриффиндор.

Наследник рода и маглорожденная волшебница.

Бывший Пожиратель и одна из Золотой троицы.

Эта близость была настолько непривычной, что Драко чувствовал, как Грейнджер вот-вот проникнет в него — как тепло ее, черт возьми, белоснежной кожи въедается в его ледяную ладонь.

Драко больше не слышал ни свиста ветра вокруг, ни слов гриффиндорки, хотя она явно успела открыть свой ядовитый рот. Малфой с болезненной гримасой отвернулся в сторону неба, медленно ослабляя хватку и, наконец, убирая руки. Далекую тьму слегка, еле-заметно исчерчивали мелкие линии, словно художник невзначай касался кистью.

Драко вспомнил, зачем пришел сюда сегодня. Он не хотел признаваться себе, но, услышав новость о грядущем звездопаде, захотел увидеть его. Захотел загадать желание, словно был ребенком.

Малфой встал на ноги и уверенными шагами подошел к бортику. Он с силой уперся ладонями в камень, принимаясь тереться руками о холодные перила в надежде избавиться от тепла чужой кожи. Все это время Драко не сводил глаз с неба.

Гермиона с подозрением проводила его взглядом, потирая запястье, на котором отпечатались четыре продольные полосы. Они мгновенно покраснели и жутко саднили. На внутренней стороне, практически возле самой вены застыли капельки бурой в ночи крови — следы ногтей, до самого мяса разодравших руку девушки. Со стороны могло показаться, что ее цапнул оборотень — настолько жутко смотрелись эти дыры на белеющей в лунном свете пергаментно-тонкой коже.

Это было нехарактерно даже для него.

Это было странно.

Он был странным.

Опираясь на вторую, здоровую, руку, Гермиона кое-как поднялась с пола. Мантия сбилась на плечо, подставляя горячее запястье холодному ночному воздуху, и это принесло хотя бы малую долю облегчения. Девушка неловко переступила с ноги на ногу. Провал лестницы манил своей чернотой, очень хотелось кинуться вниз, вниз по ступеням, по коридорам и залам, в такой знакомый и такой манящий уют башни Гриффиндора, где все давно понятно и просто, где нет места для сумасшедших слизеринцев с их мертвенно-ледяными пальцами…

Вся эта ночь была наполнена странностями.

Одной лишней уже никто не заметит.

Медленно сделав шаг, задыхаясь от собственной смелости, Гермиона прильнула к его спине, обхватив руками за талию. Ладони оцарапал свитер грубой вязки, который слизеринец поддел под мантию, но девушка ощущала идущий от него холод, даже несмотря на теплую овечью шерсть. Грейнджер чувствовала щекой его лопатки, худые и острые, безобразно выпирающие, словно обрезанные крылья. Она чувствовала, как поднимается его грудь на вдохе, как легкие заполняются свежим ночным воздухом, чтобы вот-вот сейчас уже обрушить все громы и молнии на голову грязнокровки, посмевшей осквернить его тело своими прикосновениями…

Но грозы не последовало.

Драко чувствовал, как тепло сладкой негой разливалось по спине, расслабляя уставшие мышцы. Его внимание целиком и полностью было далеко от астрономической башни. Оно было в небе. Слизеринец чувствовал себя одним из тех огоньков, сгорающих в собственном сиянии, что плясали среди замерших светил. Малфой почти породнил себя с ними в собственной голове, пока не осознал, что эти звезды падают вниз. Они делают это, чтобы другие могли загадать желание.

Проигрывают, умирают, чтобы дать надежду другим. И поэтому — нет.

Видит Салазар, это вышло случайно — Драко слегка, совсем немного подался назад, прижимаясь плотнее к телу Грейнджер. На секунду он почувствовал лопаткой ее острый нос и тут же вернулся в предыдущее положение. Выбрав одну из изживающих свой срок звезд, слизеринец зажмурился до кругов перед глазами и произнес одними губами свое самое заветное желание: «Больше никогда не переживать этого».

Из темноты перед Драко начали появляться образы исхудавшей матери и умоляющего отца. Красные глаза Темного Лорда, которые он не сводил с Малфоя, пока на его руке с болезненным жжением появлялась метка Пожирателя. Перед слизеринцем проносились образы Мэнора, который больше не принадлежал ему, Хогвартса, из которого на целый год исчез любой намек на улыбку. Взрывы, свист заклинаний, тело Пэнси, исчерченное множеством рваных ран, а рядом оглушенный оборотень, который сделал это с ней.

«Больше никогда не переживать этого. — Звезда, выбранная Драко, наконец сгорела дотла. — Никогда».

Напряженные мышцы живота расслаблялись под ладонями Гермионы. Она чувствовала, как просачивается ее тепло сквозь шерстяную ткань малфоевского свитера и как уходит, исчезает мелкая дрожь, сотрясавшая все его тело. Его обнимала та, которую он ненавидел и которая отвечала ему тем же, — но в эту самую секунду все, абсолютно все отошло на второй план.

Звезда вспыхивала и мчалась по ночному небу так неторопливо, что, казалось, само время замедлило свой ход.

— Смотри, мама, падающая звезда!

— Не забудь загадать желание, дорогая…

Гермиона успела подумать о многом за те мгновения, что блестящая чешуйка неслась по небосклону темно-синего бархата. О Гарри, который своим рождением привел в этот мир одновременно и свет, и мрак. О Рональде, добром глупом Рональде, всего один раз сделавшем неправильный выбор, простить которого она ему так и не смогла. О Люпине, Тонкс, Фреде и Колине Криви, погибших слишком, слишком рано. О своих родителях, которые даже после снятия заклинания забвения не смогли вспомнить собственной дочери…

Малфой отклонился назад — чуть-чуть, всего на полдюйма, и нос Грейнджер ткнулся ему прямо между лопаток. В горло ударил запах его одеколона, свежий, с нотками чего-то сладковатого.

И желание само пришло в голову.

И это было именно то, что Гермиона хотела больше всего на свете.

«Пожалуйста, пусть мир снова станет таким, как раньше. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…»

И хотя она понимала невозможность этого, она все же продолжала бормотать эти вечные «пожалуйста», пряча лицо между лопатками своего давнего врага и до одури вцепившись побелевшими пальцами в свитер на его груди. А звезда мигнула в последний раз и растаяла, словно ее никогда и не было.

Мольбы Грейнджер сливались со свистом осеннего ветра в удивительный унисон, вторили успокаивающемуся сердцебиению Драко. Малфою казалось, он слушает музыку какого-то удивительно слаженного оркестра, который нота за нотой окружает его гармонией. Настолько продуманным казался мир вокруг, настолько естественной была эта ночная прогулка и руки, окольцевавшие его талию.

Слизеринец опустил взгляд вниз, присматриваясь к чужим пальцам. Ногти были коротко острижены, но аккуратно подпилены. Кожа на тыльной стороне руки казалась бархатной и мягкой, хотя в такую погоду обветрить ее было проще простого. Из-под задравшихся рукавов Драко мог видеть тонкие запястья с выделяющимися от напряжения косточками и все еще проглядывающие красноватые следы. Чуть ниже них блондин заметил содранную кожу и красноватые потеки. Кровь казалась бурой — то ли от недостатка света, то ли от яда в ней.

Малфой не без труда оторвал внезапно потяжелевшую руку от перил и слегка коснулся ею кровавого следа. Сделав усилие, он разжал пальцы Грейнджер и поднял запястье выше, на уровень собственных губ. Как завороженный, он вглядывался в бурое пятно, чтобы после, медленно приблизившись, мокро коснуться его языком.

Мгновенно во рту Драко разлился вкус соли и металла, от которого свело зубы. Вкус, который был у него во рту каждый раз, когда слизеринец получал бланджером по голове. Точно такой же.

Вздрогнув, Гермиона испуганно отпрянула от спины Малфоя, попыталась вырвать руку, но он держал крепко. В свете луны блеснули его глаза прямо над ее запястьем, и уже губами он прижался к полукружиям ранок, оставленных его ногтями.

Это касание горячего языка холодной кожи, влажный след слюны, покрывающийся льдом от его теплого дыхания, крепкие мышцы под ладонью, поднимающиеся на вдохе и опускающиеся на выдохе, — все это было слишком… личным. Словно заглянула в замочную скважину вечно запертой комнаты и увидела нечто, что всегда было скрыто за дверью. Словно сорвала маску.

Девушка замерла, сраженная этой мыслью.

Кровь. В левом уголке его губ блестела ее собственная кровь. Медленно, словно смакуя вкус, Малфой облизал губы.

Очередная насмешка застряла в горле, и Грейнджер могла только смотреть.

Малфой замер, глядя с высоты астрономической башни вниз, на землю, а из темноты перед его взором вновь появилось лицо Люциуса, укоризненно смотрящего на сына: «Видишь, Драко? Видишь, насколько низко ты пал?»

Вижу.

Я чувствую это, отец.

Драко недовольно цокнул и усмехнулся, а после грубым движением разорвал объятия и оттолкнул Грейнджер. Где-то на задворках сознания промелькнула мысль о том, что теперь снова будет слишком холодно, но куда важнее для Драко сейчас было уйти отсюда. Сбежать.

Выйти победителем.

— Ну что ж, Грейнджер, — Малфой медленно, практически театрально развернулся в сторону девушки и облокотился на перила, — как будешь исправлять ситуацию?

Холод хлестнул по ладоням, нагревшимся о его свитер, очень захотелось обнять себя руками за плечи. Тонкое стекло понимания между ними, на краткий миг треснувшее, снова оказалось целым, словно кто-то успел использовать «репаро». Осколки его с кровью покидали легкие, волоча за собой целый шлейф кровяной крошки и чистейшей боли.

— У тебя отвратительный парфюм, Малфой, — совершенно не в тему рявкнула Гермиона в отчаянной попытке как-то смять ситуацию. — Из детской серии «Маленькая волшебница»?

Малфой хохотнул, убирая замерзшие руки в карманы, и буквально впился глазами в лицо Грейнджер, обрамленное копной волос, которых он касался совсем недавно. Еще чуть-чуть — и его ледяной взгляд начнет сдирать кожу со щек гриффиндорки, настолько острым он был.

— Мяинькяя волсебнитя, — передразнил Драко. — От меня хотя бы пахнет одеколоном, а не гнилью. На вкус, к слову, тоже не очень.

— Как же ты неоригинален, Малфой, — вдруг совершенно искренне простонала девушка, прикрыв глаза и запуская пальцы в волосы. — Шуточки на уровне первокурников, одни и те же шпильки вот уже восемь лет… Ты когда-нибудь повзрослеешь?!

Драко саркастично поднял брови, а его рот искривился в усмешке:

— Удивительно, что ты, т ы, Грейнджер, спрашиваешь меня о взрослении, — Малфой хохотнул в воротник.

Сорвавшись с места, Драко буквально подлетел к гриффиндорке, сильно сжимая пальцы на ее подбородке и приподнимая лицо. Ему нравилось, что девчонка смотрит на него снизу вверх и терпит, боль. Она достойна этого. Потому что никто не смеет называть Малфоя ребенком после того, что он пережил на этой войне. Он прошел через ад. Он выжил в аду.

Ему не просто повезло — он сам сделал это. Сам.

Он больше не ребенок.

Мимолетно в голове пронеслась мысль, что Грейнджер пережила не меньше его, но, черт возьми, то, как она вместе с Поттером и Уизли купается во всеобщем признании и получает любые блага, какие только пожелает, его бесит.

Глядя грязнокровке в глаза, свободной рукой Драко, едва касаясь, провел по щеке девушки. Кровь не стерлась о мантию до конца, поэтому теперь на коже остались тонкие следы. Они тянулись от скулы до приоткрытых губ, откуда струйками вырывался теплый воздух.

Малфой подался вперед, выдыхая в рот Грейнджер и не отводя взгляда от ее глаз:

— Что ты знаешь о взрослении, м? — прошептал Драко и прижался своими губами к ее.

Слизеринец сразу же задержал дыхание, и надавил сильнее на челюсть девушки, от чего та невольно открыла рот шире. Малфой скользнул языком внутрь.

Мокро, скользко. Горячо.

Во рту гриффиндорки было невообразимо горячо. Особенно, когда Драко коснулся ее языка своим, мягко обвел кончик и, укусив, оттянул нижнюю губу.

Ладонью слизеринец провел по щеке девушки, а после зарылся рукой в волосы, настолько резко прижимая голову Грейнджер к своей, что семикурсники стукнулись зубами.

Кровь Грейнджер, которая осталась в уголке рта Малфоя, испачкала ее губы, поэтому волшебница наверняка чувствовала свой собственный вкус.

«Чувствуй. Жри».

Как только в легких Драко кончился воздух, он рывком отстранился, напоследок чмокнув губы Грейнджер. Сделав несколько шагов назад, блондин заглянул гриффиндорке в глаза и, наклонив голову, усмехнулся. В глубине грудной клетки его сердце бешено колотилось.

Сердце Гермионы колотилось не менее сумасшедше. Медленно подняв руку, она коснулась кончиками пальцев своих губ, словно не веря, провела ими по щеке, размазывая и без того бесформенно-хаотичное пятно. Все произошло слишком быстро. Поцелуй длился не дольше мгновения, а, казалось, прошла почти целая вечность. Грейнджер все еще чувствовала во рту чужой вкус — и металлический призвук собственной крови в нем, и это было… Слишком.

Плевок осел на щеке Малфоя безобразной кляксой бледно-розового цвета, плавно заскользил вниз по его коже.

На ходу шепнув «акцио», девушка поймала ткнувшуюся в ладонь палочку и быстрыми шагами удалилась в сторону черного провала лестничной клетки. Каблуки ее туфель застучали по каменным ступеням, и их топот быстро угас в глубине башни.

Лицо Драко перекосило от отвращения, а желудок начало неприятно тянуть. Дрожащей рукой он нащупал палочку в кармане, пока рукавом мантии стирал со щеки чужую слюну. Кожа покраснела от сильного трения и начала неприятно зудеть. Очистив рукав и щеку заклинанием по несколько раз, Малфой осел на холодный пол.

— Она ушла первой, — пробормотал Драко. — Она сбежала.

Слизеринец издал нервный смешок, с силой кидая палочку в темноту, где она столкнулась со стеной, а после с характерным звуком откатилась в угол. Драко дрожал от холода, который резко охватил его тело. Малфой пальцами впился в светлые волосы.

"Сбежала, она сбежала," - продолжал повторять Драко.

Успокоившись, Малфой закрыл глаза, отмечая, что вокруг стало слишком тихо. Никто не мешал, слизеринец получил, что хотел: спокойствие, одиночество, холод. Ни души рядом, никто не наблюдает из тени. Малфой закрыл глаза, обнимая себя за плечи и похлопывая по ним ладонями.

Все нормально. Все хорошо.

Теперь Драко в безопасности.

Мешало лишь ощущение, будто его заставили выпить бутылку бодроперцовой настойки на голодный желудок — настолько сильно его перекручивало и жгло. Это было сигналом того, что чистый организм Драко не переносит грязи, что от всего инородного нужно избавляться и как можно скорее.

Малфой неуклюже перекатился вбок, падая на четвереньки, и пальцами постарался вызвать рвоту. Зубы больно врезались в кожу, а глотку саднило, но Драко упорно продолжал выжимать из себя всю желчь.

Всю Грейнджер.

«Больше никогда, — без остановки повторял про себя слизеринец. — Никогда».

В темном небе сорвалась вниз и сгорела последняя звезда.