зимний путь

Алеет.

Багровыми всполохами переливается закат, как позже на чистом снегу вспыхнут горячие капли. 

Новый год начинать — с крови.

Площадь опустела. Рядом — только Родной, запрокинув голову, на небо глядит. Дышит.

С дыханием уходит запал. Эхо смятым листом носится по площади.

Без свободы нет счастия!

А слышно что?

нет

счастия

Вдох-выдох.

Идут.

Впереди — Вожатый.

За ним, как во вьюге спотыкающимся позади, черниговцы не пойдут, с него вся позолота слетела, вся броня, которую он годами выковывал, трухой посыпалась кольчуга. А за Вожатым — идут.

Его спина — константа. Маяк. Полярная звезда.

Путь к вольности покрыт наледью.

не может быть более скользкой дороги, чем та, на которой мы стоим!

Дрожь. Колотит, как под дулом пистолета.

Вожатый набрасывает на плечи плащ. Проводит по ним. И, пока не видят,

легко

солнечно

лучисто

целует в лоб.

становится Родным.

Ропот. Страх. Бес-контрольность.

Крадётся заря. Исподволь небо красит. Жадно крадёт часы.

Уже — последние, ещё — не знают.

Планы, планы, планы планы планы пла-

Плач.

Рыдает баба: за них ли, из-за них? Руки выбрасывает, слова в заунывный стон вплетает, оплакивая.

Поплачь за нас. Тебе можно. Мы уйдём — вникуда — и ты забудешь, но пока мы живы, пока чувства остались, 

поплачь.

Вожатый молчит. Не хочет быть Хароном на их последнем пути.

Они шагают.

бес ко неч но

Под ногами — то ли снег, то ли кости.

Хруст,

хруст,

хруст.

Новая волчья ночь.

Маленький стонет во сне. Жмурится, руками за плащ хватается. Бо́льший кладёт ему руку на лоб.

Бо́льший хочет умереть — не потому, что к смерти рвётся. Но он её и не боится — ему страшно остаться одному.

Вожатый хмурится.

Васильков. 

Мотовиловка.

Марьяновка.

Пологи.

 

Устимовка.

А помнишь, любили как? Как верили, как вцеплялись друг в друга до боли, до царапин и отметин, потому что в мире никого, кроме нас, не было?

Прикоснуться — увидеть.

Я видел тебя через любое зарево, и разожги мы сей пожар — не потерял бы никогда.

не теряйся не теряйся не те-

Выстрелы.

Разрываются ядра, комья земли летят, а люди ложатся августовскими колосьями на жатве.

Один за другим. Серп земледельца не жалеет незваных гостей.

Взгляд Вожатого, в знамя вцепившегося — обещание.

Шаг.

Взрыв. Агония.

Через дым, через пыль, смрад, года, века и отчаяние — бежит. Падает рядом.

Хватается за руку, за плечо, за лицо…

У кого-то из них не бьётся сердце.

Тычется губами и шепчет без устали:

серёжасерёжасерёжасерёжасерёжасерёжасерёжасерёжасерёж-

Молитва это, не имя.

Пульс ровно стучит.

Ненадолго.