Люцифер говорит, что никогда не видел ее в белом. Время останавливается, перестают плакать сахарные калаверы, ярко-оранжевые бархатцы обращаются в пыль, и она щекочет ноздри, а множества горящих свечей, указывающих мертвым путь во тьме к домам, остаются без фитилей, обращаясь в бесполезные восковые лужи.
Ости фыркает, поправляет волосы заученным движением и гневно сверкает ядовитым опалом из-под выкрученных блестящих ресниц — я вырву тебе кадык зубами, если мы проиграем, но тебе ведь не привыкать, да?
Люцифер усмехается, а когда она отворачивается, даёт такого шлепка по крепкому бедру, что вокруг стоящие земные настоящие люди оглядываются на звук. Хочется показать Дино «класс», но он в отдалении и, кажется, шепчет «блять», прикрыв глаза от стыда ладонью, пока какая-то новенькая из ангелов в ужасе со земного сквернословия вешается ему на руку. Люциферу почти прилетает в ответ, но он уклоняется, хватает её за многострадальные запястья, прижимается к непривычно гладкой спине и шепчет, что они всё успели, мальчишке книжек подкинули, а уж революции вытворять — это им как выдирать ослабевшие крылья, уже давно не больно.
— Книжек? — Ости скептично приподнимает широкую бровь.
— Все диктаторы начинают с образования. Никто не берётся за вилы ради восстания, если глуп, как насекомое. Любое зло вырастает из мелочей, как и…
— Добро, — Дино появляется прямо под рукой, Ости по змеиному шипит, желая отодвинуться. Люцифер кусает ее в плечо, отчего Ости вздрагивает, но странно успокаивается.
— Что вы сделали, м?
— Пацан пырнул ножом отца, чтобы защитить мать.
— Зло во благо, — кивает Ости.
— А на «Моей борьбе» вряд ли вырастет второй адепт мира, любви и созидания. Даже в ООН промышляют торговлей людьми.
— Спасибо, что напомнил, — Дино давит бессмысленную улыбку. Ости, злобно хихикнув, щелкает его по носу, Лилу рядом очаровательно хлопает ресницами, изящным движением рук в тоненьких серебристых браслетах призывая водоворот.
Мальчик оказался в ничью, Ости закатывает глаза и отворачивается от таких же безрадостных ангелов, Люцифер уже чувствует, как ему разрывают грудную клетку — милая болтовня с любимым отцом во время чаепития.
Бесята макают часы в чашки с кровавым гибискусом, Ости месит пирожное пальцем, чтобы потом его облизать и неудовлетворенно вылезти изо стола, а Мими пляшет, высоко задирая стройные ноги, между чайничков с заваркой и корзинками с песочным печеньем, распадающимся во рту, как паутина. Быть подростком Люциферу очень нравилось — можно было заграбастать обеих подружек в объятия и швырнуть их, визжащих, что опять попались на уловку, в портал, чтобы после прыгнуть следом, а потом водить их по настоящим кофейным с настоящими чашками, чаем и пирожными. Можно слушать, как ветер треплет шелковые ленточки на шляпке Мими, или вдыхать запах розмарина от волос Ости, ловко взбитых в пышную прическу в духе девочек Гибсона, и чувствовать именно его, а не адские уголь и серу.
***
— Я устала, кошмар какой-то, шепфа, — Ости скребёт длинным ногтем по древнему корешку книги, щурится, отчего у нее появляется задумчивая складка между бровей. Люцифер наблюдает через зазор между фолиантами и следующей полкой, Ости то ли делает вид, что не замечает его, то ли вправду не замечает. Между стеллажами не размахнуться, но Ости вскидывает крылья и тут же опускает, становясь на самую высокую ступеньку стремянки. Люциферу едва не прилетает по лицу толстым каблуком кожаного сапога, он смеётся — Ости неловко спотыкается, держа кучу книг, прижав их груди, не в силах ни крыльями взмахнуть, ни ухватиться хоть за что-нибудь для равновесия.
— Ты весь день сама не своя, — замечает Люцифер. Его руки скользят от узких щиколоток по мере того, как Ости спускается, все выше и выше. На предпоследней он хватает её за талию и опускает на пол, цокают каблуки.
— В смысле? — Ости кривится. — Тебе показалось.
Люцифер усмехается, вызывая у нее ещё больший приступ раздражения. Ости вцепляется в свои учебники и собирается уйти, Люцифер не держит.
— Я столько раз перекрестился, аконит мой, что уверен — мне не показалось.
Ости, выйдя из прохода, расправляет обсидиановые крылья, шлёпает учебники на стол и зло выдыхает, когда Люцифер разворачивает ее к столу спиной — остальным в библиотеке наплевать, на шашни демонов всем наплевать. Люцифер смотрит — Ости позволяет. Он видит достаточно, чтобы всё понять, до того, как она опустит ресницы на гневно сверкнувшие кардиналом скрашенные радужки.
Люцифер бесцеремонно швыряет Ости в бассейн плачущих дев, полный слёз, она опускается на беломраморное дно и обидчиво складывает руки на груди. Люцифер сигает следом, там не глубоко, но так тихо, нигде во вселенной не может быть так тихо (может, только в голове глухого) — Ости мажет помаду по щеке, Люцифер ложится рядом. Волосы Ости трепещут около лица, как на ветру, но так плавно и нежно, Люцифер завороженно протягивает к ним руку и наматывает спиралью на палец, чтобы сразу же отпустить развеваться дальше.
Сейчас нельзя просто открыть портал и притвориться людьми на пару часов, как в первые годы — беспечными фланерами из города в город, переживающими расцвет модернистского искусства и экономическую лихорадку, а после с головой ныряющими в первую мировую, или французскими студентиками-марксистами, лезущими на баррикады в центре Парижа и цитирующими маленькую красную книгу по памяти. Ах, май шестьдесят восьмого, свидания в синематеке — Ости жмурилась на удушливый сигаретный дым, сейчас же думает, что раньше табак был лучше, Мими носила такой человеческий алый беретик набок и рвалась в театры на самые дорогие места, чтобы обязательно потом пихаться острыми локтями в сидящих по бокам Ости и Люцифера и до пятен на переносице прижимать бинокль к глазам.
А сейчас острые чаячьи крылья накрывают академию непроглядной тенью, несут собой раздор и смерть, как если бы Эрида вновь решила бросить яблоко меж богинями. Крылья будут тяжеленными, почти неподъемными от влаги, просолятся так, что соль будет сыпаться бисером — Ости поворачивает голову посмотреть на Люцифера, ей хочется проворчать «ну зачем мы тут лежим, нам нужно обратно на лекцию, потом в ад, а теперь мы даже взлететь не можем».
Но кроме слез ничего нет. А в бассейне их никто и не заметит. Это не слабость. И никогда ей не было. Люцифер протягивает Ости руку — она подаёт свою в ответ.
***
У-о-к-е-р.
Она вырастает между всеми, похожа на долбанный сорняк, а казалось бы, какая-то непризнанная. Ости зажимает Люциферу нос и льет в горло кипящее зелье, сращивающее кости, а чтобы не выблевал обратно, даёт укусить себя в ладонь. Люцифер опускается в иссиня-голубую воду, окрашенную тем же зельем, чувствуя, как органы бунтовски сжимает и скручивает, он бы заорал, если бы не терпел этот кошмар всю жизнь, а привыкши, терпение становится привычкой. Крылья мокрые и тяжелые, Ости опускает ладонь с багровыми отпечатками зубов в воду, фарфор отсвечивает райскую благодать, для которой они не рождены и им нет в ней места. Люцифер ловит ее ладонь и благодарно прижимает ко рту, в глаза не смотрит, но Ости чувствует, сколько в нем непогашенной ярости, она бы затопила тут всё, не будь он обессиленным мальчишкой, прячущим бесконечные шрамы на плечах, руках, спине и груди под слоями черной краски.
Ости не ревнует, никогда — это чересчур мелочно и не для нее. От глифта в голове гудит, с крыльев сыпется, Люцифер прочесывает дрожащие чернильные перья пальцами, шипит какую-то дрянь за ухо, пока Ости пытается связно разговаривать с демонами рядом, получается из рук вон плохо. Глифт похож на вскипевшую нефть, ласкает горло не хуже длинного языка какой-нибудь демонессы, Ости качает головой в такт музыке в голове, прикрывает тёмные веки — крылья дрожат, какой-то демонёнок пытается подойти ближе, из него так и прёт похотью, в носу щиплет, как от пепла. Люцифер сверкает алым взглядом в его сторону — моё, пацан сникает и меняет траекторию, не включающую в себя Ости, лучше уж так, чем потом себя со стенки вагона соскребать обрубками, оставшимися от нормальных крыльев.
Ости отмирает, когда Уокер оказывается ближе, чем предполагает безопасная дистанция. Люцифер отворачивается шибануть ещё глифта, когда как Ости перешагивает через его ноги, чтобы влезть в драку с непризнанной. Ости плюется ядом, глифт у нее скоро из ушей и носа польётся, зашипит серой, она разбивает бокал Вики о стену, всеми силами нарывается — невзрачный непризнанный выпрыгивает вперёд, а Уокер вцепляется ей в волосы, но подошедший Люцифер так сильно сжимает ей запястье, что Вики, жалобно пискнув, пригибается к полу, отпустив волосы Ости.
— Тебе заняться больше нечем?!
Ости сносит потоком ветра, созданного сильным взмахом крыльев, она выкручивается из него, но Люцифер ловчее, бьёт воздух ещё жёстче, словно желая напасть, и Ости, хохоча, пьяно оступается и летит в лазурью переливающуюся траву. Упирается коленями и ладонями, а потом переворачивается на спину — Люцифер нависает сверху, расправляя огромные гематитовые крылья и вонзая их острые концы в землю выше чужих плеч для защиты от чужих глаз.
— И что? Всегда любила месить грязь, тебя это начало смущать?
— Ты не можешь так делать, когда за тобой больше не стоит твой сброшенный с престола папаша, Ости, — напоминает Люцифер. Она зло стискивает зубы.
— За Уокер стоят серафимы.
— Ты сейчас меня осадить пытаешься? Как страшно. Дай подняться, ты меня напрягаешь, а пьяная я не люблю трахаться.
На последнем Ости выдавливает натянутую усмешку, Люцифер прячет ее во рту — глифт прожигает горло, поцелуй кипит нефтью на языке. Главное ведь — в глаза не смотреть, иногда в них бывает чересчур много правды.
Как когда отец смотрит в глаза и ничего от него не скрыть, хоть из глазниц их рви. Или когда малышка Мими отводит взгляд, находя носки кожаных туфель интереснее их обладателя, хотя раньше такого никогда не было — она слабая, знает об этом и хочет закопать это в себе как можно поглубже.
Ости врёт, как ей и положено, Люцифер кусает изгиб между плечом и шеей — моя, расстёгивает ее брюки и насухо лезет под бельё к неиссякаемому теплу, Ости со свистом вдыхает и выгибается. Люцифер накрепко прижимает ее к земле, разводит коленом ноги, целует, пока помада не размажется грязным пятном у неё по подбородку и ему по шее. От Ости разит раздавленной клубникой, глифтовым весельем и адской серой, Люцифер вгрызается в нее — моя, моя, пока она не застонет, кончив ему в руку.
— Ладно, беру слова назад, – Ости поднимается и взмахивает крыльями, чтобы отряхнуть от налипших травинок.
Люцифер хмыкает, разглядывая, что сотворил — Ости выглядит так вызывающе — потрёпанная, со съехавшими лямками топа и смазавшейся помадой — если не свалятся спать в какой-нибудь беседке на каменных скамейках, можно будет потрепать ее ещё сильнее. Скоро контрольные экзамены, надо дышать, пока дают.
***
Ости приходит после чемпионата по крылоборству — невозможно злая и от того невероятно горячая. Люцифер только успевает растянутые сухожилия вернуть на место, как она всего его выворачивает почти наизнанку, оседлав сверху и завязав руки на спинке кровати.
— Может, так тебя оставить? — Ости задумчиво касается ногтями татуировок, шрамы играют под пальцами рисунками из альбомов земных татуировщиков. Он начал забиваться почти в конце семидесятых и, наверное, остановится только с отцовской смертью, которая возможна только в теории.
— Пиздец смешно, — фыркает Люцифер. Ости хмыкает, целует на прощание и, да, так и оставляет – взмыленным, измятым, с припекающими метками по всему телу. Люцифер безжалостно рвет ремень, потому что мог сделать так и раньше, потирая запястья, вспоминает, как у нее дрожат полностью раскрытые крылья и сильно вздымается от частого дыхания напряжённая грудь, мягко опускающаяся на ребра из оков крепкого топа, и решает наказать Ости в следующий раз.
Когда Люцифер видит невесту в белом, ему тошно, Уокер в своем дешёвом платье сваливается в лужу, чтобы удержать жениха до того, как он узнает, что невеста оказалась с гнильцой. Белый — это смерть, издавна заведено, демонам полагалось бы носить белое, но времена не те. Люцифер сбрасывает Уокер в снежную пропасть, говорит, что ничего у него с Ости нет — Вики закатывает глаза и великодушно отказывается от поцелуя. Такая правильная, что хочется толкнуть ещё разок, предварительно крылья вырвав.
Так он и сделает, но уже позже.
Ости не успевает разогнуться, Люцифер толкает ее на кровать лицом вперёд и вжимается в ее бедра своими.
— Наряд выбираешь?
— А ты наблюдательный, — острит она, пытаясь подняться, но Люцифер сам ее разворачивает, хлестнув себя крыльями по лицу. Ости, хмыкнув, упирается ступней ему в грудную клетку. — Выглядишь дерьмово. Тебе стоит сменить пиджак.
— Выжала соседку?
— Меня никто не выносит, — Ости щурится, закидывая руки за голову, ведёт ступней выше, почти достает Люциферу до подбородка — он быстро целует торчащую косточку около большого пальца и отводит ногу в сторону.
— Даже ты.
— Ты себе льстишь.
— Напротив.
Ости видит и ей впервые в жизни так тошно. Может, она увлеклась их бескорыстной дружбой с эротическими вставками, она не знает, хочется капитулироваться, но, к сожалению, это не в ее стиле. Люцифер поводит плечами, пиджак ужасный, будто на размер меньше, такое вообще грех надевать, но крепкие мышцы красиво поигрывают, Ости проводит языком по жемчужным зубам и подаётся вперёд, чтобы расправиться с его ремнем и ширинкой. Люцифер почти ласково зажимает ей шею и заставляет поднять голову, чтобы посмотреть в глаза, пока не взяла в рот. Так он и пойдет ломать кому-то жизнь — с рогатой дьяволицей под рукой и пятнами от ее помады на животе и члене.
Ты мой, мой — ему в ответ.