Квентин приобнял Питера. Тот прижался к его груди и закрыл глаз. Он наслаждался теплом и поглаживаниями по спине.
— Квент, хватит, — пробормотал он и посмотрел на него снизу вверх. Квентин замер, дотронувшись до одного из множества шрамов, «украшавших» тело Питера.
Даже несмотря на его невероятную регенерацию, некоторые раны оставили на нём свои отметки. И Питер их ненавидел. Его тело было испещрено ими, и он изо всех сил старался спрятать их ото всех.
Но, к сожалению, он не мог скрыть абсолютно все шрамы…
— Что такое? — спросил Квентин, и Питер тяжело вздохнул.
— Ты же знаешь, что я ненавижу свои шрамы.
Квентин обнял его крепче.
— Знаю, но не понимаю, почему.
— Почему? Они отвратительны. Посмотри на них! Они ужасны. Я ужа…
— Даже не смей договаривать, — резко перебил его Квентин, и Питер отпрянул.
Ему было не впервой видеть Квентина злым, но тот ещё никогда не злился на него.
— Питер, ты прекрасен. Каждый сантиметр твоего тела прекрасен. Ты восхитителен! И шрамы этого не изменят, понятно? Они делают тебя таким, какой ты есть. — Питер отрицательно помотал головой.
— Я не хочу об этом говорить…
— Придётся! Пит, ты не должен их стыдиться. Я знаю, что ты чувствуешь. Поверь, я тоже. Но ты не должен.
Питер замолчал. Он знал, что у Квентина тоже есть шрамы, чёрт, один из таких рассекал всю грудь, и он как раз смотрел на него сейчас. И он не чувствовал отвращения. Квентин солдат, воин. Он сильный, и с этими шрамами он даже ещё горячее.
— Ты слишком много думаешь… — тихо сказал Квентин, и Питер попытался встать. Квентин схватил его за руку. — Питер, пожалуйста. Мне больно видеть тебя таким. Пожалуйста, хотя бы попытайся принять себя таким, какой ты есть.
— Я… Я не могу. Я их ненавижу! Только взгляни на меня! Взгляни на моё лицо! Посмотри, какой… я урод!
Квентин придвинулся к нему ближе и прошептал:
— Давай попробуем взглянуть на это по-другому. — Он скользнул ладонью по груди Питера, к шраму от пулевого ранения. — Откуда этот шрам?
Питер нахмурился.
— Чт…
— Ответь, милый… Пожалуйста… — не дал ему договорить Квентин, и Питер вздохнул.
— Меня подстрелил мужчина, которого я пытался остановить, когда он вламывался в дом. Там были его дети, и он хотел их убить, чтобы отомстить их матери… Сейчас он в тюрьме.
Квентин кивнул. Он ничего не сказал по поводу этой холодящей кровь истории. Он медленно провёл пальцами по второму шраму. Он был внизу живота — колотая рана.
— А этот?
— Хм… Убийца. Он пырнул меня, когда я отвлёкся.
— А жертва?
— Какой-то бизнесмен, он звонил в службу спасения, пока убегал. Я связал убийцу паутиной, я не знаю, что было с ним и тем мужчиной дальше.
— А этот? — Шрам от ожога на боку.
— Я… Тумс чуть не сгорел заживо, поэтому я его спас.
Квентин понимающе кивнул и спросил:
— Какие ещё шрамы ты тогда получил?
Питер указал ещё на три шрама, и Квентин коснулся его щеки, которую рассекал длинный белый шрам, идущий через всё лицо Питера.
— А этот?
Питер попытался отвернуться, но Квентин крепко удерживал его.
— Я… Когда мы сражались с Таносом… Я кинулся к Наташе… И меч рассёк мне лицо… У меня же быстрая регенерация, я думал, что всё обойдётся… — Питер закрыл глаза. — Ошибся.
— Но ты спас её. Я видел записи, он бы отрубил ей голову, если бы ты не подставился под удар. Вот что я думаю. Каждый твой шрам рассказывает, как ты спасал людей. Как ты спасал жизни. О себе я такого сказать не могу.
— Почему? — Нахмурился Питер.
Квентин немного поколебался, но всё-таки решился и подтянул боксеры выше. На обоих бёдрах виднелись шрамы. Ровные белые полосы.
Слишком много, слишком ровные и аккуратные — такие не получишь в бою. Очевидно, их наносили самостоятельно.
Питер резко сел, осматривая шрамы, которые его парень скрывал от него больше года.
— Квентин, это… — он не договорил. Он молча начал читать. Восемнадцать на одной ноге, пятнадцать на другой.
— Да, Питер. Я резал себя. — Питеру показалось, что у него спёрло дыхание.
— Почему?.. — спросил он.
Он до сих пор это делает? Скорее всего, нет, эти шрамы старые, но, может, у него есть где-то ещё? Почему? Неужели Квентин всё ещё мучает себя?
Квентин вздохнул. Он лёг на спину и закрыл глаза.
— Это было наказание. За каждого любимого человека, которого я потерял, чтобы не забыть, как сильно я их подвёл. Потому что мне казалось, что я мог это предотвратить. Но я не смог, поэтому я заслужил наказание, это было своего рода преодоление горя. Тогда я не понимал, что в случившемся не было моей вины.
Здоровый глаз Питера наполнился слезами. Питер упал Квентину на грудь и всхлипнул. Тот тут же обнял его и успокаивающе промолвил:
— Я больше этого не делаю… Тише… Успокаивайся, солнышко, теперь со мной всё хорошо. — Он продолжал осыпать его утешающими словами.
Питер поднял на него взгляд и прошептал:
— Я очень тебя люблю. И когда я вижу, что тебе больно… мне тоже больно.
Квентин нежно коснулся губами его лба и ответил:
— И я тоже. Вот почему я показываю их тебе. Я знаю, что такое депрессия, тревога и ПТСР. — Он взял руки Питера в свои. — Я знаю, каково это — нормально не есть и резать себя так, что потом приходится просить друзей надеть на тебя наручники, чтобы больше не делать глупостей. И я знаю, каково мучиться постоянной тревогой, депрессией и ПТСР. Ты через многое прошёл… Я не хочу, чтобы ты пошёл той же дорогой, которую когда-то выбрал я.
Питер неловко заёрзал, и Квентин заметил, как по его лицу ручьём стекают слёзы.
— Не так-то просто это преодолеть… — пробормотал он и шмыгнул носом.
— Я знаю. Я не настаиваю на том, чтобы ты спокойно жил с этим дальше. Я хочу помочь тебе медленно полюбить себя. Попробуешь?
Питер кивнул и упал на постель. Квентин притянул его поближе к себе и поцеловал в лоб.
— Всё хорошо? — спросил он, и Питер обнял его крепче.
— Я попробую.