Примечание
Самый большой страх человека рождает самую страшную тварь, воистину. И эта тварь ему роднее, чем мать и отец, ведь что может быть роднее самого себя? Воспаленный разум переворачивает все наизнанку, но только так можно понять смысл происходящих вещей.
Сиэль знает:
«Сатана не существует, но он есть».
«Если есть единственная сила, способная защитить, она станет для меня всем».
Сиэль уверен:
«Все люди лгут, но важнее всего помнить, что это делаю я и ты, но ты — в меньшей степени».
Тварь приоткрывает рот, обнажая кончики хищных клыков, но зачем ей острые зубы? Разве душа — плоть, которую следует разрывать?
Все дело в страхе. Все всегда в нем.
Поэтому Сиэль раздвигает бедра и приказывает демону его любить.
Однажды он увидел, как ручная пантера выгрызла лицо своего хозяина (какого-то претенциозного аристократа). Исполинская тварь, но даже она не сравнится с демоном. Несколько лет назад он едва не сорвался с поводка и не сожрал контрактера.
Сиэль вовремя очнулся и приручил свой страх.
Клыки пантеры, вгрызающиеся в твердую плоть, — это тоже самое, что лицо дворецкого, обнажающего скрытые клыки. За ослепительной улыбкой всегда следует что-то еще.
У Сиэля перед глазами до сих пор кошачья пасть: на деснах блестит слюна, кинжалы в ней не первозданного цвета, а потемневшие, как будто ржавые. Эта пантера не людоед, она — именно Себастьян. Когда дело касается личных страхов, демон не гнушается персональными обличьями. Поэтому и зверь — тот самый, старый…
Следующий раз будет последним. Граф уверен. Не существует людей, которым в борьбе с темной силой, везет дважды.
Везет… Разве речь шла не о внутренних силах, которые пробудились в Фантомхайве? Разве не они заставили тварь отступить и вспомнить об уговоре?
Сиэль уверен, что нет; дело в настроении Себастьяна.
Скука — вот, что управляет его демоном и растягивает их контракт.
Сиэль либо приручит свой страх перед Себастьяном, либо проиграет его скуке. В принципе, у него нет выбора.
Сиэль не помнит, откуда он это взял, но что-то внутри уверенно подсказывает: «Все так и не иначе: то, что подпускается ближе всего, — вызывает меньше страха, вызывая его куда больше». Парадокс.
Поэтому он запускает слугу в спальню и оставляет на ночь, и именно поэтому приказывает Себастьяну стать самим собой.
Дворецкий удивлен и не скрывает этого, впрочем, очень скоро на человеческом лице проглядывает отнюдь нечеловеческая улыбка:
— Полагаю, вы уверены в приказе, иначе я смогу, со всей очевидностью, назвать вас слабоумным идиотом. Впрочем, откуда бы у вас такая уверенность? Вы не выдержите и несколько минут моей естественности.
В таком случае, Сиэль хочет предложить Себастьяну сожрать его душу, — едва он сойдет с ума — но передумывает. Увы, такое предложение чересчур соблазнительно, а у демона могут возникнуть свои новые симптомы сумасшествия. За ним не заржавеет.
Вместо этого юноша поддевает:
— Сомневаешься, что справишься?
— Какие речи. А ведь совсем недавно мой господин краснел от слов «тычинка и пестик».
Сиэль усмехается, когда поджилки трясутся. Он хочет выпить вина, но алкоголь только помешает и со всей определенностью откроет Себастьяну правду о Страхе и Скуке.
Сиэль притворяется, что ему не страшно, а скучно, а Себастьян, которому скучно, может — очень может — напугать до смерти. Буквально.
Юноша сидит на постели, в ночной сорочке. Луна серебрит тонкие лодыжки и тщетно пытается осветить контур безысходного мрака, того что застыл безупречным изваянием на ковре; мерцают одни рубиновые миндалевидные глаза.
— Долго будешь так стоять? Удиви меня. Только будь нежным.
Фигура дворецкого постепенно заходится черным пламенем. Языки этого пламени — непрогляднее ночи — не обжигают. Гипнотизируют и сводят с ума, но — не обжигают.
— Мне кажется, единственный, кто хочет удивить, из нас двоих, это вы.
Сиэль и правда уверен, что еще ни один человек не предлагал Себастьяну подобного. Наивный глупец?
Сущее безумие! Но…
«Потешаясь, потешаю ручного демона…».
Возможно, Сиэль сойдет с ума. Тут ему придется довериться скуке Себастьяна. Уж она жаждет потомить свой ужин в костре человеческих страстей как можно дольше.
— Ах-ах, какую же форму выбрать? Тигр? Или слишком грубо?.. Может быть вам пощекотать о любви змеей? Или как насчет псовых? У них своеобразное строение детородного органа, следовательно, в любом случае останетесь с яркими впечатлениями…
— Прекрати. Будь посерьезнее.
Зрачки демона сужаются, тогда как улыбка, невообразимо лукавая, растягивается.
— А что если я — и есть все формы сразу? Что если я — потенциал этих форм? Что если моя истинная форма — это отсутствие всяких форм?
— Тогда… Ты меня разочаровываешь.
Сиэлю кажется, что он видит не одну улыбку. Сначала две, затем три, пять… Тысячу улыбок Себастьяна. Тьма вытекает из-под плинтусов и портьер, она шелестит изо всех щелей, выползает из углов, перебегает от всякой тени — от предметов, от человека — и, как живая, переползает к центру, своему ядру, в виде трудно различимого человеческого силуэта. Но, наконец, и силуэт растворяется в черноте. Все поглощает опасный, игривый и… многообещающий цвет.
Начинается.
Спальня исчезает, нечто необъяснимое и незримое заполняет мир, который вдруг уменьшается до спичечного коробка. Сиэлю мерещится, что он заперт в этом коробке: больше нет света, а стены трансформируются в сдавливающую плотность. Она вездесуща, мнимо жидкая и мнимо твердая — едва пальцы ее касаются, она превращается в Ничто, которое ощущается нервными окончаниями, как все вместе взятое. Невероятно! Пустота живая, и она везде. Сиэль щупает ее, его пальцы проваливаются в нее, но чувствуют.
Легкий укол током, и в ушах звучит бархатная издевка Себастьяна: «Прошу прощения, вы сделали мне щекотно».
Сиэль задыхается во мраке, он не понимает, открыты его глаза или закрыты, потому что не ощущает, как моргает. Ресницы — каждую ресницу — обволакивает темный эфир.
Но что-то это так невнятно гудит и стучит? Звук нарастает. Сиэлю интуитивно хочется спрятаться, шум похож на ржавый гонг, треснутые колокола… Вскоре он понимает, что это… Собственное сердцебиение.
Раздается смешок. Сиэль оборачивается, нечто толкает его на постель, но он падает на нее слишком долго. Время исчезает. Когда ему уже хочется закричать, тело ловят невидимые руки, в кожу легко впиваются когти.
Он смеется над ним!
Что ж…
— И это все, что ты можешь в услаждении своего господина? Неудивительно, что кто-то может сойти с ума… От скуки.
Звучит тишина. Сиэль навсегда запомнит ее голос, как голос осознанной и умной
инфернальной твари.
— О, мой маленький, храбрый господин, прошу прощения за то, что я увлекся. Вы правы, пора уходить от прелюдий. Думаю, вы будете не против, если в нашей игре я доставлю удовольствие и себе?
Сиэль может ответить нечто вроде: «Смотри не сойди с ума от наслаждения», но его выдаст голос. Нет-нет, пути назад нет. Страх и скука. Он все это должен одолеть.
Спальня возвращается, как и привычные ощущения физического мира. Только луна исчезла, о, нет — ее что-то загораживает.
На юношу смотрит пара мерцающих знакомых глаз. От Себастьяна остались только глаза — остальное принадлежит Нечто. Это Нечто обволакивает его, выпрастывая языки, они же щупальца и руки. Они неустанно извиваются, похожие на тени из кошмаров.
Из сгустка черни сформировывается юркий язык, он похож на змею. С нее капает слюна. Язык сладострастно водит по щеке и губам, затем проникает в рот, задевает жемчужины зубов и десна. Сиэль не сопротивляется.
— В свободной форме я не такой безупречный, как дворецкий. Но вам, кажется, этого и хотелось?
Покуда один рот твари занят, целуя графа, говорит другой:
— Вы похожи на ту кошку из притчи, помните? Породистая и холеная, она спит на шелковых подушках и ест паштет из печенки, но все тянет ее в грязь да отведать дурные рыбьи кости: вот — счастье!
— Заткни свой рот.
— Какой из?
В ответ щерится такое количество пастей и морд, самых разных мастей и форм устрашения, что рябит в глазах.
— Значит, ты предпочитаешь человеческий облик? — Сиэль спрашивает просто так, лишь бы отвлечь демона. Он протягивает руку, и она соскальзывает в горячую плотную тьму. Сиэль ощущает — тьма покрывает его нежностью, по коже проходит волна мурашек, она достигает позвоночника и исчезает в коленных чашечках. Демон улыбается, и Сиэль опять ощущает улыбку, а не видит.
— У меня нет предпочтений. Я тот, кто нужен моему хозяину. В этом и есть смысл игры. — Себастьян никогда не говорит о себе. Этого уже много. И что-то подсказывает, что Сиэль вызвал снисхождение твари, поэтому она и рассказала чуть больше нужного.
— И все же…
Себастьян не отвечает. Его сущность ласково обволакивает тело юноши, когтистые человекоподобные руки скользят по коже, оглаживая грудь, живот и внутреннюю сторону бедер. Несколько языков проводят по пальцам, икрам, соскам.
Объем воздействия возрастает постепенно. Когда Сиэль догадывается, что его ждет, в желудке сворачивается приятный электрический заряд.
Теперь Сиэль знает, что существует две разновидности мрака. Он умеет их различать. Первый — рожденный в мире людей — с ним связаны все ужасы прошлого, с ним связано будущее. Крики, отчаяние, мольба: «Пожалуйста, хоть кто-нибудь!»..
И вторая темнота — его личный демон. Самая опасная, но… самая безопасная. О, да, Сиэлю стоит научиться мыслить оксюморонами!
Когда Себастьян шепчет нечто неразборчивое в ухо, а затем скользит в ушную раковину, одной из тысячи своих конечностей, прикусывает мочку… Сиэль впервые улыбается: «Щекотно», он обвивает руками черную плоть, и она поддается, придавая себе форму.
Острые клыки, сияющие глаза… Смоляная чешуя — мерцает сюрреалистичным доспехом. Перья. Вороновы. Крепкие. Под пальцами юноша ощущает их стойкую реалистичность.
Перья Себастьяна тоже ласковые по отношению к Сиэлю. Весь мрак, вся чернь… преисподняя любит Сиэля Фантомхайва в постели.
Затем Сиэль ощущает демона всеми рецепторами и нервными окончаниями и растворяется в амальгаме чувств.
Вспышка следует за вспышкой. Мир трансформируется, подобно демону, в метафизические объекты. Сиэль то становится этими объектами, то исчезает без страха. Где может скрываться страх в необъятных, непостижимых черных водах удовольствия, радости и экстаза? Сиэль тонет в них, отдаваясь течению и потокам. Он уплывает от него прочь.
Он слышит телом вибрацию — так Себастьян нежно посмеивается.
Когда Сиэль оказывается на пределе возможностей организма, эфемерное море исчезает и появляется привычное тело. Оно лежит под привычным телом Себастьяна Михаэлиса.
Мужчина тяжело дышит.
— Хочу еще, — просит граф спустя полчаса. Он оглаживает теплое лицо и вдруг осознает, что действительно принимает Себастьяна любым. Это ли не безумие?
Вот что настоящее безумие.
Но Сиэль почему-то спокоен. Он помнит о скуке и страхе, а еще, самое главное, — об истинной природе Себастьяна.
Да… Об этом безумии демону знать нельзя. Демон легко согласится с тем, что Сиэль Фантомхайв может сойти с ума, увидев его облик, но с тем что…
Безумие. И кто кого в итоге удивил?..
Когда Себастьян владеет его телом, снова и снова, Сиэль не сходит с ума только потому, что добровольно пошел на это — вела воля.
«Потешаясь, потешаю ручного демона… Ручной я?..»
Он смеется. Он смеется, отдаваясь твари, пришедшей из недр самых страшных человеческих кошмаров.
***
Мне сон: вязну в порабощающей слюне чудовища, проталкиваюсь в пещеристой, кроваво-красной гортани, теряю ногти, которыми зарываюсь в ее беззащитные ткани… Мои пальцы растворяются, мускулы напряжены до предела, я — кусок гранита, брошенного в негасимое пламя твоего голода, о зверь! я содрогаюсь от наслаждения слияния и заканчиваю свой век, теряя веки и глазные яблоки; они растворяются, обращаются в ничто; я распадаюсь и на последнем выдохе толкаю себя прощальной волной угасающей души.
Я — свет взорвавшейся звезды. Мой оргазм запомнится откровением невозможного. За гранью слов ловлю тишину твоего не-дыхания и живу в тебе. Всегда. Времени нет. Есть только… Я и ты. Мой страх. Мой любимый демон и твоя… скука.