Примечание
Ты — королева.
В руках оружие, на голове венец. Он сжимает твою голову, пахнет кровью и совсем немного прогнившей плотью. Жмуришься, пытаясь отогнать видение: вот, мгновение, и перед тобой стоит дитя, твое любимое, родное, пусть и не связанной тобой даже расой; душа вспыхивает и вместо желтого-синего-зеленого вспыхивает алый, ослепляя. Фриск улыбается, протягивая твои любимые цветы, собранные с Монстренком, и ты почти готова отступить, но чужой голос разбивает иллюзию, и огонь вспыхивает, сжигая кнопку пощады.
Нежно укладывая очередной труп в детский гроб, украшенный ярко-желтыми лютиками, стараешься не думать, что от Фриск пахло почти так же, когда тело начало разлагаться спустя пару дней.
Ты — надежда.
Ты пообещала, что кто бы не ступил, кем бы не был человек, он заплатит за ваши разбитые мечты и надежды. Народ, погруженный во мрак, почувствовал облегчение, а муж — ушел тихо, не оставив за собой ничего. Ты осталась одна: сломленная, одинокая, пылающая горечью и обидой. Ты осталась одна и от того, первая(ое убийство) смерть была куда более жестокой, чем можно было вообразить.
Но ты пришла в себя.
Ты сожалела. Каялась. Понимала, что это невозможно простить.
Ты гасла, а монстры ликовали.
Ты стала новым символом. Новой надеждой. Но какой ценой?
…Со временем ты закрылась. Не могла. Ты не могла смотреть в глаза своему народу, что ликовал и устраивал праздники, когда в (коллекции) контейнерах появлялась очередная душа.
Иногда в голову прокрадывалась мысль, что было бы лучше остаться здесь. Под барьером. Поэтому ты даже не думала поглотить те, что уже были на руках, чтобы собрать оставшиеся на Поверхности.
Но дети всё падали.
А душ становилось всё больше.
Со временем ты перестала видеться с народом вовсе. Кажется, это не сильно пошатнуло их веру в тебя. Твоими единственными собеседниками стали Альфис да Андайн.
…Ну, а еще маленький скелет, пышащий энтузиазмом и энергией. Он не страж, даже не близко, всего лишь патрульный, но ты слышала от Альфис, что он очень способный малый, а еще больше ты слышала, что он очень добродушный и приветливый. Такой не смог бы выполнить то, что ты творишь собственными лапами.
Его работа — пазлы, отчеты перед Альфис, и иногда — перед тобой, когда у Альфис нет на это времени.
Его зовут Санс, он почти что одержим людьми, отчего иногда задерживается после отчета, и восхищается тобой.
В отличие от его старшего брата. Ему, видимо, ты не нравишься.
Все нормально, честно. Ты себе тоже не особо нравишься.
…Ты всегда держишься отстраненно и, возможно, слегка холодно даже с собственными гостями. Венец натирает кожу под белоснежным мехом не останавливаясь, даже когда лежит по правую руку от тебя. Ты — королева. Ты — надежда. Ты — символ.
Ты должна играть, только бы не разочаровать.
Но ему словно бы все равно. Улыбка, горящий взгляд, задорный смех. Он перед тобой — открытая книга, изданная детским слогом с большим шрифтом. Ты читаешь его, но, все же, не можешь найти конца: ни его веры, ни его доброты, ни ему самому.
Однажды, притихнув в середине отчета, он все же говорит:
— Вам больно?
И еще:
— Вы закрылись.
Ты молчишь, думая в каком ключе течет его молва: в том, что ты почти никогда не выходишь дальше стен своего дома, или, что ты…
В принципе не важно.
Не получив ответа, он продолжает с необычной для себя неуверенностью:
— Королева, мы любим вас такой, какая вы есть. Ты тоже любишь свой народ. Правда.
…С трудом ты решаешь быть более открытой — может, не со всеми, но со своими редкими собеседниками точно. Андайн заикается сильнее, чем обычно, когда ты даришь ей голубую чашку с рыбкой; Альфис говорит намного громче, с широкой улыбкой отвечая на вопросы, от которых ты ранее воздерживалась.
Санс замирает, когда ты слабо улыбаешься ему, после чего очень быстро тараторит свой отчет и сбегает. Ты никогда не могла представить, что скелеты умеют краснеть… Ну, в случае Санса, покрываться легкими голубыми пятнами.
Ты посмеиваешься себе под нос, поливая цветы в тронном зале. Ты любишь свой народ.
Но Санса — особенно.