Я в майке и шортах колдовала над плитой, то и дело скашивая взгляд на часы. Какая же я молодец, поставила их именно на кухне, а не в своей комнате, как того требовала моя хомячья душонка. Правильно говорят — добро возвращается! Поделилась со всеми часиками, и, кто бы мог подумать, именно тут ими удобнее всего пользоваться. Стоят, тикают, никого не трогают. Лепота. Выключив плиту, я переставила сковородку с омлетом, чтобы он не сгорел.

— Мам, пап, завтрак есть! И ещё шарлотка с вареньем со вчерашнего осталась! — крикнула родителям, отмывая руки от яйца. Умудриться заляпаться, да ещё и поцарапаться скорлупой — в этом вся я.

— Удачи, — донёсся до меня голос мамы из спальни родителей. Папа, как он всегда любит делать, промолчал. Я машинально кивнула, зевнула и щёлкнула часы по ушкам, вытерев сначала руки полотенцем. Если честно, мы с мамой до посинения спорили, кто же это — заяц-часы или кролик-часы. Отец только покрутил пальцем у виска и свалил на работу, пробормотав что-то о том, что «когда женщины спорят — лучше всего просто не отсвечивать». И в какой-то мере я его даже понимаю. И сочувствую. Чуть-чуть.

Только в этот раз что-то пошло не так, и часы с громким звуком шлёпнулись лицом, то есть циферблатом, в стол. Огорчённо поджав губы, я подняла вещицу за уши и с облегчением поняла, что стекло не разбилось, ножки не отвалились, и вообще всё выглядело как новое. Поставив часы на место и поостерегшись ещё раз прикасаться к ним, я крикнула родителям, что всё нормально и ничего страшного не случилось, и тут же полетела в свою комнату — одеться и привести себя в нормальный вид. Совершив все нужные процедуры и нашарив сумку с конспектами под столом (ну как она там оказалась?), я закинула туда всё недостающее. Попрощавшись с родителями (недолгий разговор с мамой и кивок и улыбка папе), я поспешила в универ. Опоздать на первую пару — не лучшее, что могло бы случиться со мной, тем более в понедельник.

На полдороге я услышала глухой негромкий рык. Неспешно развернувшись на пятках, увидела потрёпанную собаку, жуткую помесь каких-то пород. Её слюна, тонкими ниточками капая с морды, смешивалась со слякотью, которую сейчас можно было найти везде и всюду, не то что на дороге. Я сглотнула. Довольно… жуткое зрелище. Быстро сообразив, что орать, бегать и разводить панику сейчас не стоит, я начала медленно и неторопливо отходить назад. «Так. Если смотреть в глаза — это признак агрессии, вроде. А, ладно, всё равно в глаза смотреть как-то не хочется, — скакали мысли. — Значит, просто отходим. Улыбаемся и машем, ребятки, улыбаемся и машем».

Я всеми силами посылала в собаку лучи добра, отлично зная, что животные довольно чутко реагируют на страх в частности и любые эмоции в целом. Я опасливо покосилась на бродяжку и передёрнулась от отвращения. Слюна — это ещё самое нестрашное, что было в этой собаке. Некрасивого вида царапина на боку и ещё одна, но более красивая (Боже, о чём я?), проходящая прямо через глаз, не добавляли животному обаяния. Скорее, наоборот.

«Эй, Яна, эта собака ведь может быть бешеной», — проинформировал меня мозг. Промолчав на это откровенно запоздавшее сообщение, я лишь нервно зашипела, когда собака подозрительно усилила громкость своего рыка и сделала шаг. Мысли завертелись с ужасающей быстротой. Уколов от бешенства хотелось избежать, да и быть укушенной — не то удовольствие, что я желала испытать в своей жизни. И перспектива упасть в какую-нибудь лужу тоже не радовала.

— Нет-нет, милая, мне всего лишь надо выйти отсюда. И всё. Ты же отпустишь меня, верно? — медленно и по возможности спокойно начала я, всё так же пятясь. — Всего лишь выйти. И всё. Дальше можешь делать что душе угодно, ведь там меня ждут люди, которые без проблем смогут вытащить телефон и куда-нибудь позвонить, в отличие от меня, ведь я боюсь, что ты на меня запрыгнешь. И вообще, там можно будет спрятаться так, что ты меня не найдёшь, понимаешь? Короче, одни плюсы.

«Я псих. Я говорю с собакой, а она меня, похоже, слушает, — печально подумала я. — Хотя нет, я псих-фикрайтер, который пишет про кровькишкимясохардкор, но до усрачки боится собаки. Бешеной собаки… Ладно, это всё меняет».

До жути неожиданно эта животинка бросилась на меня, даже не предупредив каким-нибудь лаем или усилившим громкость рыком. Он был всё таким же мерным и негромким, но вот эта помесь бульдога с носорогом бежала на меня, и явно не для того, чтобы мирно вылизать лицо. Жутко испугавшись, я развернулась и со всех ног понеслась в сторону людных улиц.

«Слава кедам! — думала я, в красивом па перепрыгивая очередную лужу и чуть не поскальзываясь на противном, почти растаявшем снеге. Сумка неприятно била по бедру, но разве могут в такой момент волновать такие мелочи? Вот-вот. Адреналин бил через край, и неприятных ощущений почти не появлялось. — Зато, если подумать, будет повод опоздать на пар… у-у-у!»

Собака меня всё-таки догнала, да оно и неудивительно. И на что я надеялась, убегая? Зато могла с чистым сердцем и душой сказать, что последнее, что я помню — тяжесть четырёх лап на спине, глухой рык и стремительно приближающаяся лужа, в которую я должна была угодить аккурат лицом. А вот последние мысли, могла бы я сказать, были слишком нецензурными, так что лучше вообще о них не упоминать.

И… забудьте всё. Не было никаких «последних», потому что за мгновение до того, как я погрузилась головой в чудной грязноты водичку, по глазам ударил слепящий белый свет. Чтобы избавиться от кругов, спиралей и прочих фигур перед глазами, я начала неистово моргать, подавляя желание стереть выступившие слёзы руками. «Ещё больше ведь начну глаз раздражать, руки же… грязные», — я в последний раз моргнула, сделав это намного медленнее, и огляделась. Потом посмотрела на свои руки, огляделась ещё раз и сравнила свою позу с той, в которой была ещё минуту назад. И, сделав всё вышеперечисленное, засмеялась, тут же умолкнув. Смех отрезвил.

Потому что голос, как и руки, как и комната, как и поза, в которой я находилась, — всё это было не моё. А самое страшное — не было никакого перехода, кроме этого самого белого света. Где приватный разговор с Богом Смерти, где Чистилище, где Ад или Рай, откуда меня бы с чистой совестью выпнули? Где хотя бы несколько минут осознания того, что я… А что я? В который раз моргнув, я до крови закусила губу и поднялась на ноги, отмечая, что ни носков, ни тапочек на мне нет. Вот и хорошо, люблю босиком ходить.  

Я сглотнула и заозиралась, ища хоть какую-нибудь отражающую поверхность. «Так. Так-так-так, — глупо крутилось в мыслях. — Дайте мне зеркало. Дайте мне зеркало, вашу ж мать!». Я облизнула губы, почуяв зарождающуюся истерику. Приказав себе не истерить по пустякам (по пустякам?!), нашла глазами ближайшую дверь и, не нашарив ручки и чертыхнувшись, отодвинула в сторону. Восток, ясно. Заметила, что руки дрожат, но решила не обращать на это внимания. Всего лишь сон. Всего лишь сон…

Интуиция меня не подвела, и я оказалась в ванной. Светлая такая комнатка, но моим вниманием сразу же завладело зеркало. Сломя голову бросившись к нему, я даже подалась вперёд, силясь рассмотреть себя поближе, и тут же отшатнулась. Изо рта помимо воли вырвался поражённый полувздох-полускулёж. А всё потому, что там была не я. Эта девочка просто не могла быть мною. Повинуясь внезапному порыву, резко шагнула к зеркалу и со всей силы ударила по нему кулаком. Полетели довольно большие осколки, один больно задел щёку, отрезвив. Я медленно упала на колени, а потом и просто села, подтягивая к себе самый большой из осколков, тут же до крови сжимая его края.

Девочка, примерный возраст — пять-шесть лет. Тонкие пальцы, как у пианистов и, наверное, флейтистов. Никогда последних не видела, судить не могу. А ещё — стервозное личико, большие карие глаза и очень приметный длинный локон бордово-красных волос, склоненный в правую сторону. Замечательно. Нет, просто отлично! И что мне с тобой делать, Хокумон но Таюя?

Я смотрела аниме «Наруто». Не сказать, что оно было моим любимым, — иногда излишне раздражала тупость героев, — но оно было. Больше им увлекалась моя давняя школьная подруга, так что сюжет всего аниме примерно до арки с Кагуей я знала из её монологов. Дальше смотрела аниме и читала мангу из уважения к ней, хотя тот же Ван Пис, на мой взгляд, получше будет. Но дочитала. Не сказать, что Таюя была моим любимым персонажем, нет, но меня всегда жутко злило, что Четвёрку Звука и Кимимаро слили так просто. Впрочем, такая злость меня пробирала много раз, персонажей в «Наруто» загублено немало.

Одна из Четвёрки Звука, прекрасно контролирует Джуин, к четырнадцати годам по силе была примерно равна джонину, из оружия имеет только флейту. Ах да, по характеру — грубая пацанка, которая не фильтрует свою речь цензурой. Я ещё раз посмотрела в зеркало. Что-то не верится, что вот это вот милое большеглазое существо сможет такой стать.

Руки тряслись, но теперь ещё и от боли, а я всё не отпускала осколок, не обращая внимания на красные капли. Сон проходить не хочет, а значит — это не сон. Если это не сон, то всё плохо. Потому что я не хочу умирать в четырнадцать лет, даже если Кабуто оживит на Четвёртой мировой. Я жить хочу. Желательно, долго и счастливо.

Ну почему, почему авторы разных произведений так любят убивать персонажей второго плана?