Оно вызвало меня. Снова. Только-только смирился с тем, что больше не существую — и вот меня снова вытягивает в реальность! Цикл назад я бы отдал за этот глоток свободы всё, что у меня осталось. А сейчас смотреть на живых, которые нагло дышат предназначающимся мне воздухом, стало невыносимо противно. Воздух — ценная вещь. Они нагло тратят его, не помня, что кому-то он стал ядом и могилой. Мне стал. Я тоже хочу дышать. Но не могу. Бесполезная попытка втянуть ноздрями воздух — полный провал. Внутри ничего не шевельнулось. Пытаюсь приласкать руками ветер — тоже ничего не чувствую. Воздух пробирается по стенам, шевелит гобелены и одежду на экспонатах, но я не могу до него дотронуться. Я тут, в здании музея, но при этом невообразимо далеко от всех окружающих предметов. Когда в тебе нет ни мушиного следа плоти, сложно по-настоящему войти в мир. Мироздание снова жестоко издевалось. Оно дразнило меня сейчас, предлагая новое живое тело в обмен на жизнь моего учителя. Забавно, если знать о том, что Ву — единственный, кто хранит обо мне светлую память. Если бы не он, я бы точно сгинул. Без всякой надежды на возвращение.

Но нужно ли мне оно?.. Я смотрю на новое восковое тело, в котором мне предстоит прожить эту ночь, и меня пробирает смех. Слишком худой мальчишка с поднятым мечом в руке и с глупой наглой ухмылкой на лице. О, неужели я и на самом деле так выгляжу?! Или скульптор изобразил меня таким уродом?..

Где-то был разбит шар со словленными огоньками, и добряк Янг пропустил меня и компанию таких же неудачников в мир. Шар и огоньки явно не первой свежести. И жизнь рябит. Картинка перед глазами, впервые цветная и яркая за долгое время, мигает и идёт цветными пятнами.

Мастер Янг нам симпатизирует. Потому что мы против «щита». Старика не пустили в братство Компаса, он расстроился и теперь враждует со всеми, кто за сохранение мира. Он хочет скорлупу пробить, а содержимому дать вытечь. Но цветные пижамы такого, конечно, не допустят. Обругают, врагами объявят, распихают по ящикам и зароют в землю. И никакого тебе бессмертия…

Вокруг зелёные огни. Священный зелёный цвет, Первый бог. Цвет смерти. Мох. Приелся к глазу. Уже много лет повсюду зелёный. При жизни мне с этим цветом быть не довелось, зато после смерти он меня преследует… Лучше бы фонари были красными. Кровь, жизнь. И глаз радует. Зелёный цвет слишком спокойный. А среди спокойствия долго не протянешь…

Но нужно входить в тело.

Я, пока ещё зелёная нить живой памяти огонька, обвиваю восковую фигуру, с удивлением разглядывая самого себя. Тут дыра в одежде, видны голые рёбра. Проступают, как бороздки на морской ракушке… Так и не отъелся. Не успел. Может, потом успею, если удастся заполучить жизнь? Сенсея, конечно, жалко, но ему, прямо скажем, немного жить осталось. Он перестал посещать миры Исцеления. Уцепился за повседневность. И старится, старится. Так что какая разница, умрёт он сам или я ему помогу?..

Скульптор явно перестарался с реалистичностью. Наверняка делал со слов впечатлительного Ллойда. Вот тут на восковой руке шрамы — следы когтей ворша. Давным-давно было… Три неровных тонких полосы, пересекающие запястье, как браслеты. Ворши почему-то любят косточки и первым делом отъедают кисти рук. Мяса там мало, но им оно и не так нужно. Ворши с удовольствием сгрызают кости, которые для них — самая обычная еда.

Глаза. Почему-то сделали живые, человеческие. А должны быть две пустых дыры с огоньками. Но старые поверья взяли своё: нельзя рисовать врага полностью и в точности. А то явится… Но я и так пришёл.

Голова кружится, как всегда после внедрения в тело. Нелепая восковая махина. Оно издевается, мне не победить Ву в таком состоянии. Даже размазня-Ллойд был лучше. Пусть далеко не сильный и не ловкий, но руки-ноги хотя бы гнулись… Я потянулся. В руке что-то хрустнуло, но боли я не ощутил. Проволочный каркас напрягся, заставляя руку пошевелиться. Воск нехотя пропитывался жизнью и гибкостью.

Мне нельзя выдавать того, что я пришёл отыграть свою роль, а не драться по-настоящему. Конечно, жить хочется. Но я не могу поднять руку на своего повелителя. Не только по закону. Просто не могу. Мне нужно отыграть роль злодея, потерпеть неудачу и уйти. Иначе никак. На второй раз чудес не случается.

 — А вы кто такие?..

Изображаю на лице гнев. Как будто я их не знаю. Саму и Кай, два убитых друга, после смерти слипшиеся в один исполинский скелет, голем Козу, железный солдат Криптор и мастер Чен с глазами загнанной собаки. Чена уже пытали в Проклятом Мире, он начал терять рассудок. Трясущиеся пальцы бездумно бьют по кнопкам, изо рта вырывается дребезжащий смех. А во взгляде — избитое до полусмерти животное. Когда я ловлю этот загнанный взгляд, я понимающе ухмыляюсь, и Чен начинает визжать громче. Он весь дрожит от ужаса. Он отупел, чтобы чувствовать меньше боли, и сейчас гоняет по залу на своём нелепом троне.

 — Не больно! Не больно! Не больно!

Лозунг Проклятого Мира. Там отсекаются все лишние части тела, по которым можно ударить. Внешний вид имеет огромное значение. Большинство отрезало ноги — не убежать. А кто-то и руки. Остался кусок тела и голова. Эти существа покрыты зелёной слизью и летают, тупо хохоча… Чен, уверен, станет одним из таких.

А я ничего себе не отрубил. Больно, но терпимо. Когда лазанг пытался сожрать глаз, было хуже. Я, наверное, горжусь этим — полным набором рук и ног. У меня ещё не всё потеряно.

Неудачники спорят.

 — Кто нас призвал?..

Я-то знаю. Память. Человечья поганая. Мы для них — пугала, страшилки для взрослых и детей. Если мы выйдем на улицу и устроим резню, нам даже не поверят. Пожалуй, только обо мне память свежа. Особенно у идиотов в пижамах. Ткнуть в Ллойда пальцем — затрясётся, как осиновый лист, да ещё и в обморок упадёт от страха.

Да. Я, пожалуй, страшный. И ухмылка эта… Выражение лица восковой фигуры меняется с трудом. Но я не хочу так улыбаться. Мне совсем не смешно. Ву говорил, что нет смысла принимать трудности с фальшивой улыбкой. Да и уж очень она неприятная…

Машинально провожу рукой по своим искусственным волосам. Слишком ровные, как у куклы. Но я и есть кукла. Не та милая тряпочка из моего детства, а кукла нынешних времён, с ровнейшей шевелюрой и худым твёрдым телом. Скульптор не ленточку в волосы справа вплёл, а поленился и выкрасил прядь волос зелёной краской. Урод. Я бы сейчас с удовольствием вытащил бы эту ленточку и растоптал, да даже волосы бы искусственные выдрал, но не при всех же. А они там спорят, бубнят. И роль свою отыгрывать перед ними тоскливо. Но я с трудом вырываю ноги из подставки и неровным шагом маленького ребёнка бреду к картине с Янгом. Заново учусь ходить и держать свой вес. В руке сжимаю нелепый бутафорский меч. Слишком лёгкий, чтобы быть настоящим, он тем не менее звучит как сталь. Правая рука обмякла, игрушка волочится по полу и лязгает.

 — Может, он нам объяснит?

Я, чувствуя себя учителем в школе, показываю на портрет мастера Янга. У неудачников глазки загораются. Вот теперь-то им всё объяснят… А сами они себе цель создать не могут.

Янг начинает что-то объяснять, я отхожу в сторону. В ушах звенит от собственного голоса. Искореженный, хриплый, противный. А ведь я когда-то и петь мог… А теперь мне только песню жестяного ведра орать с таким голоском.

Янг был мастером написания живых картин, маленьких слабых порталов. У меня даже была одна. Выменял давным-давно в Стиксе у ничего не ведающей торговки. Рисунок изображал завтрак рыбака, тарелку с едой, и мог в любой момент поставлять владельцу рыбу. Картинка размером с ладонь, ценнейший артефакт. Если Янг рисовал море, из картины прибывала вода. Если рисовал еду, то артефакт мог спасти жизнь — мне, во всяком случае, спасал. Если мастер рисовал автопортрет, картина говорила за него.

Рисунок становился объёмным и грозно вещал из тяжёлой рамы. А на ней можно было разглядеть бегающих человечков… А картина-то с ловушкой. Охотничьи рамы, от картинных воров. Их тоже придумал мастер Янг. Чудесный художник. Я мечтал у него учиться. Сейчас рад, что не пошёл. Иначе коротал бы вечность в пыльных коридорах храма вместе с прочими учениками.

За спиной зашумело, отвлекая от раздумий. Неудачники разругались: кто кому пойдёт мстить. Янг грозно на них прикрикнул. У меня мелькнула мысль заявиться к Ллойду… Я давно не смеялся. А с ним очень весело. Но за широкой спиной железного воина маячил белый червяк-Серпентин, который уже шипел во всё горло «Беру Ллойда!». К тому же мне предназначался именно Ву. Мне не было смысла этого нарушать.

Я покинул зал выставки раньше всех, утаскивая за собой бутафорию меча. А ведь когда-то Клинок Истин был для меня главным ключом к свободе, священным символом. Теперь мне вручили жалкую пародию на тот меч. И как же я должен с его помощью драться с таким противником, как Ву?! Даже двух ударов не успею нанести. Даже размахнуться. Слишком слабо и непослушно это восковое тело. Я с тоской вспомнил своё собственное, такое родное и хорошо изученное. Вот бы вдохнуть чью-нибудь жизнь в образ и создать новое, такое же… Но я не могу. Я всё ещё ученик Ву и не имею права с ним вот так просто разделаться. Я пришёл отыграть роль…

Я знал, где искать учителя. Мы с ним слишком похожи. Я тоже отправился бы вспоминать Ушедших в тот самый монастырь… В его горелые останки. Из памяти Ллойда я узнал: там всё сгорело…

Зелёный цвет. Везде. Священные фонари Проводника. Того, Кому меня посвятили. Мироздание точно издевается. Сегодня, наверное, мой день, а я в теле восковой куклы бреду незнамо куда, нетвёрдо ступая на чёрную гладкую тропу-тротуар и размышляя, будет ли таким же восковым сейчас мой дракон.