Цукишима и Хината съехались и стали жить вместе сразу после выпуска. Всё получилось как-то спонтанно — один в шутку предложил, другой согласился со всей серьёзностью. Их квартира — маленькая, пустая и холодная, с минимумом мебели и с продувающимися окнами. Зимой, кажется, было наиболее холодно и неуютно, особенно для вечно мерзнувшего Цукишимы — он стал чаще засыпать в горячих объятиях Хинаты. Спать в обнимку неудобно: вечно кто-то тянет одеяло на себя, отлёживает конечности или дышит в шею так жарко-жарко, что хочется задохнуться. Но это был единственный способ выживания зимой — в прошлом году она выдалась особенно морозной.
Их квартира находилась в мрачном и тихом районе, усыпанном одинаковыми безликими многоэтажками. Они ходили в один университет — Кей на творческую специальность, а Шоё на иностранные языки, — который находился в пятнадцати минутах езды — единственное, что компенсировало все минусы их жилья. Чуть ниже по улице от их учебного заведения находился маленький кинотеатр: в него ходило большинство их одногруппников, прогуливая пары. Идеальное место для работы, так думает Цукишима даже сейчас. Их смены — вечерние и ночные — отличались малым количеством посетителей и какой-то особенной атмосферой. Держаться за руки в темноте и что-то тихо-тихо шептать друг другу, дожидаясь окончания последнего сеанса, было чем-то волшебным.
Сейчас был ноябрь — последний месяц перед наступлением зимы, которая точно не будет обделена холодными ветрами, паром изо рта и хлопьями снега, засыпающими все вокруг. Месяц унылой слякоти, дождей по утрам, запаха сырости и непонятной грусти и пустоты. Цукишиме приходится кутаться в свои шарф и пальто, которые совсем не грели. Почему-то тёплыми были только руки Хинаты — с красными костяшками и кончиками пальцев из-за холода, немного сухие из-за погоды, но такие родные. Кею хочется провести ноябрь дома, подальше от порывов северного ветра, пробирающего до костей, и первых морозов. Хочется закутаться в одеяло и смотреть в окно на опадающие оранжевые листочки, думая о будущем.
Возможность побыть дома выдаётся редко.
— Отрасли, — приглушённо говорит Хината, зарываясь пальцами в мягкие волосы Цукишимы и гладя его по голове, лежащей у него на коленях. От каждого прикосновения пробирало до приятной дрожи, и он плавился. — Они вьются?
— Ага, — отвечает Кей и закрывает глаза, — они в детстве вились. Маме нравилось, кажется.
«… более 80% цунами возникают на периферии Тихого океана».
— И мне нравятся. Очень, — говорит Хината на выдохе. Он бросил беглый взгляд на экран телевизора напротив — кажется, документальный фильм о цунами, но он пропустил всё мимо ушей. Когда рядом Цукишима — так близко, что можно дотронуться, — его мысли где-то совсем далеко от цунами и Тихого океана. Но переключать не спешит.
Кей чувствует, как лицо заливает краской, а уши начинают гореть, контрастируя с ледяными конечностями и таким же кончиком носа. Каждый такой комплимент, такой искренний и душевный — как в первый раз. К такому привыкнуть просто невозможно, да и он сам не хочет привыкать.
Хината гладит его по голове медленно и аккуратно, словно боясь сделать лишнее движение, и делает это так, что Цукишима боится прерывать его.
— Шоё?
Хината вопросительно мычит и отхлёбывает из чашки уже остывший кофе.
— Давай сбежим.
Сердце пропустило пару ударов и забилось часто-часто. «Сбежим?» — эхом отбивалось сказанное в мыслях.
«… цунами обычно проявляется как серия волн».
— Я не был на море с детства. Поехали?
Сорваться с места и бросить всё: работу в кинотеатре, так и не начатую подготовку к сессии, которая подкрадывалась всё ближе и давила всё сильнее, и их квартиру. Дни осенью похожи друг на друга словно братья близнецы — угрюмые, одинаково серые и туманные. Учёба, работа, сон, учёба, работа, сон — и Шоё иногда думает, что он застрял в какой-то глупой временной петле. Дни совершенно не отличаются, и с этим всем чувствуешь себя не лучше. Поэтому он хватается за предложение Цукишимы, цепко и отчаянно, словно боясь, что раз — и тот передумает и откажется от своих слов.
— С тобой куда угодно, ты же знаешь, — отвечает он и берёт Кея за руку — всё ещё холодную.
А Кей с облегчением вздыхает.
И они сбегают.
--
Первая электричка в полшестого утра. Цукишима прижимается виском к запотевшему от контраста температур окну и чувствует приятный холодок, разгоняющий все ненужные мысли. За окном — всё ещё темно, и город только-только просыпается. У него на плече аккуратно умостил голову Хината — эта привычка выработалась у него ещё с самых первых тренировочных лагерей и поездок на соревнования. Немудрено, почему он не упускает шанса поспать часок-другой, потому что за последнее время это будет его, возможно, самый продолжительный сон. Цукишима не может его винить: они оба не высыпаются уже давно. Поэтому он берёт плеер и протягивает ему наушник — левый — и Шоё благодарно улыбается. Кей укладывает его голову так, чтобы обоим было максимально удобно, и решает не менять положение всю поездку, чтобы не тревожить чужой сон.
— Сладких снов, — шепчет он и гладит непослушные рыжие волосы, облокачиваясь обратно на запотевшее окно.
Путь предстоит долгий. Примерно тридцать восемь с половиной песен в его плейлисте, созданном именно для такого случая.
--
Когда они приезжают, светлее на улице не становится: небо заволокли свинцовые тучи и где-то вдалеке гремел гром.
Их путь лежал прямиком на пляж. От станции до пляжа всего ничего — два поворота, если идти по прямой. Почти сразу слышатся крики чаек и шум волн. В груди щемит от неизвестного чувства, и Цукишима хватает Хинату за руку и срывается на бег. Хината всё понимает и ничего не говорит — только пытается не отставать. Ботинки тонут в холодном и каком-то сером песке, но это ничуть не мешает. В носу щиплет от морского ветра, который с силой треплет волосы и ударяет по лицу.
Цукишима взобрался на пирс, и следом за ним это сделал и Хината. Они сели рядом и свесили ноги, крепко прижавшись к друг другу и взявшись за руки. Вода почти доставала до них, резко разбиваясь о камни возле пирса и разлетаясь на тысячу мелких брызг.
— Хочу нырнуть, — говорит Шоё, очерчивая пальцем бессмысленные закорючки на деревянной доске. — А потом лежать на спине и всматриваться в небо.
— Простудишься же, — Кей его хорошо понимает — волны, неизведанная глубина так и притягивают словно магнит. Он бы тоже сейчас прыгнул в море, если бы не его здравый смысл и педантичность и их полное отсутствие у Шоё, — дурак.
Хината тихо смеётся и разминает руки и пальцы, потягиваясь — они звонко хрустят, — и с полуприсяда резко поднимается, разведя руки в стороны и подставив лицо морскому ветру.
— Я сейчас чувствую, что могу всё. Могу разбежаться и прыгнуть в воду, могу заплыть за буйки, могу даже остаться здесь, с тобой, и больше никогда не возвращаться, — пытаясь перекричать порывы ветра и нарастающий шум прибоя, говорил Хината. В его глазах было что-то такое, что Кей уже видел раньше, что-то, что заставляло его трепетать и что-то, что заставляло его влюбиться заново.
Цукишима любит его улыбки. Его взгляд. Его мягкие волосы, которые каждый раз выглядят всё безумнее и безумнее. Его касания. Его объятия. Всё в Хинате сочетается именно в той пропорции, какая нужна Цукишиме. И сейчас он особенно чётко понимает, почему влюбился тогда, уже на таком далёком первом году старшей школы, в неугомонного коротышку с обворожительной улыбкой и пылающими глазами.
— Я тоже это чувствую. Чувствую себя ребёнком, который может совершить любую шалость, — Кей дёргает Шоё за рукав, и тот поспешно садится рядом. — Например, — аккуратно проводит рукой по щеке, — могу поцеловать тебя.
И целует. Немного напористо, но с огромной нежностью. У Хинаты внутри что-то замирает, как в первый раз, но он, не задумываясь, отвечает на поцелуй. Его руки уже где-то на затылке Цукишимы, а пальцы — в волнистых, чуть отросших волосах. У него по спине пробегает табун мурашек, и непонятно из-за чего именно: то ли из-за пронизывающего ветра, то ли из-за прикосновений мягких губ любимого человека. И он, кажется, тоже влюбляется по новой.
--
Ночной город кардинально отличается от утреннего. Туман испарился, и ему на смену пришёл мелкий моросящий дождик. Неоновые вывески и свет фонарей ярко отражались от зеркальных луж на дорогах, которые искажало каждый раз, когда о их гладь разбивались одиночные капли. Их время неумолимо подходит к концу — завтра придётся сесть на утреннюю электричку и вернуться обратно в Сендай, такой же угрюмый, как и раньше. Вернуться к этой однообразной рутине, из которой они только сумели вырваться. Цукишима не хочет этого. Не хочет этого всем сердцем. Поэтому он и отворяет дверь первого попавшегося круглосуточного бара и тянет за собой Хинату.
— Давай гулять всю ночь.
— Вроде, мы и так это планировали, очевидно же? — спрашивает Хината с азартной улыбкой на лице, и его слова сразу заглушаются ударившими в уши отвратительной музыкой, громкими голосами и звоном бокалов.
Он определённо вошёл в кураж, и это нравится Цукишиме.
В этом баре воняет сигаретным дымом, перегаром и дешёвыми духами. Здесь каждый живёт своей жизнью, и всем абсолютно плевать, кто ты, откуда ты и зачем ты здесь. Здесь пытаются отдохнуть, избавиться от нависших проблем или просто расслабиться за стаканчиком виски. Шоё тянет Кея в середину — туда, где танцуют в безумном ритме уже знатно подвыпившие люди. Они не замечают ничего, кроме друг друга. Из-за громкой музыки чуть ли не звон в ушах, и Кей пьянеет даже без алкоголя. Он кружится вместе с Хинатой, и всё вокруг тоже вертится: кажется, вот-вот — и стошнит. Неоновые блики, очертания предметов — всё смешивается, скачет и сливается, искажаясь в стёклах очков.
Хината напротив, такой живой, его волосы подпрыгивают в такт движениями, глаза горят, а щёки покраснели. Он двигается хаотично, не обращая внимания на свои движения и их правильность, и Цукишима тоже начинает танцевать, поймав волну. Мгновенно становится душно, а в нос ударяет ещё больше запахов.
— Я так счастлив! — срываясь, кричит Шоё.
— Я тебя не слышу, — отвечает так же громко Кей в попытке перекричать самого себя.
— Говорю, я люблю тебя, Цукки, — он привстает на носочки и накрывает его губы поцелуем, жарко выдыхая в них.
У Цукишимы мутится рассудок от напора Хинаты, его рук, которые, казалось, были везде, беглых прикосновений, громкой музыки и обилия людей. Он легонько кусает Шоё за губу и оттягивает её, а потом снова впивается в обветренные губы. Они оба красные, и им обоим жарко до невозможного.
Хината еле отрывается от него и тяжело дышит — губы у него немного покраснели и блестят от слюны, а взгляд помутился. Цукишима смотрит на него, такого разгорячённого, и ему становится нечем дышать, а внутри него просто хаос из бешено стучащего сердца, поэтому он поспешно выбегает на улицу. Холодный ветер словно дает пощёчину и отрезвляет, но голова все равно гудит, а перед глазами плывёт.
Он приходит в себя, когда чувствует руку на своём плече и слышит знакомый приятный голос:
— Ты живой там? Выглядишь немногим лучше тех пьянчуг, — заботливо осведомляется Хината, облокотившись на дверь заведения, которая, похоже, держалась лишь на добром слове.
— Сойдёт, — и криво ухмыляется.
— Я сейчас, — бросил Шоё и юркнул обратно в громкий ад.
Голова гудит, а звуки проезжающих машин, моросящего дождя и уже не такой громкой музыки усилились и теперь били по сознанию с новой силой. Цукишима скосил глаза на свои наручные часы — ровно половина третьего ночи. В такое время улицы были пустынны, и это не могло не радовать.
Шоё вернулся очень быстро и в руках держал два бокала с чем-то.
— Держи, — протягивает тот, в котором больше содержимого.
Кей аккуратно берёт и отпивает — пиво.
— Владельцы этого заведения, похоже, не дружат с законом. Почему они продают детям алкоголь?
Хината возмущённо краснеет и давится пивом: такого ножа в спину он не ожидал.
— Меня уже давно перестали путать с среднеклассником, — обиженно хмыкает и отворачивается, провожая глазами проезжающую мимо чёрную легковушку. — Вижу, тебе уже лучше, раз ты нашёл в себе силы шутить надо мной.
— Мне для этого и стараться не нужно, — Цукишима гордо приподнял подбородок, мол, очевидно же, но ему сразу же прилетело несколько лёгких подзатыльников. — Прости-прости, я не смог удержаться.
Хината на это лишь тихо хихикает в кулак, потому что понимает, что не может злиться на Цукишиму долго. Это просто выше его сил.
Они некоторое время молчат, и слышно лишь отдалённую музыку и усиливающийся шелест капель дождя. Этот бар не такой уж и плохой — навес как никогда кстати. Шоё первым нарушает молчание, задумчиво подперев подбородок:
— У тебя день рождения двадцать седьмого был. Мы не праздновали, — его взгляд становится грустным и расфокусированным.
Действительно был. Кею исполнилось двадцать два, но третий курс и множественные смены подработок, приравнивающиеся к полному отсутствию свободного времени, просто не оставили и шанса на празднование. Как-то всё завертелось и закрутилось, что совсем не до этого было.
С характерным звуком пронеслась мимо очередная легковая машина. «Вжух» — и окатила брызгами тротуар, быстро скрывшись за поворотом.
— Давай сейчас отпразднуем? Лучше поздно, чем никогда, правда? — и Шоё снова улыбается так, как улыбается только ему — обезоруживающе и тепло — и Кей думает, лучше бы этот момент длился вечно.
— Правда, — говорит Цукишима и протягивает бокал, чтобы чокнуться, — за что выпьем?
Хината секунду хмурится и отвечает: — За то, что мы когда-нибудь повторим это. Через год, через два, да хоть через пять, но повторим.
— Повторим, — согласно кивает Цукишима, и раздаётся громкий звон бокалов.
Они отпивают, и Шоё подскакивает словно ужаленный под недоуменный взгляд Кея.
— Желание нужно загадать! Точно-точно! Что бы ты без меня делал, загадывай давай.
— Дурень, желания на Новый Год загадывают, либо когда звезда падает!
— На день рождения тоже загадывают, вообще-то! С тебя не убудет, загадывай.
Почему бы и нет? Цукишима переводит взгляд на небо — затянуто тучами и ни одной звёздочки не видно. Наверное, если бы какая-то звезда чудом решила бы сейчас упасть, они бы и не заметили этого.
Предполагаемое желание приходит на ум до странного быстро.
«Хочу, чтобы эта ночь не заканчивалась».
Хината допивает своё пиво и заинтересованно поглядывает на Цукишиму. У него в глазах — звёзды, которых сейчас не видно за тучами, и озорные искорки.
— Ну, что ты загадал?
— Расскажу — не сбудется.
— Жадношима.
— Дурак.
И они оба смеются.
Хината вскакивает и отряхивается от пыли, попутно потягиваясь:
— Тебе уже лучше, да? Вернёмся?
Цукишима согласно кивает:
— Конечно, — у него на лице расплывается игривая улыбка, — у нас же вся ночь впереди.
— Давай сбежим? — теперь уже предлагает Шоё.
И они сбегают. Снова.