— Вам, юная госпожа, стоит прекратить ругаться и плеваться, словно вы рыночный мужик! — ворчал Синчэнь, помешивая варящуюся на небольшом очаге похлёбку. — Не приставай к даочжану…

Сун Лань сидел рядом, вырезая что-то из небольшого куска древесины.

— Но я хочу послушать о море! — запротестовала А-Цин. — Неужели ты сам не хочешь?!

Она бросила на Сун Ланя самый жалобный взгляд, выпрашивая у него поддержки. Забавно изогнула брови, слегка надула губы. Цзычэнь покачал головой: ничего не поделаешь.

— Ничего, Синчэнь, я расскажу, если ей так хочется. Не настолько я утомился, чтобы разучиться разговаривать, в самом деле…

А-Цин тут же активно закивала, захлопала в ладоши, одобряя слова даочжана. У Синчэня возражений совсем не осталось, он лишь вздохнул и улыбнулся, ведь на самом деле тоже хотел узнать больше о путешествиях Сун Ланя.

— Ну, хорошо-хорошо, — ласково согласился Синчэнь.

Похлёбка, кипящая над пламенем очага, источала приятнейший аромат пряных трав и мяса, напоминая о прежних временах. В своих путешествиях Сун Лань и Сяо Синчэнь часто готовили именно это незамысловатое блюдо.

Синчэнь снял котелок с огня, а Сун Лань заботливо перенял у него ношу, чтобы разлить ужин по чашкам. Синчэнь намеренно сел поближе к возлюбленному, дистанция между ними стала совсем уж интимной. Даочжан Сяо всегда был охочим до прикосновений и ни малейшей возможности украдкой взять Сун Ланя за руку или положить голову ему на плечо не упускал. А уж спустя столь долгое время порознь ему было всё мало: браться за свой ужин Синчэнь не спешил, всё оглаживая любовно кончиками пальцев ладони и запястья Цзычэня, искренне считая, что ему некого стесняться. А-Цин всё сильнее заливалась румянцем, а после и вовсе не выдержала и отвернулась, зажмурившись, когда Сяо Синчэнь легко коснулся губами щеки Сун Ланя. Даочжана Сун и самого бросило в краску. Лицо его горело от стыда. Он слегка отстранился, не решаясь отвечать на ласки Синчэня под взглядом невольного свидетеля.

— Даочжан, нужно поесть, — тихо заметил он, взявшись за свою чашку с ужином.

Синчэнь кивнул, но не сдвинулся, оставаясь к Сун Ланю по-прежнему неприлично близко.

— Цзычэнь, ты был у моря… Расскажи, оно и впрямь такое, как о нём пишут? — неожиданно первым вернулся к разговору Синчэнь.

— Даже больше, даочжан… У самого берега там есть небольшая рыбацкая деревушка… На самом деле просто несколько десятков покосившихся домишек. Люди там неприветливые, суровые, и наречие их едва понятное: с трудом смог я договориться даже с торговцами, когда пытался купить себе еды. Гости им совсем не нужны. Думаю, это всё холодное буйное море, которое им приходится покорять ежедневно ради того, чтобы выжить.

Сун Лань тяжело вздохнул и откусил крупный кусок от почти засохшего маньтоу — того самого, что утром прошлого дня вручила ему пекарша с рынка.

— Когда же я попал к берегу… наверное, я мог бы простоять там всю свою жизнь, просто глядя на колышущуюся водную гладь — до самого горизонта и дальше, дальше растекающуюся, волнующуюся от ветра. Даже не знаю, сколько я всматривался вдаль. На следующее утро моего пребывания там набежали тяжёлые тучи, рыбаки свернули свои лодки. Была гроза, и море бушевало, волны высотой были с горную вершину, а может и того больше. И ещё мельче казалась и та деревушка, и люди в ней, и я сам…

А-Цин слушала с приоткрытым ртом, даже забыв об ужине, чего обыкновенно не бывало — за еду она всегда хваталась жадно. Губы Сун Ланя дрогнули в улыбке, он молчал, некоторое время копаясь в рукаве ханьфу, откуда выудил небольшой тканевый мешочек. Развязав узел, он вытащил несколько цветных морских ракушек и небольшой, абсолютно гладкий камушек. Одну, самую крупную раковину он вложил в руки Синчэня, осторожно сжал его пальцы.

— Я обязательно однажды вернусь туда. На этот раз вместе с тобой, даочжан, — проговорил Сун Лань.

Синчэнь осторожно, мягко огладил рельеф раковины, перебрал её в ладонях, будто редчайшее хрупкое сокровище. Губы его тронула едва уловимая улыбка.

— На этот раз вместе, — эхом отозвался он.

А-Цин почему-то не решилась задавать до того крутившиеся в голове вопросы, вместо этого в своей обыкновенной манере надула губы, требовательно протянула Сун Ланю руку — заклинатель отдал ей другую ракушку вместе с блестящим камнем. Девушка внимательно осмотрела подарки, ощупала и запрятала их в складках ткани своих одежд, довольно улыбаясь.

— Поблагодари даочжана, А-Цин, — назидательным тоном произнёс Синчэнь.

Она сперва фыркнула, будто собиралась снова начать возмущаться, но всё-таки бросила небрежное «спасибо» и, чтобы избежать взгляда Сун Ланя, вновь уткнулась в тарелку и принялась за еду.

Ночью совсем похолодало. А-Цин отправили спать поближе к ещё не остывшему очагу. Синчэнь даже заботливо укрыл её своим запасным ханьфу, чтобы она точно не замёрзла и не простыла. После два заклинателя под руку вышли на улицу продолжить свой разговор, не мешая спокойному сну девушки, отошли и устроились прямо на земле чуть поодаль.

— Я так рад, что ты пришёл, так рад, Цзычэнь.

Сун Лань отвлёкся от разглядывания ночного неба: Сяо Синчэнь мечтательно поднял голову вверх, словно и сам пытался разглядеть созвездия за тёмными облаками, губы его растянулись в улыбке, немного усталой, но вместе с тем непомерно счастливой и нежной.

— Я счастлив вновь обрести тебя, дорогой, и в этот раз ни за что тебя не покину, — отозвался Цзычэнь. — Я не оставил мечтаний создать орден, что строился бы на общих идеалах, а не кровных узах. Теперь, когда Байсюэ, место, где я вырос и обучился всему, что ныне умею, опустело… когда все мои наставники, старшие и младшие воспитанники, выросшие там вместе со мной, мертвы, я хотел бы почтить их память. Синчэнь, я хотел бы вернуться к храму Байсюэ, чтобы воздать почести убитым и попытаться вернуть его к былому величию. И даже больше. Я хотел бы, чтобы наш орден, что будет зиждиться на любви и равенстве, вырос именно там.

Некоторое время оба провели в тишине: Синчэнь попросту не знал, что сказать, сердце его быстро-быстро билось, буквально трепетало. Он сложил руки на груди, надеясь, что хоть это поможет унять внутреннее волнение. Сун Лань и не ждал от него ответа, сам перекатывая, пробуя раз за разом у себя в голове только что сказанные слова. Не слишком ли резка, не слишком ли вульгарна была его речь?

Так долго вынашиваемые мысли, наконец, обрели свою форму. Он прокашлялся, стараясь хоть как-то скрыть неловкость момента, и, пересилив собственное смущение, продолжил:

— За время в пути я многое успел обдумать, а сейчас, встретив тебя, вновь обрёл душевный покой и окончательно осознал, что мне больше ничего не нужно. Остаток своей жизни я хочу посвятить тебе и нашим общим чаяниям.

Синчэнь в тот же момент очнулся, избавившись от своего оцепенения. Прислонился щекой к плечу даочжана, а рук от груди так и не отнял: был ли хоть день, хоть час, в который он не мечтал бы о воссоединении, не вспоминал о прежних их мечтаниях и стремлениях, что казались после расставания лишь детскими глупостями? Сейчас же всё вернулось на свои места, перестало с этого дня быть проявлением наивной мечтательности. Они и впрямь смогут. Ведь до этого дня даже мысли о возможности их воссоединения казались странной, невоплотимой блажью.

— Цзычэнь, — прошептал Синчэнь, — родной мой… для меня не будет большего счастья, чем пройти путь самосовершенствования до самого конца вместе с тобой. Словно прекрасный сон, после которого с утра так печально… даочжан, скажи, я ведь не сплю? Раз так, то нам нужно скорее, как можно скорее отправиться в путь, чтобы по весне вернуться к твоим родным местам.

Сун Лань как-то неопределённо хмыкнул и кивнул, выражая своё согласие: работа будет как нельзя лучше спориться в тёплое время года. А до того момента им необходимо было по всему свету разослать добрую весть о воссоединении и возвращении двух добрых заклинателей в мир, о том, что они отныне готовы делиться своим знанием с каждым, кто достаточно для того талантлив.

— Боюсь, мы будем двигаться куда медленнее, чем могли раньше, ведь А-Цин, безусловно, пойдёт с нами. Отчего-то мне кажется, что она станет одной из лучших послушниц, если даже не получится раскрыть в ней заклинательский потенциал. Если нет у неё Золотого Ядра, то… И что же! Она могла бы обучаться грамоте и искусству владения оружием. И даже не думай, что её слепота как-то может ей в этом воспрепятствовать!

— Ты и впрямь привязался к девчушке, а, даочжан? — с доброй насмешкой спросил Сун Лань. — Я ведь даже не предлагал тебе оставить её одну… не то вновь вернётся к краже кошельков у благородных господ.

— Истинно так. Жаль только, что наш общий с нею друг так внезапно покинул нас, ведь он такой талантливый заклинатель и стал бы нам с тобой замечательным помощником! Но раз уж он устремился к своему счастью… я не могу держать на него обиды.

Сун Лань ничего не ответил, не желая вновь разговаривать о «безымянном друге». Лишь обнял одной рукой возлюбленного, чувствуя, что начинает слегка замерзать под промозглым ветром.

— С утра расскажем А-Цин. Уверен, она будет счастлива, — добавил Синчэнь.

Даочжан Сяо говорил об А-Цин всегда с особым выражением в голосе, с таким будто бы даже родственным теплом, что порой казалось, словно это любящий отец говорит о своей единственной красавице-дочери. Для Сун Ланя эта девушка теперь также многое значила, хотя бы из-за их общих тайн, но куда больше из-за того, что для них обоих Сяо Синчэнь был самым важным и близким в этой жизни человеком.

— Несколько дней нам потребуется на то, чтобы набрать запасов, хотя бы немного на первое время, — кивая головой, сказал Цзычэнь.

— И обязательно, обязательно тёплые дорожные одежды для А-Цин, даочжан, не то чего доброго, простынет в дороге… из оставшихся накоплений я уж как-нибудь наберу на хорошее зимнее платье для неё.

Сун Лань согласно промычал и поднялся на ноги, заставляя встать и даочжана — нужно было идти в тепло, только вот Синчэнь воспротивился. Потянул Цзычэня на себя, тут же крепко обнимая одной рукой за шею, а пальцами второй осторожно ощупывая лицо. Ладонь Синчэня остановилась на щеке Сун Ланя, и сам он потянулся ближе, целуя возлюбленного точно в губы.

Луна скрылась за серым грузным облаком. Вновь мелкая морось пролилась на землю, но два заклинателя так и стояли, не замечая противной холодной сырости, всё не в силах отпустить друг друга. До сбившегося дыхания целовали, до боли в рёбрах крепко сжимали в объятиях.

Вернулись обратно они лишь с первыми рассветными лучами.

А-Цин проснулась от щебетания птиц. Очаг давно остыл, а через небольшое прорубленное в стене окошко уже светило яркое солнце — от вчерашней облачной хмурости не осталось и следа. Она открыла глаза, выпуталась из тканей ханьфу, под которым тепло проспала всю ночь, и потянулась. В такое время даочжан Сяо обыкновенно не спал, пробуждался всегда на рассвете, и А-Цин привычно хотела вскочить и закричать, требуя завтрака. Она уже открыла было рот, но, повернувшись набок, смутилась, покраснела и снова укрылась ханьфу, на этот раз с головой, пряча ярко-розовые щеки. На циновке по другую сторону от очага спал Сяо Синчэнь. Но смутило А-Цин совсем другое: положение даочжана Сяо прямо на груди нежно его обнимавшего даочжана Сун. Он лежал, прижавшись щекой к тканям одежд Сун Ланя — руки Сун Ланя покоились на плечах и пояснице Синчэня.

Унять смущение от увиденного всё никак не получалось, и А-Цин решила притвориться спящей, закрыла глаза, с трудом подавляя голодное урчание своего живота. Она сбилась со счёта времени, что ей прошлось пролежать, уткнувшись носом в белые ткани, прежде чем она услышала движение со стороны двух заклинателей. А-Цин сдержалась от того, чтобы повернуться и взглянуть на них, поэтому из-под своего укрытия она слышала лишь обрывки произнесённых шёпотом фраз:

— … как же так вышло, а всё твоя вина!

— Приготовлю завтрак, прежде чем она проснётся…

— … дорогой, принеси воды…

Дважды скрипнула, открывшись и закрывшись, дверь, и А-Цин всё-таки решилась подняться: в помещении она осталась наедине с даочжаном Сяо.

— Доброе утро, А-Цин, — ласково поприветствовал Синчэнь.

А-Цин буркнула что-то в ответ и села на циновке, обняв колени. Некоторое время она раздумывала, но всё-таки решилась, пока не вернулся Сун Лань, задать волнующий её вопрос:

— Даочжан Сяо, какие у тебя отношения с даочжаном Сун? Вы кажетесь такими близкими друзьями… вы, наверное, очень давно знакомы, да, даочжан?

Синчэнь, до того складывавший дрова в очаге, замер, поджав губы. А-Цин внимательно следила за выражением его лица. Прямо высказать свои предположения она не могла, но всё думала об их совсем не выглядящих дружескими объятиях, о поцелуе в щёку и преисполненных нежностью прикосновениях. Могут ли так относиться друг к другу два взрослых мужчины? Могут ли называть друг друга словами, что обычно используют возлюбленные или супруги? Сюэ Яна ведь даочжан Сяо тоже звал другом, но отчего-то вёл себя с ним совершенно иначе.

А-Цин потёрла нос. Синчэнь покачал головой и тихо вздохнул, прежде чем начал говорить:

— А-Цин, милая, он мой самый, самый близкий… Мы и впрямь знакомы много лет, и однажды, если ты захочешь, расскажем тебе историю о том, как мы встретились. Просто знай, что через многое мы с даочжаном Сун прошли плечом к плечу. Он — мой дражайший друг, спутник и возлюбленный. Возможно, тебя смутит, что я называю мужчину «возлюбленным», верно? Случается и так, что сердце мужчины влечёт к другому мужчине, и, стало быть, наверняка и сердце женщины может тянуть к другой женщине? — Синчэнь прервался, чтобы добавить несколько небольших кусков сухой древесины к лежащему в очаге хворосту. — Надеюсь, тебе не будет от этого неприятно находиться рядом с нами, А-Цин.

А-Цин внимательно слушала, хмурила брови, глубоко задумавшись о чём-то. Значит, ей и в самом деле не показалось, что происходящее между двумя заклинателями было чем-то совсем странным для двух друзей, теперь же всё для неё встало на свои места. Как только Сяо Синчэнь замолчал, она кивнула сама себе и широко улыбнулась:

— Значит, даочжан Сяо всё-таки на мне не женится, когда я вырасту? — весело спросила она и рассмеялась.

Синчэнь также не сумел сдержать смеха.