У Изуку странная жизнь, но она не жалуется. Она встаёт в пять утра и идёт на пробежку, потому что Всемогущая ждать не будет, и вообще времени до поступления в Юэй осталось немного. Меньше года. Изуку пятнадцать, и пока у её одноклассниц ветер в голове, у неё — ветер в волосах по утрам, формулы в голове днём и молчаливые ужины с мамой вечером.
Изуку пятнадцать, и она убирает туфли на каблуках подальше в шкаф, вешая на спинку стула спортивный костюм. Мама говорит: «Оденься, как девочка», Мидория отвечает: «Извини, мам, я опаздываю» — и выбегает из дома, смотря в пол.
Она видит, как мама заглядывается на красивые платья на манекенах в торговом центре и милые, словно кукольные, туфли. И смущённо опускает глаза на свои огромные красные кроссовки.
Она никому в этом не признается, но иногда Изуку ловит себя на мысли, что хотела бы жить «нормально». Не в комнате, под завязку забитой тренажёрами, не по сумасшедшему графику. Носить то, что покупает ей мама. Смотреть на парней, а не с горящими щеками отворачиваться к стене в женской раздевалке.
Изуку молча кусает губы, когда мама спрашивает, нравится ли ей кто-то из мальчиков, и, пряча руки за спиной, стирает нарисованную радугу с запястья. Она качает головой и сжимает кулаки, когда её мама пытается спрятать разочарованный взгляд, а в голове набатом звучит «неправильная». Ей хочется пойти на пробежку прямо сейчас, чтобы не слушать свои мысли и чужие слова, но она стоит в гостиной, а на месте её радуги остаётся только красная раздражённая кожа.
Изуку пропускает выпускной вечер в средней школе, потому что расчищает пляж, и победно поднимает кулак в воздухе, пока у её мамы опускаются руки.
***
Шото пятнадцать, и жизнь у неё отвратительная. А жаловаться ей некому.
Очередная горничная кладёт очередное платье ей на кровать, стыдливо глядя в пол и не глядя на неё. Шото бы тоже хотела на себя не смотреть, но она упорно не отходит от зеркала и завязывает бант в своих до отвратительного длинных волосах, прожигая — хах, какая ирония — взглядом шрам. Платье на кровати уродливое. Шото подходит.
Отец уже даже не предупреждает о приёмах, на которых она, конечно же, обязана присутствовать, только встречает у двери за пять минут до начала и окидывает недовольным взглядом.
Выпрями спину, подними голову, улыбнись, обними меня, нас снимают. У Шото болят ноги от неудобных каблуков и голова от постоянного шума, а через несколько часов будет болеть вообще всё, потому что «настоящая героиня должна уметь выйти в бой даже в платье, поднимайся, я не обязан предупреждать тебя о тренировках». Волосы лезут в рот, а след от пощёчины обжигает щёку.
Шото пятнадцать, и она хочет, чтобы следующий день не наступил. И каждую ночь находит себя в ванной перед зеркалом, держа ножницы в руке и переводя отчаянный взгляд с ненавистных волос на ненавистный шрам. Она беззвучно плачет, когда на пол падают красные и белые волосы, и впервые смотрит в зеркало без желания его разбить.
***
Шото семнадцать, и она улыбается своему отражению, выходя из комнаты в общежитии и уже слыша, как шумят одноклассники в общей гостиной. Шото семнадцать и она рукой убирает за ухо свои короткие волосы, пока ждёт Мидорию у её комнаты.
Шото больше не находит себя ночью у зеркала с ножницами в руке. У Шото билет на поезд к маме в больницу, номер отца в чёрном списке и грубая, со шрамами ладонь в её руке.
Изуку семнадцать, и она чуть ли не сбивает Шото с ног, выпрыгивая на одной ноге из своей комнаты и завязывая шнурки на другой.
У Изуку в прошлом долгий разговор с мамой, когда она наконец-то смогла ответить, что никто из мальчиков ей не нравится и, вероятно, не понравится никогда. У Изуку в будущем знакомство с мамой Тодороки и ещё больше долгих разговоров, но она хватает Шото за тёплую ладонь и готова пробить им дорогу в это будущее Детройтским погромом, если надёжное пламя будет защищать её с тыла.