Примечание
О том, что мне все завидуют, я узнал очень рано.
Завидовали мне в детстве, потому что я всегда был красивым, обаятельным, любимцем родителей моих друзей и всех школьных учителей без исключения.
Завидовали мне в колледже, где я снова выделялся среди всех своей яркой, но без тени пошлости, внешностью, легко учился и был капитаном сразу двух сборных колледжа: по футболу и волейболу.
В университете мне вообще было учиться легко и как именному стипендиату штата Калифорния, так и потому, что все домашние задания за меня делали мои многочисленные подружки. Мне всего лишь нужно было раздать им указания и многообещающе поулыбаться, а потом покидать все сделанные ими, а заданные мне, проекты в одну единственную папку в моем лэптопе с гордым названием «Рабочая».
Справедливости ради, стоит отметить, что в лэптопе были и другие папки, вот только содержали они файлы несколько иного характера. И назывались они немножко по-другому. Например, «Блондины», «Толстые члены», «Только минет» и «Готовы в любом месте».
Да, моя бурная молодость, разумеется, не могла не быть предметом зависти многих окружающих меня таких же представителей золотой молодежи.
Но зависть эта была легкой, незлобливой, потому что, как не крути, а «золотая молодежь» — это общество. Там невозможно быть гордым одиночкой и всегда приходится соответствовать. Не могу сказать, что мне это доставляло какие-то неудобства, вовсе нет. Напротив, я был только рад любому звонку от таких же великовозрастных шалопаев, с упоением проматывающих папенькины денежки. Мы могли по нескольку вечеров подряд перемещаться по Городу Ангелов, украшая своей компанией самые роскошные вечеринки, устраивая не всегда невинные розыгрыши друг другу, и оглашая беззаботным воем двигателей наших штучных Роллс-Ройсов и Ламборджини все самые пафосные кварталы города, вечно укутанного марихуанным туманом.
Но теперь, теперь все, со всей этой моей разгульной жизнью было покончено. Теперь я завидовал самому себе и упивался этим чувством.
Потому что вот уже почти месяц я был не просто сексуальным красавцем-геем, предметом эротических мечтаний всех геев Лос-Анджелеса.
Я был теперь ручным, домашним, послушным, скромным, покорным и на все готовым. Я был теперь верен тем самым расхожим заповедям, я стал той самой хозяйкой на кухне, королевой в гостиной и шлюхой в постели. Я стал таким, едва лишь он надел мне на палец обручальное кольцо и поцеловал меня под гром аплодисментов всех, собравшихся на нашу свадьбу. Теперь я был идеальным мужем.
Мы познакомились этим летом, на яхте наших общих друзей.
Компания была небольшая, все быстро подняли градус общения путем повышения уровня налива горячительных напитков в хрустальных фужерах, и как говорится, никаких сожалений, стеснений, или угрызений совести никто из нас и не испытывал, проснувшись в объятиях друг друга поздним утром, в одной из гостевых кают, среди раскиданных предметов одежды и опрокинутой мебели.
Что, что, а сексуальные игры всегда были моим любимым развлечением.
Ну и сам секс был … Да, что его описывать, просто представьте себе сход снежной лавины в каких-нибудь горах Давоса или Инсбрука.
Лавина, которая настигает тебя внезапно, отрезая пути к отступлению, окружая со всех сторон взвихренным снежным шквалом, заставляя дыхание сбиваться, а сердце пропускать очередной удар через раз. Секс был таким… всепоглощающим, что, вернувшись домой после той прогулочки на яхте, я удалил все свои заветные компьютерные папки, половину контактов в смартфоне, а телефонный номер своего будущего, вы только вслушайтесь в это прекрасное слово, мужа, обозначил капс-локом.
Я был влюблен уже тогда, влюблен как пятнадцатилетняя тихоня-отличница, запавшая на Джастина Бибера или Зейна Малика. Впору было начать украшать стены своей спальни плакатами моего личного кумира. А потом оказалось, что мысль начать украшать плакатами стены пришла в голову не только мне.
Так и начался наш бурный роман, с прогулками по частным пляжам и сексом на вручную просеянном белом песке, в безлюдном месте, ночью, под низкими калифорнийскими звездами.
С походами по самым дорогим ресторанам и сексом в их вип-кабинетах, настолько роскошных, что даже обивка на их бархатно-велюровых диванах была усеяна бриллиантиками в виде маленьких сверкающих сердечек. С посещениями кинотеатров, правда, мы начинали с того, что планировали оперу, как одно из обязательных мест посещений крутых геев, но всегда в самый последний момент отдавали предпочтение местам для поцелуев в знаменитых исторических кинотеатрах города, а там частенько находились места и не только для собственно поцелуев.
С наших невинных дурачеств то у меня дома, то у него, где очень быстро все перерастало в секс на всех горизонтальных, вертикальных и еще черт знает каких, поверхностях.
Пока однажды, спустя несколько месяцев, после всех этих безумств, во время, или вернее, после или до которых, мы еще умудрялись разговаривать, проводить время с нашими общими друзьями, узнавая друг друга, а иногда мне казалось, что мы знали друг друга давным-давно и сейчас только лишь припоминали все наше общее прошлое (кто знает, может так оно и было в нашей предыдущей жизни), так вот, однажды это переросло в нечто большее.
Мы стали одним целым не только друг для друга, но и для окружающих.
Произошло это тогда, когда мы были в гостях у наших приятелей, — одной милой семейной традиционной пары. Наши друзья были уютные, симпатичные, домашние, так и пахнущие имбирным печеньем и воскресными обедами.
Именно тогда, сидя за их обеденным столом, поставив красивую фарфоровую чашку на блюдце, взяв меня за руку, мой будущий муж сказал:
— Я хочу сказать тебе, мой дорогой, — он помолчал и продолжил. — Я хочу, чтобы мы стали семьей, чтобы у нас было общее, общее настоящее и будущее. Я хочу, чтобы мы поженились. Согласен ли ты?
Был ли я согласен? Я был на седьмом небе от счастья.
Мы поженились, пригласив несколько сотен наших друзей и родных на совершенно потрясающую свадебную церемонию, на берегу океана, со всеми полагающимися атрибутами, традициями, букетами цветов и украшенными лентами беседками.
Мы принесли клятвы верности друг другу, скрепив их поцелуем стоя перед священником, который заверил эту клятву перед лицом церкви, и перед толпой наших гостей, которые были свидетельствовали наш союз перед всем миром.
Мы поженились в самом начале весны, успев посетить самые модные вечеринки, показы мод и афтепати, традиционно устраиваемые в Лос-Анджелесе в это время.
Собственно поэтому, я был совершенно вымотан и надеялся, что уж предстоящий уикэнд пройдет для нас тихо и быстро, просто с болтовней по телефону, трепом в Твиттере, и после этих всех этих обменов традиционными сплетнями, обсуждениями планов на следующую неделю, и еще чего-то-там-не-пойми-чего, можно будет на законных правах молодоженов, отключить всю внешнюю связь с миром, забраться в постель с бутылкой Screaming Eagle Cabernet Sauvignon и протестировать новое постельное белье, то, шелковое, вишневого цвета, но…
Мой обожаемый муж, извиняясь и через каждое свое слово прося у меня прощение, сказал, что неотложные дела в бизнесе, и он совсем ненадолго, и да, он знает, что он обещал мне этот уикэнд, и… Это было так трогательно, что я просто не мог сердиться, глядя в его милые извиняющиеся глаза.
Он был так похож на котенка, такого пушистого и невинного, что я даже не мог придать своему голосу обиженный тон. Вот так и получилось, что в пятничный вечер я оказался у нас дома в гордом одиночестве, с неким удивлением почувствовав в себе непреодолимое желание немедленно начать гладить рубашки мужу.
Однако, мое одиночество у гладильной доски в нашей гардеробной вскоре было прервано трелью моего айфона последней модели. — Дорогой, — мой приятель Крис журчал в телефонной трубке, словно горный ручей. — Надеюсь, ты не забыл? Сегодня кончается последний день нашего пари, так что, или ты проиграл, или…?
Проиграть? Вся жгучая кровь моих предков — итальянских переселенцев, бросилась мне в голову. Тем более, пари это было настолько пикантным, что, в принципе, мне и самому до одури его хотелось.
Выиграть хотелось. Условия пари были, конечно, дурацкие, но я давно не развлекался, уйдя с головой в семейный быт, что согласился тогда, не глядя. Проверив по Гуглу когда там точно начинается так называемый «час пик в общественном транспорте», я тормознул свой Порше Панамера на парковке, возле входа в подземное царство станции метро «Юнион». Брезгливо наморщив нос, ароматы метро оставляли желать лучшего, но что я хотел именно от общественного средства передвижения, я осмотрел пассажиров в вагоне. И практически сразу понял, что, а точнее, кого я хотел. В вагоне было темновато, на этой синей ветке было еще несколько станций до того, как вынырнуть на наземные рельсы, но его я разглядел вполне отчетливо. Соблазнить этого мужчину было вполне выполнимой задачей, мне ли не знать, если уж говорить начистоту! Несколько взглядов из-под полуопущенных ресниц, пара жестов красиво очерченной кистью, выверенное движение поправляющее челку, улыбка и кокетливо позабытый кончик язычка в углу ярко подкрашенных губ, и мужчина двинулся в мой закуток между дверями вагонного тамбура и поручнем, за который я тут же ухватился жестом дипломированного стриптизера. Да еще и повернулся к нему одной из своих лучших частей тела, и одним из частей тела — и тоже предметов зависти. Спиной, полностью обнаженной вырезом блузки. Горячий шепот обжег мне шею, раздув светлые пряди завитков моих волос знойным самумом. — Как же такая красотка, одна путешествует? Наверняка, ей просто позарез необходим телохранитель, не так ли? Вроде бы — полнейшая банальщина и пошлятина, а я завелся, словно арабский скакун, учуявший вблизи себя кобылицу. Точнее, наоборот, учитывая расстановку образов в условиях пари. Я уже запутался во всех этих определениях, и чувствовал только его — мужчину моей мечты. Какие уж тут условия! — Не знаю, — капризно протянул я, мельком отметив, как сидевшая рядом с моим пилоном-поручнем пожилая пара, синхронно-осуждающе поджала губы. — Вы мне, конечно, нравитесь, но, чтобы так сразу…
Вокруг нас было полно народу, как раз те самые, которые и создают этот пресловутый «час пик». Мужчина стоял, прижавшись к моей оттопыренной попке, отгородив меня от остального пространства вагона. И остального мира тоже. Со стороны выглядело это так, будто мы оба стоим, прижатые толчеей телами, повернувшись боком к остальному пространству вагона метро. Когда меня что-то смущало в сексе? Я нетерпеливо двинул ягодичками, упакованными в дорогущие стринги, а сверху прикрытые пышной юбкой в стиле юного Пежича.
Мой роскошный самец, подловленный этим нехитрым маневром, моментально сунул руку под это шелковое эротичное безумие от Александра МакКуина, расставил ноги пошире, и уже совсем тяжело задышал мне в ухо.
— Твоя попка уже просто взывает… Что, ж, твой бойфренд тебя мало трахает, милашка?
— Я замужем! — возмущенно пискнул я.
— Не повезло, — согласно кивнул он, прихватывая губами мочку моего уха. — Старый импотент? Что же так промахнулась? Ладно бы богатому продалась, а то, вон, в метро, среди всех этих потных тел…
Я уже не пытался улавливать хоть какую-то логику в его словах.
Тяжелый дурман, багровый, пронизанный покалываниями в шее плотно охватывал меня в закутке мерно покачивающегося вагона. И взгляды остальных пассажиров! О, от них не спрячешься, даже стоя боком к вагонному пространству, прижимаясь грудью к вертикальному поручню, я кожей ощущал, как они скользили по мне.
— Нравится, когда на тебя смотрят? — мужчина теребил веревочку моих кружевных стрингов. Юбка прикрывала нас, как могла. А вот мой член уже давно изнемогал, требуя немедленного ручного внимания.
— Нравится представлять, как я тебя трахаю прямо у них на глазах? Да? Как я беру тебя вот так, сзади, сжав твою шею рукой, а другой рукой наяривая тебе, все сильнее и сильнее, чтобы ты взвизгивала при каждом…!
И он добрался до моего члена.
— Никто не называл еще моего мужа старым импотентом! — мстительно выговорил я.
— Какой ты… С двойным дном мне попался малыш, — он даже не подумал сбавить темп.
— У нас всего две станции, надо торопиться…
Пассажиры, действительно, входили и выходили, двери бесшумно открывались и закрывались, но все это было так далеко от меня, а рядом был он. Самец, сексуальный и бесстрашный.
Он охватил мой член пальцами, уткнувшись носом в основание моей шеи, я самозабвенно терся о его вздувшуюся ширинку на джинсах. Мириады игл наслаждения чуть не разорвали меня пополам, близость толпы пассажиров, вероятность того, что мы можем быть рассекречены, придавало нашему бесстыдству такой накал, что я чуть не кончил при мысли о видеокамерах и направленных на нас снимающих смартфонах.
— Заметил? — он продолжал дрочить, убыстряя темп и делая паузы между словами чаще.
— Твой член просто создан для моей руки, он скользит через кольцо моих пальцев, вздрагивает от моих торопливых поглаживаний, я словно облизываю твой член, только делаю это пальцами, я ласкаю его пальцем, словно языком, провожу по головке, смазываю каплю, жаль, что не получится сейчас сделать это языком, а ты ведь хочешь…
О, как я хотел!
Я представлял все это в унисон его словам, я изгибался под его шепотом, цепляясь руками за спасительный поручень, я чувствовал прикосновение его языка к моей шее в паузах между словами. Он внезапно сжал мои яйца, добравшись до основания донельзя напряженного ствола, и я толкнулся ему в кулак сильнее и со стоном-всхлипом.
Потом подумал, что можно попробовать что-нибудь сказать, поддержать нашу светскую беседу, но, после очередного всхлипа, все что я мог выговорить в его губы, едва сумев полуобернуться к нему лицом, это было бессвязное нечто «еще быстрее, еще быстрее, о, еще сильнее и быстрее, боже…»
Наконец, сразу от всей этой невероятной комбинации: толпы людей вокруг нас, которых я видел время от времени боковым зрением, его, ставшего яростным дрочива, покачивания вагона из стороны в сторону, а больше всего, конечно, от его жаркого шепота, проникающего мне в ухо, а вот осязаемого уже только в яйцах, я кончил ему в кулак, обмякнув сразу всем телом, враз почувствовав, как сухо стало во рту и горячо и липко ниже пояса.
Он усмехнулся, вытерев пальцы об изнанку многострадального МакКуина, и в то же мгновение вагон вылетел на наземку, насквозь простреленный лучом калифорнийского солнца.
— Если твой Крис вякнет, что соблазнение собственного мужа не входило в условия вашего детсадовского пари, я лично оторву ему яйца! — мой муж иногда любил выразиться по-мужски категорично.
— Он там в углу напротив, по-моему, сам кончил, снимая нас на свой телефон!
— Ему нужны были документальные подтверждения, — пытаясь убрать послеоргазменную дрожь из своего голоса, отозвался я. — А про мужа… В пари было сказано — соблазнить мужчину и дать себя трахнуть в метро.
— Ну, я готов соблазняться тобой вечно! — и пафос моему мужу тоже был не чужд. — Ты был великолепен! Состав плавно затормозил у платформы.
— Кстати, — по неясному совпадению, вспомнил я. — Рубашки я тебе все успел погладить.
— Идеальный муж, — целуя меня, произнес он. — Идеальный.