Все говорили Сиэлю оставить Себастьяна. Но он пристроил на его лицо намордник, из тех, что для стаффордширских терьеров, массивный, с шипами. Нашел в заброшенном зоомагазине.
Всюду таскал с собой. И что, что зомби?
Себастьян подставился. Он защищал любимого человека до последнего. Это только в сериалах вроде «Ходячих мертвецов» да в комиксах можно выжить, находясь в кишащем море из ходоков. В жизни все куда тривиальнее: лишнее движение, неосторожная неточность, укус, царапина, и ты — дышишь через раз, живой труп. У таких, как Сиэль, роль в сериале закончилась бы на массовке. Такие умирают нелепо и с краю кадра. Поскользнулся на банановой кожуре, убегая от монстров, упал, свернул шею. Или оказался раздавлен толпой, застрял в лифте и задохнулся.
Если бы не Себастьян, нечто такое случилось бы и в реальности.
Теперь у Себастьяна глазные яблоки налиты кровью. Тело как будто меняет плотность, в зависимости от времени суток. Сиэль даже подумывал, что это связано с луной и отливами-приливами. Ночью тело уплотнялось, становилось жестким, дубовым, как мебель, а днем отмораживалось: кожа тонкая, прозрачная, местами водянистая. Место укуса — правое предплечье. Шрамы от зубов: слепок с неровными, широкими вмятинами.
Сиэль навсегда запомнил физиономию зомби, который вонзил зубы в Себастьяна Михаэлиса. Люди тогда устроили давку, там, на лестнице, в аэропорту.
Себастьяна укусил человек в ярко-оранжевой гавайской рубашке. Он был таким жирным, что, как мяч для боулинга смел собой кегли, у других обратившихся не оставалось и шанса на наживу. Он кинулся на Сиэля, как шаровая свирепая молния, такая же стихийная и неумолимая. Квадратные челюсти, с колыхающимся тройным мясом на подбородке, перемололи бы плоть Фантомхайва, как мясорубка. Будь эта туша поменьше, Себастьян бы справился, конечно, справился бы… Но оранжевая гавайская рубашка на тот момент была как рок.
Себастьян заслонил Сиэля и откинул его вперед: «Беги», свиная туша с нечеловеческой, животной яростью повалила мужчину на пол, послышался хруст костей. Себастьян закричал, он старался удержать лязгающие зубы подальше от себя. Сиэль просил помощи у пробегающих: «Помогите!» пока не схватил первое попавшееся орудие — огнетушитель.
Им он огрел затылок атакующего. Как ни странно, одного раза оказалось мало. Туша продолжала свирепствовать, у Себастьяна уже не оставалось сил. Третий, четвертый, пятый удар. Сначала глухой, затем какой-то жидкий и ломкий. Вместе с криком Себастьяна в Сиэле проснулась невиданная раньше сила. Ему казалось, он участник безумного ток-шоу, в котором зачем-то должен убить человека, — а ведь зомби казался ему еще человеком.
Когда Себастьян поднялся с помощью Сиэля, на его руке уже значился след укуса, сочилась кровь. Хоть мужчина и остался жив, но на тот момент уже все было кончено.
Сиэль холил и лелеял своего зомби. Их семье пришлось переехать с юга поближе на север, где было безопаснее, да и плоть Себастьяна не разрушалась так быстро (на тот момент юноша был уверен в гниении, хоть и медленном).
Семья Фантомхайв выжила: отец, мать и брат-близнец. Сиэль поставил ультиматум: если они оставят Себастьяна в таком «болезненном» состоянии, он покончит с собой. Иначе никого было не переубедить.
Они поселились в заброшенном доме, на окраине леса, видимо хозяева съехали, когда начался ад или же перевоплотились в его полноправных обитателей и теперь подбирали падаль и охотились, слоняясь по большой дороге.
Если в начале Рейчел единственная поддерживала сына, не уверенная в том, выздоровеет ли зараженный или нет, то со временем переняла точку зрения Габриэля и Винсента: от немертвого надо избавиться. Но Сиэль оставался непреклонен: «Мой человек — моя ответственность». Он считался с безопасностью для остальных, поэтому запирался с Себастьяном в своей комнате.
Мать убивалась от горя, но с отцом им хватало забот. Шок охватывал каждого члена семьи, мир перевернулся с ног на голову, и зомби в доме вместе с обезумевшим сыном казалась каплей в море.
На ночь Сиэль укладывал Себастьяна спать в персональную кровать. Морозильная напольная камера из супермаркета «Три пингвина» — надежность, экстренная заморозка. «Сохраним все до льдинки» — гласила рекламная брошюра. Сиэль верил. Это все, что ему оставалось. Верить в чудо и морозилку.
Иногда юноша пытался отвлечься от своей отчаянной попытки и размышлять логически, но смерть и Себастьян, дуэтом в жизни, уже находились вне логики. Тогда Сиэль уповал на слабые места в природе вируса немертвых.
Найдут лекарство или… случится что угодно, ведь в мире, где могут быть зомби — может быть все. А если не может появиться чудо для любви — то и к дьяволу такой мир, пусть сгниет под кучей трупов к чертям собачьим.
Иногда Сиэль видел в тусклых, пропитанных свирепостью глазах свет надежды. Он никому не говорил об этом. Боялся сглазить. И, разумеется, раньше он никогда не верил в сглаз.
— Ну и что, что ты чудовище, Себастьян. Как-нибудь переживем. Справимся, — говорил Сиэль. Он раскладывал покер перед зомби. Иногда со стороны могло показаться, что Себастьян с подозрением наблюдает за раскладкой: Сиэль в картах мог быть нечист на руку.
Из окна их спальни виден Конец Света. С рассветом он гасит надежду на счастливый финал — какой финал, о чем все сказочники? — а с наступлением сумерек хочется только одного: пережить еще хотя бы ночь.
Тьма наполняется шорохами. Не то крысы, почувствовавшие в упадке цивилизации свободу, не то другие выжившие, остатки не мародеров, нет, их смело временем, а — горстки убийц и лузеров, вроде Сиэля. Эти лузеры — сплошной оксюморон: им вроде как повезло остаться в живых, но вряд ли протянут дольше той же среднестатичтической крысы. Их попросту тоже сжирают зомби. Видите ли у лузеров — кишка тонка. Убить мертвеца еще можно, но… Есть вещи пострашнее мертвых. Другие выжившие, например.
Но Сиэль — сможет. У него есть запас пуль и револьвер. Он нажмет на курок, прицелившись в любую голову: будь она мыслящей или… растерянной как у Себастьяна.
Он называет вирус именно так, растерянностью разума. Даже несмотря на трупный цвет кожи, выпирающие свекольные вены — эти веревки и жгуты, реки, нити, путы… Сиэль воображает как по ним бухнет не гнилая жижа, а замороженная душа.
Брат, да и вся семья, считает младшего помутившимся рассудком, но зомби не трогают.
— Сиэль, Себастьяна больше нет. Ты держишь овощ, цепляешься за прошлое, и оно тянет тебя назад… Делает больно. Не только тебе, всем нам.
— Это только мое дело. Мое и Себастьяна.
Сиэлю приходится не отходить от Себастьяна ни на шаг и брать его с собой повсюду: Габриэль и остальные попытаются устранить угрозу, едва предвидится момент. А после, когда Сиэль будет проклинать семью и кричать, привлекая смерть со всех концов города, они скажут, что закопали боль Сиэля ради него самого. Он свыкнется.
Пошли они к черту.
Себастьян любил Сиэля по-настоящему. И Сиэль будет любить Себастьяна.
Пока земля и гниение не разлучат их. Пока тупые коренные зубы и клыки зомби не разорвут путы, которыми они связаны.
Если Сиэль не будет держаться ради Себастьяна, то и ни к чему все это вообще. С миром покончено. Началась эра антиутопии, когда комичные страшилки с экранов телевизора переносятся в реальность. Возможно, сила коллективного воображения воплотила фантазии в жизнь?
В начале было слово…
В 21 веке было слишком много слов: суррогат, монстры, насилие, секс, болезни, войны, извращения… Но преодолело все прочие слова самое забавное — зомби.
Не забавно только глядеть в любимые глаза, исполненные звериной низменной пустоты.
— Еще ложечку, Себастьян. Открой рот.
Железная ложка с белесой смесью отправляется в приоткрытую щель между синих губ. Детская питательная смесь «Nun»: в неприличных количествах Сиэль нашел ее в аптеке и урвал несколько коробок. Он посчитал так: организму необходимо поддержание, но если вирус требует именно мясо и крови, то это не та диета, которая нужна.
Еда невинных младенцев.
Очищение.
Очень много смеси проливается, Себастьян не глотает ничего, если это не мясо, его он готов выгрызать и вылизывать. Поэтому приходится хитрить и примешивать к смеси куски мяса, не настоящего, а из сои. У зомби есть обоняние. Вместе с обостренным слухом оно создает более чем сносную проблему для выживающих. Особенно для лузеров.
Однажды Сиэль обнаружил, что сердце зомби бьется. Не как у нормального живого организма, а как у лягушки в анабиозе. Стук… Тишина… Стук… Мозг жив. Себастьян жив. Его разум, как и говорил Сиэль, в растерянности, опутан сетью вируса.
Он продолжает кормить его и разговаривать.
В ароматном доме, в котором они нашли убежище, оказалось множество старья. Граммофон, детские игрушки, большая библиотека.
Сиэль читал Себастьяну книги. Первая, которую осилили: «Алиса в Стране Чудес».
— А помнишь, как мы косплеили ее в темной версии? Я был кровавой Алисой, а ты Чеширским котом. Я неделю тебя уговаривал, ты отмахивался: «Глупости», но в итоге сдался. На грим убили четыре часа, но твой кот вышел жутчайшим, шикарным, как полагалось… Правда до конкурса мы так и не дошли, а все из-за тебя — решил устроить праздник в спальне, мы опоздали… Вернее, совсем не пришли, а ведь у нас были все шансы занять призовое место… И по итогу я оказался прав: тебе понравилось, а у меня… Была одна из самых лучших ночей в жизни. Хотя с тобой каждый день был праздником.
Сиэль отложил книгу. Могло показаться, что зомби, склонивший голову набок, пристально слушает. Он наглухо привязан веревками и ремнями к высокой спинке стула, на груди болтается намордник. Из впалой груди вырывается сипящий, нездоровый звук. Он такой мертвый, этот звук, похож на завывание осеннего ветра над кладбищем или чьими-то останками. Для Сиэля этот звук стал желанным: по нему он ориентируется ночью, когда просыпается от страха или кошмара — если шелестит, значит, все хорошо. Разум мужчины еще плутает.
Глазные белки в последнее время напоминают мороженные шарики в карамели с клубничным сиропом: влажно блестят, воспаленные, налитые кровью и цветом желтка.
Сиэль иногда рискует, омывая тело зомби. Себастьян заслуживает лучшего ухода, его кожа должна дышать. Раз в несколько суток она покрывается тонким слоем влаги, она, как конденсат. Волосы истончились и стали выпадать, но ногти по-прежнему растут.
От чистого тела все равно исходит запах смерти, как Сиэль ни старается. Аромат ее пугает, хочется кричать. Себастьян и смерть в одном лице похожи на дуэлянтов.
«Борись, ради бога, борись!»
— Иногда, — признается Сиэль, — я мог казаться тебе бесчувственным, знаю, но… Мне всегда нужно было много времени, чтобы привыкнуть к человеку. Я очень недоверчив, к счастью, ты это понял и был терпелив. Я… мог довериться и полюбить только преданного и искреннего.
«И ты доказал, но — чего это стоило. Теперь бесчувственный ты, и терпеть должен я».
Себастьян глядит в пространство перед собой, изо рта капает. Живой мертвец похож на хищника в засаде. Сиэль знает: стоит только шелохнуться, на него попытаются наброситься. Мокрый оскал, на кончике сизого языка пенится нечто, не похожее на слюну, какая-то взбитая слизь.
— Да. Тебе пора чистить зубы. — Рисковать всякий раз при кормежке и гигиенических процедурах — то немногое, чем Сиэль может отблагодарить.
Себастьян всегда был чистюлей: тщательно следил за зубами и чистил их три-четыре раза в день. Глядя на его ровные, белые зубы никогда не думалось за скверную наследственность от матери. Всю школу Себастьян проносил брекеты.
Сиэль думает, что Себастьян оценил бы такую заботу. Чистит он, конечно, не четыре раза в день, дай бог раз в пару суток, но и риск велик.
Один раз ремень лопнул и зубы клацнули в полудюйме от запястья.
Сиэль играет с Себастьяном в цветные кубики: Себастьяну полезно наблюдать яркие цвета. Иногда они слушают музыку: в основном классику. Сиэль вычитал, что она хорошо стимулирует мозговую деятельность. Но иногда можно устроить праздник.
Желтенький, старый как мир, плеер на батарейках. Сиэль даже сделал вылазку в музыкальную лавку, в хаосе и развале случилось чудо — целая кассета с любимой группой Михаэлиса.
Он включал «AC/DC», садился напротив зомби и наблюдал его лицо. Вдруг проблеск? Сиэль не имеет права его упустить.
— Ты обожаешь эту группу. Придешь с работы, врубишь на стереосистеме, дом трясется, соседи плачут, кот под диваном, ну, а я шкребусь к соседям: «Впустите!»
Сиэль посмеивается через призму глухой печали: интересно, что случилось с котом? В дом ведь они так и не попали… В день, когда все началось.
Собственный смех звучит как скрежет металла, укутанный в вату.
— У людей, которые слушают тяжелый металл — интеллект выше среднего. Ты знал? Так что у тебя есть все шансы одолеть эту… Заразу, которая окутала разум.
Сиэль не любит брать Себастьяна на вылазки в город, но приходится. Он ведет его на цепи, укутанного как гусеница в кокон: ремни, веревки.
Другие лузеры прозвали Сиэля Собачником.
— Эй, опять ты! Не приближайся со своей псиной!
Больно надо. Сиэль старается не попадаться на глаза людям. Особенно одному типу из выживших. Кличка у него Гробовщик. Из двух видов выживающих он относился отнюдь не к лузерам.
Рыба, оказавшаяся, в воде. Чокнутый. Говорят, он коллекционирует головы зомби, а убивает их то ли косой, то ли серпом. Сиэль ни разу не видел ни того ни другого. За исключением пистолета, которым Гробовщик однажды прицелился в голову спутника.
— Задрал уже с этой хренью, мелкий. Помогу тебе избавиться от нее. Пух! И проблемы нет.
Чертов психопат. Сиэль навел дуло пистолета ровнехонько на человека: мушка на лбу, как говорится.
— Тронешь его, и я тебе кишки наружу выпущу. В ту же секунду.
Мужчина осклабился, выглядело это жутко, он сам чем-то похож на зомби: обросший, с пепельной кожей и нездоровым блеском глаз.
— А у тебя стальные яйца. Ладно, живи со своим дружком.
— Я тебя предупредил. — У Сиэля мог дрожать голос, но только не взгляд. Он никогда не надеялся, что его кто-то поймет. Он и сам себя не понимал. Просто…
«Я делаю то, что должен». Вот и все…
Вот и все.
А ведь он никогда не стрелял в человека. Несколько раз в зомби, в общем — типичный лузер. Настоящие выжившие, мародеры, убийцы, маньяки его на кусочки разорвут.
— Успокойся, щеночек, я вижу, мы с тобой… Как это говорится? одной крови. Выживаем в этом безумном-безумном мире, вокруг нас одни чокнутые, но чокнутыми считают только нас. Вот парадокс, да?
Что он несет? Себастьяну надоело просто стоять, и он поддался корпусом вперед, упираясь плотной коконовидной тушей в спину юноше. Вдоль позвонков прошел электрический разряд: «Стой смирно, Себастьян, только не сейчас!» когда нельзя отвлекаться. Кто знает, что Гробовщику придет в голову.
И вот раздается смех, которому впору звучать лишь за желтыми стенами. Хотя… Теперь без разницы. Безумие может звучать где угодно, из любой щели.
— Как зовут твою смерть? Она твой брат? Или просто зверюшка? Может быть тоже заведу себе парочку…
— Он не зверюшка. Некогда нам с тобой болтать. Пошли, Себастьян. — Юноша натягивает повод. Себастьян как пустая болванка, только издает глухие сдавленные звуки: рычание, сипение, тупые шаркающие шаги, на его ногах тяжелые ботинки.
— Себастьян, звучит по-собачьи, — раздается уже позади. Леденящий душу хохоток.
Не беспокойся, Себастьян, я не отдам тебя никому.
Самой страшной угрозой оказался не психопатичный незнакомец, расчленяющий зомби косой, а близкие люди.
И случилось это в тот самый внезапный период, когда Сиэль не мог поверить тому, что видит.
А видел он вот что: в глазах Себастьяна все чаще стал зарождаться проблеск. Нет, не тот, что прежний, с каким Михаэлис глядел на Фантомхайва, ближе к проблеску умного и истощенного животного.
Когда Сиэль читал или что-то рассказывал зомби, он мог наблюдать особую тишину его тела, напряжение и… усилие вслушивания. Сначала Сиэль думал, что ему мерещится, но все же не сдался.
И тогда произошла еще одна необъяснимая вещь. Цвет кожного покрова и ногти. Кожа Себастьяна перестала отливать голубо-зеленым, а пятна, похожие на старые синяки, стали выцветать, распухшие, червонные вены уменьшились, а на ногтевых пластинах появился переход: ломкое, неровное, нездоровое сменялось на более чистое и гладкое. Розовел цвет.
Теперь Сиэль завел дневник, в который записывал малейшие изменения.
Кропотливая, медленная трансформация.
Может быть, Сиэль сошел с ума, и ему мерещится, он впал в состояние эйфории, в которой оказываются безвозвратно те, кто видит только то, что хочет увидеть.
Но, а если нет? Что если Себастьяну становится лучше? У вируса кончается жизненный цикл.
Он хочет поделиться новостью с родителями и братом, но понимает, что лучше не стоит. Мелкие изменения заметны только Сиэлю, он наизусть знает карту цветов на теле своего зомби, а семья может не заметить и решит, что сын тронулся умом окончательно. А значит, — Сиэль подвергнет любимого опасности.
Еще никогда раньше он не испытывал такого страха. Крах надежды? Что если… Что если… Что если…
Глубоко внутри юноша знает, что такого поворота в их с Михаэлисом сюжете не переживет.
— Оставлю им записку, — хмыкает Сиэль, отправляя ложку «Nun» в пассивно принимающий рот. — «Похороните меня с моим зомби». Умрем как Ромео и Джульетта новой эры. Так и сделаем, Себастьян. Если ты не справишься… Но ведь ты справишься. Кто если не ты?
Кто если не я?..
Вместе с бессонницей Сиэль ощущает приподнятость духа. Он то и дело шутит, ободряя зомби.
Запись в блокноте:
«25 августа, 17-43, Себастьян смотрел на меня восемь минут и не отводил взгляда. Он как будто силится подумать, какое-то движение внутри него, я это чувствую, я это вижу. Буду называть его по имени чаще.
25 августа, 23-05, Себастьян больше не реагирует на запах мяса как раньше. Реакция притуплена. Даю больше детской смеси.
26 августа, 11 утра, вялый, заторможенный, не агрессивный.
29 августа, 18-00, Себастьян сглотнул смесь. Сам. Мне не показалось.
3 сентября, кожа стала чище, светлее. Воспаление глаз не такое явное, даю 8 из 10.
5 сентября, дыхание ровнее или мне кажется?
6 сентября, смесь кончается, придется выйти на вылазку».
В тот день в комнату постучался брат. Сиэль застал его на пороге, встревоженным. Габи и раньше высказывал ему свои опасения:
— Сиэль, ты совсем перестал выходить из комнаты. Твой Себастьян…
— Ничего не хочу слышать. Ты не поймешь.
— Не пойму, ты прав.
Но на этот раз волнение было другого рода.
— Маме нехорошо, спускайся вниз. — Сиэль почувствовал подвох, кто как не он заметит его в глазах своей копии? И все же сомнение одолело: а вдруг правда? Он вышел из своей баррикады, бренча ключами, и бросил взгляд на Себастьяна. Зомби сидел, привязанный к стулу. В этот момент Сиэль готов поклясться, что различил нечто большее, чем пустой взгляд немертвого.
Сзади толкнули. Из-за угла показались отец и мать, они схватили сына и затащили внутрь. Габриэль зашел следом, за спиной он прятал пистолет.
Сиэль закричал, отец заговорил:
— Успокойся.
— Пожалуйста, милый, мы делаем это ради тебя!
Габриэль приставил дуло к голове зомби. Себастьян не шелохнулся. Он по-прежнему смотрел на Сиэля.
— Пришло время прощаться, Сиэль.
— Он живой, вирус уходит!
Габриэль переглядывается с родителями, Рейчел плачет.
— Сиэль, мне правда жаль. Невыносимо больно видеть как ты сходишь с ума. Мы думали, тебе нужно время, чтобы отпустить, столько на нас навалилось, но всему есть предел. Тебе становится хуже.
— Мы любим тебя, Сиэль, — сдавленно шепнула мать. Ее рука погладила щеку сына, она была мокрой.
— Себастьян живой! Клянусь! Посмотрите на него!
— Милый, его давно нет с нами. Если ты его любишь — отпусти.
— Я даю тебе попрощаться с ним.
— Щелкнул затвор. — И покончим с этим. Давно надо было это сделать.
Сиэль, пожалуй, исчезнет, как зомби: рассудок расплывется. Но не из-за вируса, а из-за боли.
Внутри все оборвалось. В следующий миг, едва раздастся выстрел Фантомхайв потеряет самого себя.
У Габриэля такой же хладнокровный синий взгляд, как у Сиэля, целившегося в Гробовщика. В конце концов, оба близнеца защищали то, что им дорого.
За минуту до конца юноша обращается к тому, кто будучи человеком сумел стать для него особенным. На плоском лице сумрачно: только глаза тускло светятся.
— Себастьян, — заговорил Сиэль, — посмотри на меня, Себастьян. Умоляю, я знаю, ты слышишь меня… Себастьян!
Тусклый блеск хаотичен, всматриваясь в него все время жизни с зомби, Сиэль возможно научился воображать. Возможно ли… Возможно, что Габи прав?
Нет.
— Он хочет сказать, но не может! Нужно время, дайте нам время.
— Хватит, Сиэль. Его держать опасно. — Габриэль готовится стрелять. Он обращается к зомби. Когда-то они хорошо общались.
— Прощ-…
— С…ссс… — пепельные губы изогнулись, дернувшись. Из глотки зомби потек звук: сссс.
— Себастьян! Он говорит, слышите? Я здесь! Себастьян, я рядом, с тобой. Сиэль!
Бледный свет в карих глазах растет. Теперь Сиэлю он очевиден. И не только ему.
Как должно быть невероятно тяжело дается звук из позабытого тела. Но Себастьян — может. Сиэль всегда в него верил. Наконец, немертвый издает свое первое подобие слова. Его узнают все.
— Си… л.
***
Спустя месяц к Себастьяну вернулись силы, еще через полгода он восстановился и стал похож на нормального человека. Словно ничего и не было. Удивительна природа организма и его скрытые ресурсы. Хотя все в семье уверяли, что удивительна далеко не только биология.
Любовь.
И та упрямая болезненная ярость, с которой Сиэль ее защищал. Он как будто знал правду или некая сила вела его. «Я делал то, что должен».
Они переехали к океану вместе с другими остатками выживших. Людям все казалось, что необъятные воды дарят надежду. Себастьян сказал, что в то время, как он стал просыпаться, как личность, он ориентировался на странный синий цвет.
— Все было видно смутно, пятнами, мысли ускользали. Это была не-жизнь, похоже на вспышку и угасание. Вот я есть, и вот меня нет. Осознанность в пелене, нет четких образов, нет мыслей, я только смутно ощущал, что должно быть иначе. Изредка впереди появлялся и рос цвет. Синел. Вода? Море? Небо? Я думаю, потребовалась вечность только на то, чтобы возникла ассоциация. Проблеск. Цель. Я стал ползти сквозь пелену вперед, только вперед всякий раз, когда видел море. Я долго думал, что же это за синяя вода, которая спасла меня. Море, к которому я полз и выжил… Сиэль, это были твои глаза.
Себастьян и Сиэль искали истории про других зомби, надеясь, что схожие случаи выздоровления происходили. Но, к сожалению, Себастьян оказался первым и единственным ходячим мертвецом, которого вернули обратно.