Лес

Действующие лица:  

Йоринда.

Йорингель.

Ульрих и Ульрика, их дети.

Картина I. Исчезновение

Мрачная комната. Окна заросли плющом — и тёмная, плотная его листва не пропускает свет солнца. В углу горит алая лампада. Перед иконой — друг напротив друга — стоят на коленях женщина и мужчина: это Й о р и н д а  и  Й о р и н г е л ь. Их руки сплетены, бледные лбы сомкнулись. Они плачут.

Й о р и н г е л ь. Вот уже четыре дня, как наши дети ушли. Я думаю, они не вернутся: Лес растерзал их.

Й о р и н д а. Я видела странный сон. Человек в чёрном вёл их — наших милых детей — за собою. Они шли за ним, как кроткие ягнята — я звала их, звала, но они не слышали... Он достал серебряную дудочку и заиграл, этот страшный паяц, этот дьявол — и они танцевали под неё, уходя всё дальше и дальше от меня, пока не исчезли в глубинах сна.

Й о р и н г е л ь. Дурной сон. Наших детей больше нет среди живых.  

Й о р и н д а. Я не могу в это поверить. Мы заперли их, как запирают в клетке певчих дроздов — для их же блага! — но я не знала, что зов Леса так силён... Почему они ушли из нашего дивного сада, где растут все земные цветы, где их баловали, точно маленьких ангелов? Мы не знали нужды — и любили их сильнее, чем Господь любит сладчайших чад своих. Ах, Ульрих... Бедная моя Ульрика!

Й о р и н г е л ь. Лес берёт своё. Мы вышли из него: обманули — не дали полакомиться детскими костями. Но он запомнил своевольных беглецов — и отнял наших детей. Какая страшная боль! — лучше бы нам вырвали сердце.

Й о р и н д а. Мне казалось, это безумный сон. Я не забыла о нём, но заперла сонную дверцу на ключ — и бросила в чёрные пучины. Но он подобрался к нам... О, я слышу голодный шелест чащобы... Где бы мы ни были, он идёт за нами.

Й о р и н г е л ь. Багровое небо — и обожжённые яростным солнцем лапы... Я тоже помню. (Он невольно касается изуродованной культи.) Помню так ясно, что зажившая рана вновь кровоточит. Вечный кошмар, явившийся из области сна... Его не должно быть — это страшная сказка для злых детей. Его не может быть — но я вижу, как он тянет к нам ветви.  

Й о р и н д а. Закрывая глаза, я вновь становлюсь ребёнком, что заплутал в чудовищном Лесу.

Й о р и н г е л ь (шёпотом). Чей давний ужас в памяти несу.*  

Картина II. Воспоминание

Страшный Лес среди выжженной пустыни. Ядовито-огненное небо бросает медные отблески на кривые, изогнутые в муке деревья — распухшие, будто трупы, с длинными изломанными сучьями. По Лесу идут мальчик и девочка — юные Й о р и н д а  и  Й о р и н г е л ь.

Й о р и н г е л ь. Йоринда, я боюсь. Мы заблудились: ветви сплетаются — точь-в-точь лабиринт... Пути обратно нет, он растаял в пыли — теперь мы никогда не вернёмся домой.

Й о р и н д а. Не бойся. Мы пройдём Лес до конца, даже если придётся идти ночью — он конечен, он не может длиться вечно.

Й о р и н г е л ь. Нет! Он тянется до горизонта — чёрный, лохматый, как чудовище, он свернулся в обугленной низине и дремлет. Мы его разбудили...

Й о р и н д а. Что ты такое говоришь? Это всего лишь мёртвый лес. Когда-то он был зелен: в тени дерев укрывались изящные лани, птицы пели в цветущих ветвях, но потом пришла смерть... Он вспыхнул — и сгорел. Кровавое облако смрада повисло над ним... Видишь — всюду белые камни? Это старые-старые кости. Здесь нет ни птиц, ни зверей — они не отдыхают среди могил, когда кочуют из леса в лес: они боятся. Какая жуткая тишина... Только мертвецы скрипят на ветру.

Й о р и н г е л ь. Я слышал эту песню. Но в ней нет главного: ты что-то скрываешь. Чем живёт Лес, этот обгорелый труп? Он мёртв, но дышит — кожа истлела, обнажив нервы — это ли не пытка...

Й о р и н д а. Не знаю. Но я слышала, что он только зовётся мёртвым, а на деле — жив. Глубоко в чаще, где вечно ночь от сросшихся в купол ветвей, бьются древесные сердца. Они живы! — по-настоящему живы. И раз в год, в самую тёмную ночь, земля отпускает их: они шепчутся, как люди, и блуждают до утра — пока корни не замрут на месте. (В сторону.) Оттого в Лесу легко заблудиться...

Й о р и н г е л ь. Бьются сердца? Но значит ли это, что у них есть кровь?

Й о р и н д а. Да, под чёрной корой течёт кровь: не ломай ветвей, не обрывай коры — если она брызнет тебе в глаза, ты ослепнешь.  

Й о р и н г е л ь. Вот как... Они живые. Но что же они едят?

Й о р и н д а (зажимает ему рот рукой). Тише... Видишь — ветви затихли на ветру? Они слушают нас, разглядывают, принюхиваются. Если бы ты порезал руку — об этом уже знали бы в чаще... Они чуют кровь, как псы.

Й о р и н г е л ь (ёжится). Эти останки внушают мне ужас. Зачем я залез в разрытую могилу, где корчатся древние мертвецы? Боже, как страшно... Они похожи на призраков, что пришли за моей кровью.  

Й о р и н д а. Это так. Они разорвут тебя на части острокрюкими ветвями, размотают внутренности и впитают иссохшими пальцами кровавый сок...  

Й о р и н г е л ь. Неужели они едят детей?

Й о р и н д а. Да... (Она замолкает и мрачно прислушивается.) Почему мы заблудились, Йорингель? Почему мы не слышим рога твоего отца? Не слышим стук топора моего? Они обещали, что мы услышим их, как бы далеко не зашли. Но я давно не чувствую их рядом. Они бросили нас, отдали на съедение...

Й о р и н г е л ь. Прошу, не пугай меня. Они ищут нас — и скоро найдут. Зачем мы идём в чащу? Они не пойдут за нами... Этот лес не пускает взрослых: деревья сплетаются, как терновник у башни спящей царевны.  

Й о р и н д а. Тише! Не говори так громко. Если мы будем тихи, как зайчата в траве, они не услышат нас... Они неповоротливы и стары — взгляни, как высоко уходят ветви! Видишь... Впереди один из принцев: тяжёлая корона, венчающая ствол — знак его королевственности. Но если мы подойдём чуть ближе, корона раскроется — и ветви, свёрнутые улитками папоротника, потянутся к нам...  

Й о р и н г е л ь. Мне страшно, Йоринда. Почему нас не трогают...

Й о р и н д а. Потому что я знаю, как идти. Нужно слушать... Мертвецы обитают среди живых — их сердце не бьётся, и под корой не шумит кровь. Они безопасны — и не съедят нас.  

Й о р и н г е л ь. Я не умею их различать! Живые походят на мёртвых — они темны, страшны...

Й о р и н д а. Тише! У живых шевелятся кроны — они наклоняются к нам, но слишком медлительны, чтоб изловить. Они поймают тебя, если ты замрёшь от страха...

Йорингель спотыкается о вздыбившийся корень и падает, стесав кожу о кору. 
Рана пенится бисерной кровью.

Й о р и н г е л ь (морщится, чтоб не заплакать). Подожди немного... Я перевяжу ногу.

Й о р и н д а. Ах! Что ты наделал? (Наступает на корень, что по-змеиному ползёт к ноге Йорингеля.) Они учуяли нас... Смотри, как вьётся корень! Оно голодало — и капля твоей крови растревожила его. Идём скорее! — оно оживает.

Й о р и н г е л ь. Я только перевяжу!

Й о р и н д а. Нет нужды. Оно уже нашептало Лесу о нас. «Проснитесь! — скрежещет оно, нетерпеливое и жадное. — Как долго мы ждали... В нашей гробнице гости — слабые дети, полные крови!» Вот... Они ожили.

Неподвижные дотоле деревья скрипят и раскачиваются, как в шторм: гибкие чёрные ветви хлещут по земле — это плети! Они цепляются друг за друга и ползут, извиваясь. Всё быстрее и быстрее хлещут они по выжженной земле, поднимая клубы пыли... Демонический лес ожил — и, подобно ликантропу, вышел на охоту.

Й о р и н г е л ь. Мы не пройдём — и назад пути нет. Мы попали в капкан... Как страшно они бьются о землю, словно хотят расколоть её! Они пронижут наши тела, стоит нам попытаться пройти, и разорвут... Мы повиснем кусками плоти на рогах исполинского оленя.

Й о р и н д а (отступает). Я видела такое однажды... Отец взял меня с собою в лес: он знал язык зверей и птиц, умел ставить приманки и ловить юрких птах. Но мы зашли в чащу — близко от гиблых болот — и в изумрудно-тёмных иглах елей засквозила кровь... Мы подошли ближе и отшатнулись: на их лапы нанизали сердца — и гирлянды бледно-красных кишок венчали еловые пирамиды... Я не знаю, Йорингель, кто это сделал, но тогда я подумала: «Как странно... Деревья не едят людей, деревья не украшают себя человечьими потрохами...»

Й о р и н г е л ь (берёт её за руку). Идём! Нет смысла гадать. Слушай мертвецов... Слушай тех, в чьих жилах не течёт выпитая кровь.  

Й о р и н д а. Какой шум они подняли! Я не услышу мертвецов, но увижу: они не могут пошевелиться. Я иду за тобой.

Они идут, прижимаясь к мёртвым, тихим деревьям. Озлобленные людоеды напрасно тянут к ним ветви, с тяжким грохотом склоняясь к земле: им не достать детей.

Й о р и н г е л ь. Как они злы... Как они завидуют плотоядным тварям, чьи ноги не связаны корнями! Они не достанут нас, Йоринда. Мы пройдём Лес и выйдем к пустыне...

Й о р и н д а. Осталось немного! Мёртвые сторожат пределы чащобы, берегут живых от солнца... Я вижу свет! — мы спасены.

Среди толстых стволов мелькают проблески неба. Лес расступается, неохотно выпуская пленников из чащи. Но Йорингель неосторожен: ловкая ветвь хватает его за ногу и вонзает шипы.

Й о р и н г е л ь (падает). Йоринда! Помоги мне... Оно впилось в меня, оно тащит к себе! Ветви покрылись зубами и шипят — это волчья пасть... Помоги! Оно ест меня!

Й о р и н д а (застывает в ужасе). Я не знаю, как спасти тебя! Оно сильнее меня. (Будто очнувшись, хватает его за руки и тянет.) Оно сильнее... Господи!

Йоринда тянет Йорингеля, упираясь изо всех сил — и на какой-то миг перетягивает его. Она выходит из границ Леса. На плотоядную ветвь падает луч закатного солнца — она вздрагивает, как от боли, и отпускает Йорингеля. Но уже поздно: лодыжка объедена до кости. Йорингель беззвучно плачет: он не может встать. Йоринда стоит в лучах солнца. Йорингель остаётся в тени.

Й о р и н г е л ь (очень тихо). Оставь меня, я не могу идти.  

Й о р и н д а. Скоро ночь! Людоеды очнутся. Они протянут свои ветви — и разорвут тебя. Мы вышли из Леса, как ты и обещал мне. Смотри: это пустыня — и в розовом небе над ней загораются первые звёзды. Поднимается закатный ветер — он чист, он идёт с полей, в нём нет копоти и тлена...

Й о р и н г е л ь. Я не могу, мне так больно, что я забыл о страхе. Иди скорее, уходи! Ты не поднимешь меня.

Йоринда молчит и смотрит на него. Она отрывает подол алой юбки и бережно, осторожно обматывает окровавленную ногу.  Йорингель плачет, и его слёзы капают ей на руки.

Й о р и н д а. Идём! Я не брошу тебя, как бросили нас родители. Мы свободны, и смерть, крадущаяся за нами весь путь, отступила. Больше никогда мы не встретимся с ней. Прощай, Лес! Мы вышли из царства теней.  

Йорингель опирается на плечо Йоринды и делает шаг к солнцу, подволакивая обезображенную ногу. Деревья шумят в бессильной злобе. Дети медленно идут в сторону пустыни.

Картина III. Возвращение

Вечер. Тёмная комната освещена фонарём. Йоринда и Йорингель сели за стол, но не притрагиваются к пище. Два прибора пусты — и они долго, бесцельно смотрят на них. Дверь в сад открыта. Из-за изгороди, увитой розами, виден Лес.

Й о р и н д а. Он шёл за нами. Он пересёк великую пустыню, чтобы отыскать нас. С собой он привёл больное небо цвета ржави и бесконечные грозы. Как давно я не слышала грома... В нашем доме не было места тревоге — но теперь она здесь.

Й о р и н г е л ь. Я ждал этого. Он оплёл наш мир, сотканный из любви и радости, своими безобразными полипами. Для чего он существует? Чтобы напомнить нам, что рая на земле не бывает? Что наш удел — адский лес самоубийц, терзаемых чудовищами? Я устал бояться, Йоринда.  

Й о р и н д а. Теперь я жалею, что он не забрал нас тогда. Мы не ждали бы смерти, гуляя с детьми меж цветов, не боялись бы за них, наших птенчиков... Не мучались бы от страха и неизвестности.  

Й о р и н г е л ь (с горечью). Неизвестности нет, наши дети погибли.

Й о р и н д а. Боже! (Закрывает лицо руками.) Мы так пытались сохранить их — наше великое сокровище — так пытались не походить на родителей, этих бездушных палачей, что отправили нас Ему на съедение... И вот они ушли! По своей воле! Они не заблудились, не потерялись, брошенные и испуганные, но сами ушли к чёрным ветвям и страшному небу...

Й о р и н г е л ь. Не понимаю, что мы сделали не так. Никогда не пойму — и плачу за эту ошибку кровью сердца.  

Й о р и н д а. В одном ты прав: Лес не простил нам своевольного побега. Мы должны были пропасть, войти в него — и попасться в зубы старой ведьме, чья злая душа не упокоилась в сожжённой иве... Но мы ушли, Лес так и не отведал нашего мяса — и съел... их.  

Й о р и н г е л ь. Он манил их, как сирены манят своих жертв... Как часто я уводил их от ограды: они любовались тьмой и гибелью. «Отец! — говорили они. — Отчего нам нельзя пойти туда? В нашем саду вдоволь птиц и цветов, немеркнущее солнце и вечный праздник — но мы хотим туда! Там так тихо, спокойно, тёмные деревья, тёмное небо... Мы никогда не были в лесу, но читали о нём в книгах: там живут волки и лисы, там растут волшебные травы...» И как было объяснить им, что в Лесу нет чудес? — только зло, боль и голод...

Й о р и н д а. Наши дети — не мы. Мы не смогли бы вложить им в голову собственные страхи. Быть может, перед лицом смерти они поняли, от чего мы хотели их сберечь. (Опускает голову.)

Й о р и н г е л ь (ласково касается её руки). Не плачь. Быть может, они вышли по ту сторону пустыни, как мы с тобой когда-то... Я забыл, что где-то ещё есть люди. Наши... родители, если они ещё живы. Мой мир сжался до тебя и наших детей.  

Й о р и н д а (плачет). Боже мой... Я бы всё отдала, лишь бы вновь услышать их голоса. Бедные мои дети! (Вскакивает, прислушиваясь.) Ах, это дождь... В его шуме мне послышался их нежный смех.  

Й о р и н г е л ь. Лес особенно мрачен в дождь. Он стоит угрюмый, как убийца, и смотрит на нас. Иногда я думал — в предрассветные часы, когда странные мысли обретают ясную форму — что сожгу его. Как славно загорятся мертвецы, что сторожат вампиров в чащобе! Но потом я вспомнил, что нельзя умертвить мёртвое. Они не сгорят вновь — острые крючья выкованы из железа.

Й о р и н д а. Ты прав, но жажда мести слишком сильна. Я скорблю по детям — и горе моё безмерно, но ненависть к Лесу во сто крат сильнее. Я ненавижу его! — жить, думая лишь о дьявольской твари!  

Й о р и н г е л ь. Твоя ненависть не вернёт нам Ульриха и Ульрику. Но мы уничтожим Лес, выросший из детской крови. Отныне мы не бежим, а идём навстречу.  

Оглушительный раскат грома взрывает тишину. Йоринда подбегает к окну и смеётся.

Й о р и н д а. Лес горит, Йорингель! Лес горит! Молния попала прямо в его чёрное сердце. Как сладко мне смотреть на его кончину... Он рассыпается, как пепел. Его смоет дождь — и нечестивый прах унесёт рекой. Это расплата за то, что всю жизнь ты шёл за нами, уничтожая тело и разум; расплата за то, что ты отнял наших детей! Уходи в сон! — и гори, гори... Господь услышал нас, Йорингель. Он послал нам утешение. Сейчас мы ляжем спать — а когда проснёмся, вековечный кошмар исчезнет... Мы отринем страх, Йорингель.  

Небо над Лесом светлеет. Деревья корчатся в небесном огне — и на глазах рассыпаются. Огонь уничтожил проклятого мертвеца. Йоринда и Йорингель смотрят, как догорают его останки, и обнимают друг друга. Издалека доносится тихая песня их дочери Ульрики.

Конец.