***

Антон гуляет по улицам Питера. Четырнадцатилетний, уставший, но восхищенный. Город дышит жизнью и весной, несмотря на заволоченное облаками небо. Сегодня — это не то, что было вчера, оно точно не повторится завтра. Почему, Антон не знает. Осознает, уверен, старается догнать, поймать и, наверное, удержать.

И от этого лучше. И серые тучи кажутся немножко голубыми. И тени, и дома, и деревья — всё кажется немного голубым, немного небесным. Большие улицы отступают, появляются маленькие, Антон пытается убежать от них, но будто что-то утягивает его назад. Прячась от сильного ветра, держится ближе к домам и спустя пару минут останавливается около домов-колодцев, запрокидывает голову, с каким-то чуждым ему восхищением глядя на небольшой кусочек серого неба. Вдруг он слышит тихую какую-то отчаянную и странную ругань из-под ближайшей арки. Чуть помедлив, решается подойти и узнать, в чём дело.

Здесь, в тени, опираясь о стену многоэтажки, стоял высокий парень с уложенными чёрными, будто чем-то напомаженными, волосами. На нём была странная (что было не так, в тени Антон точно сказать не мог) белая рубашка и, о боги, сапоги до колен. Заметив подошедшего, он тряхнул головой и, выпрямившись, спрятал обе руки за спину.

— Эй, что-то случилось, помощь нужна? — Антон, правда, не уверен, зачем вообще лезет, в конце концов, сам-то он заплёлся непонятно куда в чужом городе, — Я Антон.

— Арсений.

Новый знакомый сдержанно кивнул и с недоверием уставился на Шастуна. Сделав шаг вперед, вышел из-под арки на свет, но всё также продолжал прожигать взглядом своих (теперь это ясно видно) голубых глаз. В каждой клеточки его тела сквозит такое недоверие, что Антон уже сомневается в правильности своего поступка. Кроме внимательного подозрительного взгляда, были спрятанные руки, напряженное положение тела, неестественно прямая осанка, плотно сжатые губы. И ведь Арсений, всё еще молча и не двигаясь ни на миллиметр, стоял в метре от Антона. Подождите, его одежда точно из нашего века? Из какой же книжки ты вылез, парень. В голове с самой первой секунды билась, уже казавшаяся вполне здравой, мысль развернуться и быстро свалить подальше от странного парня, но что-то держало. Это, как минимум, любопытно.  

Затягивающееся тяжелое молчание было прервано легко и просто. Арсений быстро сократил метр до десятка сантиметров одним резким шагом, практически уткнувшись носом в лицо парня. Антон как-то отстраненно заметил, что они почти одного роста. Чуть склонив голову вниз, Арсений ухватил чужое запястье и, глядя исподлобья, слишком громко произнес:

— Отведи меня домой.

И голос такой глубокий, чарующий, будто тайну какую-то хочет поведать. Антон удивлён, не понимает. К таким голосам не привык совсем. Странно всё это, они ж не в кино, не в книге, он не спаситель и даже не полицейский. Арсений, а Арсений, что это значит, что тебе нужно? А Арсений молчит снова и ждёт. Пытается словно пододвинуться ещё ближе, хотя куда уж, Антон инстинктивно отпрянул назад. А взгляд напротив потускнел, рука снова исчезла за спину и вот парень отворачивается. Шастун перехватывает руки теперь сам, разворачивая к себе, говорит, почему-то шепотом:

— Я отведу.

— Обещаешь? — а взгляд какой-то совсем-совсем детский.

А в ответ только кивок, сложно обещать непонятно что. Впрочем, здесь понятно, его просто нужно провести домой. А вот где этот дом — вопрос другой, сложный и непонятный. Его-то и озвучивает.

— А где ты живешь? А то знаешь, меня так-то тоже нужно проводить.

— Ты вернешься, — говорит так уверенно, пророчески, словно за Антоном висит карта с подробным описанием маршрута, — а мне на правый берег на улицу Н*, там сад, а дальше наша усадьба.

— Усадьба? — Антон смеётся, — Их нет уже больше века, кроме музеев, но надеюсь, ты не экспонат оттуда.

Холодное выражение лица собеседника, державшееся на нём весь разговор, вдруг пропадает. Арсений надувает губы, и Антон как-то облегченно смеётся, тот подхватывает его смех. Голова немного опущена, глаза прикрыты, смеётся переливисто, абсолютно противоположно откинутой назад голове и громкому смеху другого парня. Первый смеяться перестаёт близко, улыбается, рассматривая взъерошенные волосы, совершенно счастливое и светящееся лицо Антона. Но вот серьезнеет, смотрит прямо в глаза с таким выражением, что кажется — сейчас откроет все тайны мироздания.

— Усадьбы есть, я там живу.

Антон предпочёл это не комментировать. Просто без остановки сыпал фактами о себе и поездке класса, пока они пошли к нужному адресу.

Арсений улыбался, ловил каждые слово и жест, о себе ничего не говорил, только шутил на каждую ситуацию. Арсений светил. И они смеялись, смеялись. Почему-то хотелось просто смеяться, потащить нового знакомого по всему Питеру и вообще, то в жар бросает, то в холод, и петь и танцевать хочется. Ну, это или ОРЗ, или любовь, как шутит всегда его дядя*. На этой мысли Антона пробило. Взглянул на Арсения — красивый, забавный, по-глупому домашний в своей смешной одежде, смотрит так, что хочется отвернуться или смеяться, потому что слишком на тебя. Антон думает, что это странно, но также он думает, что мог бы влюбиться в Арсения. Антон просит Арсения рассказать о себе.

— Я не помню, — легко отвечает тот, а на удивленный взгляд решает пояснить, — Очнулся там, где мы встретились и понял, что домой нужно.

— А кроме этого, что ты вообще о себе помнишь, — Антон явно заволновался, что если у парня проблемы со здоровьем, например, или что похуже, куда его тогда девать.

— Мне семнадцать, фамилия Попов, учусь, — он вдруг задумался и гораздо тише и с беспокойством повторил трижды «учиться надо», успокоился и продолжил, — отец, отец на войне, матушка меня ждёт, вернуться надо. А я ищу, ищу. Вернуться мне надо, понимаешь, вернуться.

— Спокойно, мы сейчас найдём твой дом, и всё нормально будет.

— Обещаешь?

— Обещаю, — теперь Антон точно знал, что обещает — он поможет, всё сделает, — ты только не бойся.

— А я и не боюсь.

— Потому что я с тобой? — довольно ухмыляется Шастун.

— Нет, — смеётся так переливчато, а потом снова становится серьезным, — Просто так должно быть, я ведь ищу.

Арсений снова улыбается, и это, наверное, неправильно, что у Антона с сердца снова камень свалился и хочется летать от радости, но ему немножечко всё равно.

Они идут по огромному городу, который Арсений называет лишь величественно — Санкт-Петербург, и, кажется, будто он слишком маленький, потому что сердце сейчас слишком большое, его разрывает от чувств. Антону не хочется, чтобы у этой улицы и вообще у города был конец. Он думает: а нельзя ли идти так вечно. И громко хохочет над шутками Арсения (и слишком хочет не уходить от Арсения). А прохожие смотрят на них кто-то с улыбкой, кто-то с недовольством, а кто-то с удивлением. Костюм у Арсения всё же странный.

— Антон, а ведь всё не то.

— Что не то? — Сердце почему-то подпрыгнуло, страшно стало, будто сейчас потеряет что-то.

— Ведь это не мой Санкт-Петербург, и всё не моё. Время не то. А я ведь сразу понял, да и ты тоже, просто признать не хочешь. Усадьба одежда, да и весь я, — и улыбается грустно.

— И что нам теперь делать?

— Как и раньше — идти. Ты же обещал, Антон.

И они шли и смеялись, и совсем немного (неправда) мечтали, потому что оба поняли — не ОРЗ. А сада там не было, и усадьбы — тоже.

— Зачем же мы шли, если ничего нет, а главное, если знали? — Требовательно спрашивает Антон, заглядывая в голубые глаза.

— Ну, ведь я искал, это было важно.

— И что, нашёл?

Антон склоняет голову вбок и пытливо всматривается в эмоции парня. А тот улыбается, ближе подходит и аккуратно касается рук, притягивает ближе за запястья.

— Нашёл, — серьёзно и уверенно пусть и улыбается, — Спасибо, что привёл домой, — оба знают, он не о месте.

Антон порывисто обнимает, правой рукой зарываясь в тёмные волосы. А тот смеётся и отступает.

— Прическу испортишь, — Антон хмыкает. Граф, наверное, как за волосы свои переживает.

Антон практически неосознанно цепляется за белую рубашку, не верит. А тот уже не улыбается.

Арсений неловко наклоняется и нежно, легко целует Антона в губы, лишь немного касаясь языком, чуть отстраняется, вдыхает его запах и снова робко целует. Антон не успевает ответить, вообще ничего не успевает. Тепло исчезает из-под его ладоней, последнее, что он видит — голубые искорки-глаза.

Несколько лет спустя Антон с улыбкой слушает воспоминания друзей о их первой влюблённости. Но сам не рассказывает. Помнишь вообще? Помню. Почему не говоришь? Незачем. Она пролетела как комета и такой же яркий оставила след. Если хотите, я всё ещё влюблён. А как же все твои пассии? Это другое. Та любовь особенная и не похожа ни на что, правильная и тихая.

Антон улыбается, его жизнь сложилась. Он всё ещё любит его. И понимает это ещё чётче, слушая заливистый смех коллеги.

Он всё ещё любит Арсения, и Арсений, судя по светящимся глазам, тоже.

Примечание

Про любовь или ОРЗ - безбожная отсылка к мультику "Иван царевич и серый волк"