Примечание
Большие города уходят вдаль, прячутся за горизонтом. Полупустые поезда проходят мимо каждый день. Не слышен детский смех, нигде нет женщин в ярких платьях, и с цветами нет влюбленных парней. Есть кучка солдат, вьюга, море, у которого, кажется, нет ни берега, ни дна, и грустный полковник. Хочется просто начать всё сначала, забыть навсегда про эту холодную, жестокую войну. Арсений будто одержим. Одержим севером, строительством, дорогами, разведками, победой. Он не сошел с ума, пытается держаться только ради него, живущего за сотни километров, под Москвой, парня. Ради Антона, который, кажется, и не знает, какие важные вещи может сделать для уехавшего под покров снежной бури Попова.
Полковнику никто не пишет. Полковника никто не ждёт.
На линии огня остались только пустые города. Люди бегут и бегут как от чумы, только быстрее, потому что война страшнее, только безуспешнее, потому что война беспощаднее. Чума забирает только больных, а война забирает всех. Антон никогда не бывал в этих городах, не видел их, он видел лишь напуганные лица и плачущих детей. Он не пишет Арсению, потому что знает, что тот видел, как эти люди бежали глубже в Россию, потому что знает, что почта может и не догнать Попова. Но скорее всего, он не пишет, просто потому что хочет, чтобы Арсений вернулся живым. А он не вернётся, если прочтёт между строк, что в столице его никто не ждёт.
Поезда подрываются на путях и, к сожалению, не только фашистские. Полковник выключает радио, прослушав неутешительные новости. Таким ходом они доберутся и до этой точки, а здесь люди смогут задержать их максимум на сутки. Арсений снова думает, по какой причине он вызвался остаться в этом маленьком пункте и бросает взгляд на последнее письмо, что пришло полгода назад. Тонкие буквы и тщательно подобранные слова, только чтобы не догадался, не заметил. Но тщетно, не круглый же он дурак, и ясно всё. Ушла любовь. И вот он здесь, он не уйдёт и до последнего простоит еще и потому, что терять нечего, некуда возвращаться, а значит нужно выстоять, чтобы хотя бы отсюда не прогнали, хотя бы здесь всегда встречали с улыбкой.
Больно, когда никто не ждет. Больнее, когда не ждёт один-единственный. Арсений, наверное, смиряется, догадки Антона, наверное, не верны. Для полковника главное — война.
Север — важная часть, здесь выход к морю, здесь мирных мало. Север работает на два фронта, ведь пусть земля родная, но вьюга обманчива, и вроде к холодам русские привыкли, а порой зима так хватит, что не поймешь, твоя ли земля, твой ли дом, твои ли руки еле видны сквозь снежный буран.
Городов ближе к полюсу всё меньше и меньше, их почти вообще нет. Только в головах высших, только в планах. Где-то поставят дома, а там площадь, а потом и железную дорогу проведут. Но всё, что сейчас есть — кривая телеграфная линия на кое-как поставленных раскосых столбах, два добротных дома, поставленных до войны, и ещё парочка наскоро сколоченных новых.
Арсений эти дома не любит, в них сквозит из всех щелей, ни тепла, ни воды, ни газа, будто просто палатку разбил, а не в дом вошёл. Но не жалуется, ворчит про себя, а вслух стихи читает, глупые совсем. А как надоест — идёт к доктору. Его дом теплый и не только в температуре дело. У семьи доктора всегда радость, улыбки всегда: сын в газеты стихи и очерки посылает, жена по дому хлопочет или, укутавшись во все шубы, ходит по улочкам, проверяет, все ли в порядке; доктор, если не работает, так помогает в семейных делах. Они смеются, глядя друг на друга, они холод войны от сердца любовью отгоняют.
— Иван Павлович, — задаёт Арсений каждый раз, как приходит, один и тот же вопрос, — С чего тоска такая?
— Арс, Арс, знаешь ты сам, что ищешь ты здесь то, чего дать тебе не можем, — вздыхает, — Сердцебиение учащенное, полковник, вас захватила страшная болезнь, — шутит привычно, а сам головой качает.
Самолет садится, лётчик соглашается на стакан кипятка и снова в полёт. Новое задание — разведка теперь, а там совет собирать надо, телеграфировать. А молодой ещё пилот, но серьезный, Арсений в его глазах вьюгу видит, будто она замела и захватила сердце, чтоб не больно было, наверное. Лётчик просит какого-нибудь человека к возвращению.
— Приказано к ненцам потом лететь, кто по их говорит? — а на взгляд удивленный поясняет, — Капитан наш пропал, там последний раз должен был быть.
А потом письмо достаёт, из города, говорит. У Попова пальцы дрожат, конверт рвёт, не отходя даже. Нет, от друга. «Дачу твою продал, всё забирают под госпитали, решил, так лучше. Всё равно как вернешься, жить там будет нельзя. Уезжаю за Урал, письмо это последнее» — вылавливает главное, а остальное по мелочи, неважное. Убирает письмо в карман и сереет. Поделать с собой не может ничего, он же ждёт, до последнего ждёт. А всё не то.
Лётчик кладёт руку на плечо и шепчет, что напишет обязательно, это письмо случайно дошло, остальные просто застревают. Арсений усмехается в ответ, ведь полковнику никто не пишет давно, не будет писать.
Все уходят и улетают, Арсений остается один в своём промерзшем доме, перечитывает вызубренное до каждой помарки письмо, дневник пишет. Перебросят его или нет? Линия фронта отодвигается назад, какой смысл здесь сидеть. А куда его-то перебросить могут? Кажется, что он здесь навсегда останется, загниет али в буране замерзнет. Злится на себя за мысли такие, а не получается иначе, ведь нет теперь семьи, друзей. Антон писал последний раз полгода назад. Нет теперь его прошлой жизни, нет даже её маленькой частички. Себя не жалеет. Только тоска на сердце, ведь полковника никто не ждёт, не дождётся, не надо то никому.
А война идёт не первый, не второй год. Кажется, что столетие, кажется, что час. А буран за окном так и метёт, Арсений всё ещё не уехал, здесь воюет. Иногда заходит к Ивану Павловичу, смеётся громко, стараясь хоть немного заменить пустоту от пропажи самого звонкого и молодого голоса.
Паша, докторский сын, погиб. Это доктор узнал, когда в Москву летал. Приехал по-странному молчаливый, жене бумагу отдал, сказав лишь, что похоронен под столицей. Сын был всем, и враз ничего у них не стало. Женщина держится как раньше, будто не подкосило, чужие и не скажут, что плачет она каждый вечер, за душу сыновью молясь. А доктор поседел, осунулся. Но Арсения всегда принимают, сами зовут. Вроде бы как разбитое к разбитому тянется, потерянные друг за друга уцепиться пытаются. А без толку всё. Война идёт, а они словно застряли.
— Замело нас, Арс, замело-о, — тянет доктор, поджигая табак.
Город строиться будет нескоро, поезда поедут задолго после войны. Ни берега, ни дна не видно в этой безнадежности. Чтобы выжить, жизнь придётся начать сначала. А время как вода неумолимо, неумолимо уносит всё дорогое сердцу. Наверное, Арсений сходит с ума. В первый раз Арсений радуется, что Антон не пишет — ответить бы он не смог, и соврать — тоже. Он думает теперь лишь о том, чтобы пойти в бой, а идти некуда — города и позади, и впереди пустые стоят. А когда-то они хотели проехать по всем этим городам вместе, путешествовать, открывать новое. Теперь Арсений боится, боится, что его единственным путешествием с Антоном будет поездка до кладбища. Арсений вдруг будто в припадке решает написать сам, садится и строчит, строчит. А потом смеётся, думает — отправит вместе с первым поездом. И смеётся, смеётся над своей глупой и холодной шуткой.
Арсений хочет остаться в армии, его с намёком, но вежливо просят уйти. Приезжает в родной Ленинград, но быстро возвращается в Москву. Невыносимо смотреть на разруху, в которую превратился город после блокады.
Арсений останавливается в гостинице, разбирает вещи и бумаги. Где-то здесь, в этом городе, всё ещё живёт Антон. Где-то под этим небом, всё ещё ходит его любовь. Арсений видел Антона два дня назад. Антон всё ещё не пытался связаться с Арсением. Глупая надежда, что мы ошибаемся в самых точных своих мыслях, всё ещё теплилась в сердце. Но сегодня она ушла. Он полковник, он войну прошёл. Они победили. А улыбаться снова не может.
Полковнику никто не пишет. Полковника никто не ждёт.
Арсений последний раз походит к окну, разглядывая счастливые лица людей. Берёт пистолет и отходит. Сейчас только один вопрос — да или нет? Пистолет тяжело падает на пол.
Полковника никто не любит.