Не засыпай

Белый тигр смотрит из темноты своими желтыми глазами, гортанно рычит и тяжело дышит. Он — зеркальное отражение, истинная сущность, которая преследует во снах и отравляет жизнь. Он свирепый, жаждущий вцепиться в чужую плоть длинными острыми клыками и разодрать. 

Ацуши просыпается в холодном поту на грязном мокром асфальте, перед глазами все расплывается — размываются бледные огни, занимающийся над Йокогамой рассвет и его отблески в огромных лужах, темнеющих от чьей-то крови. Холодные руки и оборванные рукава рубашки тоже в крови — скользкой, отвратительно отдающей металлом. Кажется, что этот запах впитался до самых костей, что пахнет им везде и сбежать от него нельзя, как и вытравить. Ацуши отплевывается, крупно дрожит, жмурится и силится встать. Выходит с трудом — тело едва слушается от усталости, слабеет и болит.

— Когда-нибудь я перегрызу тебе глотку, пока ты будешь спать! — кричит почти до хрипоты, яростно, не боясь, что кто-то может услышать. — Когда-нибудь ты не проснешься, а я проснусь! В твоей крови!

— И что же, мне посадить тебя на цепь и держать в подвале? — голос холодный и жесткий, почти безразличный. 

— Ты человек, всегда помни об этом. Ацуши разжимает пальцы на его шее и давится своими слезами. 

Животный страх душит, обвивая кольцом грудную клетку, и все внутри нестерпимо болит. Тигр не может быть домашним животным, у тигра переменчивое настроение — сначала он спокойно дремлет в кресле, игнорируя чужое присутствие, а потом раздраженно глухо рычит от любого шороха. 

Со временем Рюноскэ научился передвигаться бесшумно, а еще за последние два года у него накопилось много шрамов — в основном от когтей. Потому что спокойный на вид оборотень может в любой момент вцепиться в руку.

Ацуши нестабилен во многом, и ругаться с ним бесполезно.



Нужно вернуться домой, пока не стало совсем светло. Ацуши удается не сразу сориентироваться, но уже через пять минут он находит нужную дорогу — тигриное чутье помогает. Ранней весной еще холодно, и он дрожит всем телом. Молится, чтобы никто его не заметил, и сходит с ума от страха — Ацуши не помнит, как обратился, как оказался здесь и что натворил. У него есть только невнятные вспышки воспоминаний о прошедшей ночи. 

Вся жизнь напоминает бесконечный сюрреалистичный сон, галлюцинацию, порожденную воспаленным разумом. Она преследует его по пятам и захватывает, стоит только на секунду промедлить. Ацуши уже не уверен, кто из них на самом деле оборотень — он или тигр.

Рюноскэ со странностями, и поэтому рядом с ним как-то спокойнее. Ацуши даже верит, что и сам странный совсем чуть-чуть, а так вполне нормальный, как все. Верит, что может нормально жить. Потому что Рюноскэ позволил остаться рядом, под одной крышей. Он сам не слишком любит людей, но увидел что-то именно в нем. Ацуши было непонятно и страшно.

— В нашем мире такое бывает, — говорит Рюноскэ, стирая ватой кровь с его заживающих ссадин. — Но люди не понимают одаренных.

— Я проклятый, а не одаренный, — отвечает Ацуши, совсем тихо, печально.

Он ощущает себя типичным оборотнем со страниц мистических романов, и ему точно не место даже среди эсперов.

— Не всем удается сразу совладать со своей способностью. И ты не будь слабаком.

Рюноскэ говорит спокойно и рассудительно. В его слова хочется верить, хоть они и знакомы не так уж долго. Он и сам выглядит внушительно — высокий, немного угрюмый на вид и ловко управляется со своей способностью. Ему хватает сил скрутить с ее помощью Ацуши — черные ленты сжимают конечности с такой силой, что пошевелиться невозможно.

Ацуши не слабак — он старается изо всех сил, но все равно безвозвратно сходит с ума. Раньше его вторая сущность пробуждалась исключительно при полной луне, но сейчас он может выпустить когти даже днем. Неосознанно, случайно. Сегодня, вроде, вообще было новолуние, но Ацуши все равно сбежал из дома.

Мимо проезжает одна машина, вторая, третья — и никому нет до него дела. Или его просто боятся.

Вскоре шаг становится тверже. Ацуши не шатает, и мир становится четким, звуки доходят с точностью и ясностью. По крайней мере, его чувства не обманывают. Но Ацуши боится, что зверь сожрет остатки человечности, а он однажды навсегда проснется огромным белым монстром с дикими желтыми глазами.

Сломанные кости срастаются быстро. Настолько быстро, что их нужно вправлять как можно раньше, иначе потом придется ломать снова. После стычки с группой мафиози Ацуши с трудом смог уйти и забиться в темной грязной подворотне. Он кусает губы и трясется от боли, шипит, жмурится и снова ломает руку, которая срослась под уродливым неестественным углом. Ему не удается сфокусировать взгляд, тяжело, больно дышать и не получается даже ровно сидеть. Если Ацуши не попадет в лапы мафии, то точно умрет — вот так жалко, в грязи и помоях, от потери крови. Если это произойдет, ему будет уже все равно, поэтому он жаждал такого исхода.

Пока человек в черном, силуэт которого с трудом удается заметить из-за уплывающего сознания, не забрал его.

Ацуши привык к виду крови и к ее запаху, вкусу. Только она все равно будит в нем только два чувства: или животный страх, что он снова кого-то убьет, или животную жажду. Тигр внутри него — охотник, который не знает меры, он непредсказуем. Ему все равно, кого разодрать в очередной раз, потому что все, что в нем есть, — безграничная злоба. В какой-то степени Ацуши понимает его.

Стены в коридоре испачканы кровью. Следы от рук, стекающие багровыми дорожками к полу, многочисленные брызги и разводы на полу. И запах не такой яркий, но от него сводит живот. Ацуши дрожит — уже не от холода, а от оглушающего ужаса, и в его голове не остается ни одной мысли. Он лишь надеется, что Рюноскэ нет дома.

Собравшись с духом, Ацуши делает несколько шагов вглубь квартиры, невесомо касается кровавых пятен и старых, глубоких борозд от когтей. Словно вернулся в клетку, а не в дом, который стал первым в его жизни.

Ацуши проклинает себя за все те годы, которые был с Рюноскэ, за все проблемы и ужасы, доставленные ему. 

Тигр ненавидит Ацуши, и Ацуши его понимает.

Ближе к комнате крови становится меньше, чутье улавливает нотки другого резкого, но тоже привычного запаха. Спирт, медикаменты. Ацуши с облегчением вздыхает и закрывает глаза — хочется снова уйти, в этот раз навсегда, потому что Рюноскэ единственный, кого он больше всего боится когда-нибудь убить. В комнате свежо и прохладно. Царит полный бардак. На прикроватной тумбочке стоит открытая аптечка, рядом небрежно рассыпаны таблетки, обрезки бинтов, на полу валяется пустой бутылек от дезинфицирующего средства и окровавленные ватные диски. 

У Ацуши много болезненных воспоминаний и ассоциаций, связанных с этим местом, но среди них есть и хорошие. Правда, с каждым разом вспомнить их становится труднее — остаются только смутные образы и необъяснимые чувства, возникающие вместе с ними. Он их не всегда различает. Однако сюда хочется возвращаться.

Ацуши сразу замечает Рюноскэ — тот лежит на постели, спит. На нем надета домашняя одежда, чистая, а правая рука от самого запястья до плеча перебинтована. А когда во сне Рюноскэ чуть поворачивает голову, Ацуши лучше видит его лицо — бледное, уставшее, с огромными синяками вокруг глаз. В ссадинах. Смотреть на него тяжело.

Ацуши ложится рядом, аккуратно подлезает под забинтованную руку, обнимая худощавое тело. Дыхание совсем тихое, он даже не сразу чувствует его, но зато сердце бьется отчетливо. Рюноскэ сильный. Во всех смыслах. Ацуши трется носом о его ребра и сам закрывает глаза, но тут же чувствует, как длинные пальцы здоровой руки касаются волос.

— Прости, — он еле слышит собственный шепотом и жмурится от тянущей боли в груди, от которой в горле встает ком.

Рюноскэ молчит, но уже точно не спит. Ацуши наконец-то согревается в его объятиях, успокаивается, и извечная дрожь проходит.

— Я люблю тебя, Ацуши, — голос совсем слабый и усталый, без намека на обычную строгость, — и ты полюби себя.

У Ацуши нет выбора. Хотя бы ради того, кто так настойчиво в него верит.