Влюблялся Чонгук нечасто. Один раз это даже была девушка, но он быстро понял, что что-то не складывалось. Отец поддерживал их общение, но Чонгуку это было всё равно, что идти против себя. Да и «отцом» этого мужчину называть язык не поворачивался — соответствовать своей роли в полной мере он так и не смог, как ни пытался. Не те методы, не тот сын.

Это был просто второй муж матери, возомнивший, что после брака может решать за ребёнка своей женщины, как за своего. Юнги не был против, для него он был родным отцом. А в Чонгуке всё внутри горело, каждый раз заставляя противиться его желаниям. Юнги, конечно, был ни при чём как по поводу воспитания, так и по поводу брака его отца с матерью Чонгука. Чонгук до сих пор был поражён тем, как ему в то время удалось не стать полным придурком и не свалить своё недовольство на нового старшего брата.

Всё, что говорил этот мужчина, воспринималось в штыки. Всё, что просил сделать — делалось наоборот или исковеркано. Чонгук бунтовал, уходил и противился. Результатов это не давало, только мать расстраивал, заставляя её переживать, что два любимых человека никогда не смогут найти общий язык. Это было видно, когда она смотрела на сына с подступающими слезами, пытаясь скрыть это за улыбкой.

Чонгук знал, что это его вина, но вместо желания прекратить начал думать над сменой тактики. Он не собирался заставлять их разводиться, но и подчиняться желаниям мужика, который ничего о нём не знал, тоже не хотелось. Преследуя только свои интересы, пусть, наверное, из желания лучшего, он только дальше и дальше отталкивал этим младшего «сына». Ко времени окончания школы, когда нужно было решать что-то с будущим, Чонгук уже знал, что лучшей тактикой будет тихая тактика. Делать вид, что согласен и поступать по-своему.

Он не знал, чем хотел бы заниматься после школы, и выяснить это ему не дали, тут же направляя в университет искусств на вокалиста. Семья Юнги была музыкальная. Его отец был продюсером, Юнги тоже им стал, а Чонгука ждала судьба вокалиста. Даже если он хотел другого. Даже если он ещё только собирался узнать, что на самом деле ему нужно. Он хотел понять, что ему нравится настолько, чтобы можно было провести за этим занятием всю жизнь, а не тратить лучшие годы на ненавистный универ.

Тихая тактика сработала, когда с поступлением в университет его отправили жить с Юнги отдельно, чтобы повзрослеть. После окончания второго курса, Чонгук перевёлся на заочное и съехал от старшего. С братом жить было удобно, но самостоятельность так не познаешь, и в этом они оба сошлись. Юнги никому не рассказал об этом, пока родители не узнали сами. Сделать они уже ничего не могли, слишком крепко Чонгук успел ухватиться за своё положение.

Жизнь в одиночестве помогла ему взглянуть более трезво на ситуацию. Во всяком случае, с тех пор он хотя бы мог здороваться и прощаться с отчимом без повышения тонов. Поначалу квартира оплачивалась подработкой и помощью Юнги, а после того, как старший подарил ему дорогую камеру на один из дней рождения, Чонгук начал становиться ещё более независимым.

Подарок брата пришёлся очень кстати. Как раз на то время, когда мозг Чонгука начинал кипеть от последствий бессонницы. Первым видео стало видео вечером в кровати. Он говорил о повседневных вещах, и незаметно для себя углублялся всё больше, а потом почувствовал небывалую лёгкость в голове. И уснул крепким сном. Повторив это несколько раз, он понял, что это сработало. Он постепенно забросил снотворное, и видео одно за другим стали заполнять карту памяти камеры.

Но это начинало перегорать. Говорить для себя работало всё хуже, сколь бы искренним он ни был, и тогда появился канал. Ощущение услышаности стало более мощным помощником, но вместе с тем возвелись границы откровенности. Хоть это и работало всё же лучше, а только искренне личное приходилось прятать за общими смыслами, рассказы о себе прятать за разговорами об обществе.

Ему было лучше, но в то же время хуже. Видео были его единственным способом, но не самым лучшим. Это стало ясно, когда сон снова начал становиться нестабильным, пусть и более спокойным, чем без видео совсем.

С появлением Чимина всё начало меняться, да так резко и быстро, что Чонгуку было немного страшно от того, как хорошо всё шло. Последние полтора месяца был рай на земле. Он готов был Чимина на руках носить, только бы он никуда не уходил и не забирал с собой сон. А лучше бы ещё ближе был. Чонгук давно не влюблялся, и сейчас не смог бы точно объяснить, что чувствовал к Чимину, но за тот покой, который давало ему их общение, он готов был отдать многое. Может, он смог бы и сердце своё отдать, только бы всё сохранить.

Теперь намного чаще он мог видеться с братом, намного чаще бывать на улице и реже выкладывать видео. Он был уверен, что Чимина тишина на канале мало расстраивала, потому что они разговаривали почти круглосуточно. Чем дальше шло время, тем чаще и менее неловко проходили видеозвонки.

Чонгук не был уверен ни за какие свои чувства. Он мог легко спутать влюблённость с простой зависимостью из-за того, что эта дружба помогала ему хорошо спать. Стараясь быть с Чимином откровенным, что бы тот ни хотел узнать, для себя самого он невольно создавал белые пятна.

Вопросы Чимина были редкими, но меткими, заставляя иногда зависнуть, обдумывая ответ. Не ради того, чтобы солгать, а чтобы самому за белым пятном увидеть правду. Если ответа он найти не мог — он говорил об этом прямо. Тогда им обоим становилось неловко, и Чимин, казалось, ещё больше беспокоился, начиная задавать вопросы ещё реже. Несмотря на то, что Чонгук давно позволил ему говорить о чём угодно.

Приближение Нового Года для Чонгука значило не очень много. Два года подряд он отмечал этот праздник в одиночестве. Даже Юнги вылезал из своей студии и виделся в это время со знакомыми, но Чонгук не мог, а ведь ему это было больше положено по возрасту. Состояние тогда было совсем не тем, чтобы веселиться.

В этот раз всё было иначе. В этот раз ему правда хотелось праздника, даже небольшого. Он был в хорошем настроении и ясно мыслил уже несколько недель, и это пробудило в нём загубленную когда-то радость жизни и лёгкость мыслей. Ту самую подростковую непосредственность, если можно так это назвать в двадцать лет. Многим из этого он был обязан Чимину, и эта мысль засела в его голове надолго, не давая покоя, пока он не придумает, как Чимина отблагодарить.

Он знал о чувствах Чимина, это было очевиднее, чем то, что вода мокрая. Он старался не брать ответственность за это, и не столько из-за боязни обременять себя, сколько для того, чтобы не давать надежду, пока сам с собой не разобрался. Вариантов благодарности было больше благодаря знанию о чужих чувствах. Конечно, простых слов было бы мало, да и о бессоннице Чимин не знал, а вот какой-нибудь поступок или подарок хорошо подошёл бы.

Придя к этой мысли, Чонгук задумался о другом. Негласное правило не переступать грань всё ещё существовало между ними. Это могло стать большим камнем преткновения на пути между подарком и Чимином. Онлайн не так уж много можно сделать, если нельзя использовать адрес. Видеозвонка будет недостаточно. Как ни странно, этот вид общения почти стал для них привычным. Даже для такого фаната, как Чимин, это уже не будет настолько особенным, учитывая, что всё меньше и меньше в нём вообще было заметно что-то фанатское и всё больше человеческое.

Чонгук мало что мог предложить Чимину, кроме себя. Ещё меньше он мог сделать, не разрушив этим границу реальности. Но выбора не оставалось, кроме как рискнуть.

— Чимини-хён, — каждый раз это было вместо приветствия, и каждый раз Чимин опускал глаза. Чонгуку это казалось забавным и милым. В то же время, этот же человек, смутившийся сейчас, в другом настроении мог прямо в лоб спросить незнакомца, гей он или девственник.

— Привет, Чонгуки, — на экране телефона был улыбающийся Чимин. — Сегодня было холодно, ты тепло одевался?

— Я не был на улице сегодня.

— Правда? Если мы закончим раньше десяти, сходи прогуляйся. Воздух сегодня очень вкусный, — Чимин лёг на живот и поставил телефон перед собой, подпирая подушкой. — Только тепло одевайся.

— Я подумаю, — Чонгук кивнул. — Мы не говорили с самого утра. Как ты день провёл?

— Мы с Тэхёном ходили выбирать подарки, — Чимин был доволен, а ещё казалось, он хотел дополнить свои слова, но не стал.

— Если вы были вместе, то как вы друг другу подарки выбирали?

— Ну, мы сначала выбрали для других, потом пошли на разные этажи отдельно, а потом встретились внизу.

— Тебе любопытно, что тебе подарят? — Чонгук не мог сдерживать улыбку от вида счастливого перед праздником Чимина.

— Да, очень. Но я люблю подарки, а что это за подарок, если ты знаешь, что внутри… — Чимин положил голову на руки перед собой. — А ты купил подарки?

— Пока только брату, — на самом деле Чонгук и не собирался покупать подарки для всех остальных. Он даже не появится в семейном доме на праздник.

Чимин промычал в ответ и собирался спросить что-то ещё, но Чонгук заговорил раньше:

— Я думал над подарком для тебя.

— Мне? Ты не сможешь его подарить, — Чимин приподнялся, и его лицо обрело выражение непонимания.

— Почему?

— Ты не знаешь, где я.

— Поэтому я всё ещё думаю, — Чонгук отвечал честно.

— Мне хватит и просто поговорить с тобой, — тёплая улыбка Чимина заставила что-то внутри Чонгука дрогнуть.

Впервые за всё время общения он чувствовал нечто подобное.

— Мы говорим каждый день.

— И каждый особенный.

— Хён…

— Нет, правда. Последние недели я счастлив и обязан этим тебе, — Чимин говорил мягко и искренне. — Это уже самый большой подарок. Тебе не нужно так стараться.

Сердце Чонгука на секунду остановилось. Он чувствовал почти то же самое. Но если кто и обязан тут по-настоящему, то это он, Чонгук. Так почему именно Чимин первый, кто сказал об этом?

— Чимини-хён.

— М?

— На самом деле… — Чонгук запнулся, он и не думал, что так сложно будет это сказать. — Это я тебе обязан. Я благодарен тебе.

— Что? Почему?

— Я пока не могу объяснить, но поверь мне на слово… ты сделал для меня больше, чем я для тебя, — голос Чонгука затих, и он посмотрел в сторону.

— Чонгуки…

— Спокойной ночи, хён, — звонок оборвался, оставляя Чимина с вопросительным выражением лица.

Чонгук шумно выдохнул и слез с кровати, уверенно направляясь к шкафу. Предложение погулять теперь было очень даже хорошей идеей. Он тепло оделся и вышел из дома, сразу невольно вжимая голову в плечи от холода. И правда, морозно.

Перед глазами застыло растерянное лицо Чимина. Никакой свежий воздух и новогодние украшения города не могли отвлечь его. Наступающий праздник и мысли о подарке сделали его сентиментальнее. Это вылилось в чувство сомнения и лёгкого смущения. Пока Чимин не узнает правду, он не поймёт в полной мере, как много пользы приносило его присутствие в жизни Чонгука. Он всё так же продолжит думать, что это именно Чонгук — тот, кто важен по-настоящему.

Возможно, это было так, но только для него. Для Чонгука всё по-другому. Чимин действительно заслуживал подарка. Настоящего подарка. Такого, чтобы он мог запомнить это надолго. И если для этого придётся ломать полюбившуюся границу реальности, то так тому и быть.

Без границ реальности не так уж сложно будет порадовать Чимина. Придумать что-то, не обязательно материальное, не станет проблемой. Другое дело — стена. Возможно, всё пройдёт легко, а может, придётся пробиваться. Только пробиваться настойчиво нельзя. Чимин испытывает чувства, но даже так он не глупый. Если сделать что-то не так, всё падёт прахом, и желание порадовать обратится разрушением всего, что они имели. Это страшно. За себя страшно, за свой сон страшно. И за сердце своё страшно.

Домой Чонгук вернулся после часа задумчивой холодной прогулки. В голове всё это время мысли роились и смешивались, перебивая друг друга. На улице он видел много людей. Кто-то один, кто-то с подарками, кто-то с семьёй, а кто-то парой. Особенно интересно было наблюдать за парами.

Не то чтобы Чонгук не понимал их. Он понимал. Он даже бывал в отношениях. Все они быстро заканчивались, да и возраст был не тот, а время уж тем более не подходящее, бунтарское. Отношения не ради отношений, а для возможности сбежать от семейных ссор и спрятаться в чужой к нему любви. Не очень красиво. Чонгук морщился, когда приходило время вспомнить об этом. Но назад уже не вернёшь ни себя ни брошенные чувства других.

Почему-то сегодня, когда он видел эти пары, он впервые думал не о прошлом. Он мечтал о будущем. Это были именно мечты, не планы и даже, наверное, не желания. Просто приятное любопытство: как бы это было, будь на их месте он и Чимин? Насколько ему было известно, хён у него не слишком высокий. Наверное, даже есть шанс на ту самую красивую разницу в росте, как у идеальной пары. Было ли бы это комфортно, было ли бы интересно — идти вместе по улице? Было ли бы романтично, если бы они гуляли вместе, когда на улице так красиво и празднично вечерами?

Сняв верхнюю одежду, Чонгук первым делом пошёл отогреваться в душе. Это была сложная прогулка, а мысли были не легче, но это помогло. Это было лучше, чем если бы он сидел дома и крутил одно и то же в голове раз за разом, виня себя не то в сентиментальности, не то в недостаточной откровенности.

Отогревшись, он вернулся в спальню и только сейчас понял, что забыл взять телефон с собой. Там было несколько сообщений от Чимина с пожеланиями хорошей прогулки и спокойной ночи. Даже была благодарность за сегодняшний разговор. Чонгук в очередной раз был удивлён тем, насколько Чимин бывал терпелив. На первый взгляд он казался довольно избалованным, но на деле был совсем другим.

За то, какой он был и за то, что этим помогал Чонгуку, он заслуживал большего, чем сброшенный звонок и не отвеченные сообщения. У Чонгука кольнуло в груди совестью, и руки прошлись по лицу, заглушая тяжёлый вздох. Он лёг на кровать и написал ответ. Подумав, он добавил ещё одно сообщение чуть позже. Оставалось ждать, когда Чимин ответит, но тот так и не появился снова.

Чонгук надеялся, что Чимин не был на него в обиде. По его сообщениям надежда на это была, но неизвестно, что на самом деле он чувствовал, когда писал все эти: «спокойной ночи» и «приятной прогулки, Чонгуки». Это заставляло волноваться о том, каким будет его ответ теперь

Было бы идеально, если бы сегодняшнее не повлияло на решение Чимина. Было бы идеально, если бы Чимин хотел того же, что и Чонгук — продолжать быть друг с другом, даже если придётся пожертвовать чем-то. Было бы идеально, чтобы жертвы их ограничились только сломанной стеной между реальностью и соцсетями.