О чём ты думаешь, Баки?

Стив, хмурясь, смотрит в огромное панорамное окно, наблюдая за закатом. Руки сцеплены сзади. Он бы насладился потрясающим и до сих пор не надоевшим видом на вечерний Нью-Йорк, но мыслями он сейчас далеко от башни Старка и своей комнаты в ней.

Прошёл уже месяц с того момента, как Зимний Солдат согласился остаться тут и принять помощь. Месяц, каждый день из которого Стив видит, как Баки учится быть человеком.

— Джеймс Бьюкенен Барнс умер после того, как забыл своё имя, — говорит Баки как-то раз, задумавшись.

Стива разрывает внутри от этого. Его разум наполнен вполне справедливым желанием отомстить всем, кто был причастен к созданию Зимнего Солдата, но он знает, что не успокоился бы, даже если бы убил всех до единого голыми руками. Баки по-прежнему будут сниться кошмары, его взгляд по-прежнему будет тяжёлым и невероятно несчастным, когда он о чём-то думает, и он по-прежнему будет опасаться находиться рядом со Стивом, боясь ему навредить. Он не показывает этого, но Роджерс знает, что после их первых встреч, когда он оказывался прижатым к стене и почти задушенным, Баки было тяжело от мыслей, за долю секунды переходящих от жизненной необходимости завершить миссию до попыток вспомнить хоть что-нибудь, чего не было в отчётах и стендах в музее, которые он читал. Он смотрел на Стива полным бездумной ярости взглядом, и Стив отчего-то совершенно его не боялся, хотя и понимал, что может умереть прямо здесь и сейчас. И он не блефовал в этот момент. Он доверял. А в следующую секунду Баки уже отводил взгляд в сторону, видимо, всё-таки вспоминая что-то, и Роджерс видел уже запутавшегося и напуганного самим собой друга, которого очень хотелось обнять, уберегая от всего, и долго извиняться. После этого Баки, как правило, быстро убирал руку с его шеи и бубнил «прости». Иногда по привычке на русском. Баки в такие дни ненавидит свою левую руку и самого себя, одержимый мыслью, что сломает всё, чего коснётся.

Его тоже внутри пожирают демоны. И Стиву лучше не знать, сколько раз Баки думал о том, что быть Зимним Солдатом — гораздо легче, чем человеком, потому что это не требовало от него… чувств. Это было просто. От состояния, когда всё твоё существование подчинено определённым правилам и у тебя есть цель, к которой ты двигаешься, веяло одновременно холодом и уютом. В коконе, состоящем из приказов ГИДРы, криосна и убийств было… комфортно. Баки действительно старается убедить себя в том, что это не его мысли, и что он должен думать по-другому, чтобы ему стало лучше. Этого хочет Стив, которому он обязан уже тем, что осознал себя как человека, а не оружие.

Баки думает, что он опасен. Стив этого не отрицает — Барнс умеет убивать и делает это хорошо, — но также хочет и готов помочь любыми доступными ему средствами, даже если для этого придётся снова оказаться впечатанным в стену. Да хоть каждый день, лишь бы Баки стало хоть чуточку легче научиться жить заново.

Солнце уже село к тому моменту, как Стив решает немного отвлечься. Выплёскивать эмоции через физическую нагрузку — его любимый способ, поэтому он с завидным упорством колотит боксёрскую грушу вплоть до тех пор, пока не замечает, что навязчивые мысли ушли. Об усталости речи быть не может (он не просто так суперсолдат), а жаль: хотелось бы упасть на кровать и сразу же провалиться в глубокий сон. И не думать о том, что если бы предоставилась возможность разделить с Баки его боль, то он бы забрал всю без колебаний. Так же, как и почти столетие назад бросился его спасать, не колеблясь ни секунды, не допуская даже подобия мысли о том, что друг, возможно, уже мёртв.

Навязчивая рефлексия, похоже, так и не ушла.

Не уходит, пока Стив стоит под горячей водой с закрытыми глазами. Не уходит, пока он смотрит на своё отражение в запотевшем зеркале. Не исчезает, пока он идёт к себе и, проходя мимо комнаты Баки, рефлекторно прислушивается, всегда готовый помочь чем угодно, но вынужденный держать дистанцию, чтобы не навредить.

Он не помнит, сказал ему кто-то об этой дистанции или мысль пришла сама после ощущения металлических пальцев на своей шее. Внутри всё переполнено теплотой, когда он думает о Баки, и Стив иногда удивляется, что способен ощущать так много чувств, более того, держать это всё в себе (на сколько его хватит? Тони уже как-то сказал, что он так не смотрит даже на свой щит), но он понимает, что есть вещи, в которых он бессилен. Баки придётся с чем-то разбираться самому.

Стив, разумеется, всегда будет рядом, когда нужен. Лишь бы только он был нужен.

Кровать кажется приятно мягкой и вместе с этим такой пустой. Роджерс смотрит то в потолок над собой, то в окно, тщетно пытаясь не думать вообще ни о чём, и не замечает, как веки начинают тяжелеть.

Проснуться от ощущения, что на тебя кто-то пристально смотрит — что-то явно новое в череде похожих друг на друга дней, когда всё твоё существо находится в боевой готовности драться с чужими демонами, отдавая на это всего себя и забывая о собственных.

Стив приподнимается на локтях, всматриваясь в темноту напротив.

Темнота совершенно точно смотрит на него в ответ.

Всё нутро кричит о том, что здесь есть кто-то ещё, и Роджерс почти уверен, что тело дало сбой из-за перманентного нервного напряжения.

А потом он замечает, как тускло поблёскивает металл в самом дальнем углу, отражая попадающий в комнату слабый свет, и шумно вздыхает. В голове рой из мыслей.

— Баки? Ты чт-… ты что здесь делаешь? — вопрос выходит слишком резким и дёрганным: тело посылает в мозг сигналы об опасности, потому что Баки молчит, и Роджерс не уверен, что перед ним не Зимний Солдат. Ему не хочется драться. Он заметно напрягается всем телом, пытаясь одновременно с этим успокоить вихрь в голове, сразу же после этого ощущая укол совести: если перед ним Барнс, то ему, возможно, не очень понравится думать позже о том, что Стив его боится. Роджерс устало трёт глаза большим и указательными пальцами, чтобы этим дать себе время успокоиться и продолжить уже более мягко, — Что-то случилось?

Стив даёт себе обещание когда-нибудь рассказать другу о личных границах, о которых он, очевидно, забыл уже давно (оружию, скорее всего, не полагалось беспокоиться о таких вещах), а ещё Стив думает о том, сколько раз он уже был здесь. Надеется, что не с самого своего появления в башне.

— Баки.

***

Барнс ощущает себя так, словно он на миссии. Не может от этого ощущения отделаться, потому что помнит, как однажды убил спящего мужчину. И он тоже стоял в темноте, пока не решил, что нужно действовать. Только тогда он свою миссию завершил, а сейчас — нет. И не уверен, что хочет. Но от рефлекторного, выработанного годами работы на ГИДРу порыва убить ему стало не по себе.

Стив спит: это слышно по размеренному спокойному дыханию. А ещё он сопит, и на секунду у Барнса где-то на задворках сознания, словно за мутным стеклом, появляется ощущение, что он слышал это сопение совсем рядом с собой. Наверное, ему просто кажется.

В первый раз Баки стоял совсем близко к кровати, смотрел на лицо Стива. Чего он хочет этим добиться? Что хочет вспомнить или понять? Проверить, на сколько его хватит, прежде чем он снова вспомнит о миссии? Он не знает. Просто… появилась такая потребность. Стив, видимо, тогда спал очень крепко, раз не почувствовал опасности. Барнсу это только на руку: он не знает, как объяснил бы своё присутствие здесь в четвёртом часу утра. Та его часть, которая всё ещё оружие, говорит, что очень безрассудно было не закрывать дверь в свою комнату, когда прямо по коридору живёт профессиональный убийца. Не то чтобы закрытая дверь его бы остановила. Баки всё ещё не может принять, что Стив доверяет ему. Баки не доверяет даже сам себе.

Не так давно ему приснился сон. К самому явлению сна ему потребовалось сначала привыкнуть, потому что в заморозке он не видел ничего. Как будто обморок, длившийся чёрт знает сколько времени, чтобы ты проснулся, когда снова нужен для очередного убийства. Но теперь убийств от него не требовали. И были сны. После одного из них Баки просыпается с чувством, которое, на английском, кажется, называется «смущением», и он не знает, что смутило его больше: целующий его Стив или появившееся после пробуждения ощущение, словно это уже было. Его злит, что спросить об этом не у кого. Не то чтобы он стесняется узнавать о подробностях своей прошлой жизни, но что-то внутри говорит, что делать этого пока не стоит.

Он смотрит на спокойное лицо Стива и пытается вытащить из самых дальних доступных ему уголков памяти хотя бы что-нибудь, о чём он не прочитал где-либо. Ловит себя на мысли, что просто рассматривает Роджерса и находит это всё каким-то смутно знакомым. Думает, что телу просто нужен отдых.

Иногда ему сложнее обычного смириться с тем, что от Джеймса Барнса в нём не осталось ничего, кроме оболочки. Сложно ощущать себя в теле, которое принадлежит не тебе.

Сейчас Стив выглядит напряжённым. Даже немного напуганным. Баки думает, что у него, безусловно, есть сейчас причина бояться, но, примерив эту ситуацию на себя, он точно знает, что если бы не убил незваного гостя сразу же, то точно был бы в шаге от того, чтобы это сделать. Он чувствует, как едва ощутимо горят лицо и уши от осознания, что уйти отсюда незамеченным уже не выйдет, а ещё он не знает, что последует после этого. Стив его изобьёт (он, конечно, незаслуженно добр к нему, но, возможно, это не распространяется на ситуации, подобные этой), как это могли бы сделать кураторы? Будет избегать? Презирать? Пульс учащается, и Баки не знает, почему.

— Баки, — говорит Стив, и Барнс слышит такую мягкость в чужом голосе, и она так сильно не вяжется с тем, что творится в его голове, и он едва не пропускает это мимо ушей, а ещё очень хочет услышать это снова и если можно то ещё миллион раз.

Стив такой добрый и от него так тепло, что Баки порой на самом деле допускает мысль о том, что к нему хорошо относятся даже несмотря на то, какой он, и за этим всем стоит лишь искреннее желание помочь.

— Иди сюда, — Стив зовёт его и хлопает ладонью по месту на кровати рядом с собой, и Баки чувствует себя так, словно у него нет права просто взять и уйти.

Он медленно подходит к кровати, с каждым шагом понимая, что совершенно не представляет, что будет дальше. Стив терпеливо ждёт. На Баки надета свободно сидящая футболка какого-то тёмного цвета (в темноте определить труднее) и спортивные штаны. Он выглядит таким домашним, что Роджерс забывает на мгновение, что не проснись он от ощущения пронзительного взгляда на себя, он бы так и не узнал, что спит не в одиночестве.

Баки садится рядом так, словно старается делать как можно меньше движений и казаться как можно менее заметным.

— Что случилось? Ты что-то хотел узнать? — Стив говорит спокойно, но вместе с этим настойчиво, — В следующий раз лучше разбуди меня или подожди до утра, но не стой, пожалуйста, тут.

— Да. Прости, — Баки немного ждёт, прежде чем продолжить, — Расскажи мне, каким был Джеймс.

Стиву требуется время, чтобы понять, что от него просят. И ещё немного на обдумывание того, что он будет рассказывать. И сила воли, чтобы не спрашивать, зачем Баки это надо.

Он не знает, с чего начать, и опускает взгляд на простыню, задумавшись. Сказать, что Джеймс был его лучшим другом? Звучит так, словно Баки им быть перестал. Сказать, что он был преданным? Баки тоже предан, но по-своему, раз ещё не сбежал к ГИДРе или на поиски себя. Но Джеймс и Баки — два разных человека. Точнее сказать, две разных личности.

Он не выдерживает взгляда Барнса на себе.

— Вы разные. То, что с тобой произошло… не делает тебя хуже. Ты всё ещё мой друг и я всё ещё с тобой до конца, Бак.

Баки кивает и больше ничего не говорит. Отводит взгляд в сторону. Стив надеется, что его слова поняли правильно. Он не знает, как ещё донести все его чувства, чтобы не оттолкнуть, и злится из-за этого. Не на друга, конечно.

Ему почти по-настоящему больно смотреть на Баки, который просит рассказать, каким он когда-то был. Больно, что он так цепляется за прошлое, пытаясь понять, кто он. Пытаясь вспомнить. Пытаясь, наверное, стать таким же, каким был Джеймс вместо того, чтобы быть собой. Стив не осуждает: он не может представить и части того, через что пришлось пройти сидящему перед ним человеку, так же, как и не может теперь до конца понять, что у него в голове. Взгляд у Баки снова тяжёлый. Стив снова чувствует укол совести и снова хочет свести на нет существование ГИДРы.

— Джеймс по твоим представлениям был человеком и личностью. Ты тоже человек и личность, Баки. У тебя есть воля, раз ты перестал подчиняться приказам и спас мне жизнь.

— Стив.

Барнс выглядит так, как будто последние несколько минут Стив разговаривал сам с собой.

— Да?

Баки глубоко вздыхает и выглядит каким-то понурым. Роджерс явно чувствует чужое замешательство и сомнение.

— Я хочу спросить кое-что.

Стив сглатывает. Ему нечего скрывать, но он совершенно не предполагает, что такого могло прийти Барнсу в голову.

— Мы… мы были просто друзьями?

Первые пару секунд Стив уверен, что ослышался и он уже набирает в лёгкие воздуха, чтобы переспросить, но суть вопроса достигает сознания быстрее, чем он успевает это сделать. За этим следует логическая цепочка из вопросов о том, где и как Баки мог это узнать, но об этом он осторожно спросит как-нибудь потом.

Барнс очень быстро понимает, каким будет ответ, но хочет услышать вслух о том, что во сне видел воспоминание, а не окончательно сошёл с ума.

Стив отвечает, смотря ему прямо в глаза.

— Я был влюблён в тебя с 1936-го года.

— А я?

Роджерс слабо улыбается, услышав так по-детски прозвучавший вопрос.

— Ты первым меня поцеловал. Я совсем не умел это делать.

Баки смотрит на него в ответ, не моргая. Разом на него навалилось осознание, что у него были отношения в прошлом. Даже больше: это были отношения с человеком, которого он был готов убить, потому что этого хотела ГИДРа. И напоследок: это были отношения с мужчиной.

Баки пытается за долю секунды обдумать то, о чём обычно рефлексируют как минимум несколько дней. Он пытается увидеть в глазах Стива то, о чём тот не говорит, но что чувствует сейчас. Стив, кажется, занят тем же.

— Я… — начинает Роджерс, прочищая горло, — Я хочу сказать, что тебя это ни к чему не обязывает.

Баки выглядит довольно озадаченным. Стиву в какой-то момент очень хочется извиниться, потому что он чувствует себя виноватым в том, что теперь мысли Барнса, скорее всего, будут ещё больше забиты ненужной информацией. Он только недавно отрёкся от организации, которой был верен до мозга костей, осознав, что эта самая организация лишила его всего, превратив в своё оружие. Он всё ещё иногда хочет свернуть Стиву шею, но он ведь заслуживает знать правду, о которой сам спросил, да?

Барнс сглатывает, опускает голову и прячет лицо в руках, а потом проводит ими по волосам. Он много о чём хочет спросить, много о чём подумать, попытаться вспомнить, но в голове отчётливо чувствуется только одно желание.

— Стив.

В ответ молчание. Стив его внимательно слушает.

— Можно тебя поцеловать?

Откуда-то появляется настойчивая потребность тут же оправдать себя, сказав, что он хочет просто… а чего он хочет? Баки внезапно понимает, что устал себя оправдывать перед самим собой же, и сейчас — отличный момент, чтобы, ни на что не оглядываясь, поддаться секундному порыву. От этого никто не умрёт.

Стив кивает. Конечно можно.

Барнс смотрит с неуверенностью. Стив — с теплотой. Ощущение, словно семьдесят лет назад всё было наоборот.

Баки немного двигается назад, опираясь на кровать руками, и сидит теперь прямо напротив Стива. Думает обо всём и одновременно ни о чём. Замечает, что Роджерсу к лицу такая лёгкая растрёпанность, а ещё не чувствует порыва убить, которого с опасением ждал. Стив вообще очень красивый, и Баки не знает, это просто оценка в соответствии со стандартами красоты, о которых он совершенно не помнит, как узнал, или он вспоминает, что когда-то чувствовал.

Стив немного переживает. Не то чтобы у него был подобный опыт последние… лет семьдесят. И не то чтобы он предполагал, что когда-либо снова получит возможность быть близко настолько, чтобы можно было отдавать всю свою любовь. Нет никакой гарантии, что Баки сейчас резко не передумает и не скажет, что у него к Стиву только одно чувство и это желание прикончить, но он уже вспоминает о том, как начал с ужасом осознавать, что его чувства к другу, кажется, выходят за рамки дружеских. Вспоминает страх быть непонятым и отвергнутым, если Джеймс когда-нибудь узнает об этом, и несмотря на то, что тогда было действительно страшно, сейчас ему тепло внутри, потому что в итоге страх оказался взаимным. Как и чувства.

Не важно, вспомнит об этом Баки или нет. Стив будет рядом в качестве кого угодно.

Барнс берёт лицо Роджерса в свои руки. Ему совсем не хочется торопиться, даже наоборот: появилось желание подольше посмотреть на спокойного Стива так рядом, проанализировать свои мысли.

— Я могу убить тебя прямо сейчас, — Баки озвучивает вслух то, что думает. Что он хочет услышать в ответ?

— Ты бы сделал это уже давно, если бы действительно собирался, — отвечает Стив, а потом понимает, что у него нет никакого права блефовать сейчас: перед ним его старый друг (друг ли он теперь, когда знает о том, что их связывало в прошлом?), с которым и в огонь и в воду, но также перед ним потерявший себя человек, на которого много всего разом навалилось. Он видит покалеченного во всех смыслах, но всё ещё Джеймса, или он видит Баки Барнса?

Баки большими пальцами обеих рук слегка трёт чужие скулы, концентрируется на разных ощущениях кожи своей и металлической рукой. Стив тоже замечает контраст и находит это даже… приятным в какой-то степени. Закрывает глаза, чтобы почувствовать, как тёплым пальцем правой руки Баки проводит по его веку с левой стороны, борется с желанием прильнуть к приятно прохладному металлу справа, когда пальцы проводят по его волосам.

Барнс же чувствует себя ослепшим человеком, которому приходится открывать мир заново уже посредством прикосновений. Возможно, что так и есть.

Стив совершенно не сопротивляется; как будто не осознаёт опасность, которую несёт Баки Барнс даже если сам этого не хочет. На секунду это злит, потому что он действительно угроза, но в то же время вызывает чувство благодарности, потому что тому… сознанию внутри, тому голосу, крик которого он слышал в своей голове, когда Стив называл его имя на геликарриере, хочется, чтобы ему доверяли. Этому голосу хочется поцеловать Стива. Этот голос — Джеймс?

Баки надеется, что больше никогда не забудет, что у Капитана Америки очень добрые глаза.

А ещё у него мягкие губы. Это Баки чувствует, когда наклоняется вперёд, чтобы прикоснуться к ним своими. Это длится недолго: простой ничего не значащий поцелуй в губы. Отстранившись и опустив руки, Баки пытается понять, что сейчас ощущает.

— В животе щекотно.

Стив над этим посмеивается. Барнс не знает, почему, но ловит себя на том, что не по своей воле тоже слабо улыбается в ответ. Наверное щекотка — хороший признак.

Теперь он отчаянно перебирает такие новые для него воспоминания, стараясь найти в них что-нибудь ещё, связанное с тем, как он целует Стива, пытается отыскать в собственном, но таком чужом разуме эмоции, которые он, возможно, когда-то испытывал, и вместе с этим хочет понять, что чувствует сейчас.

Роджерс замечает, как он отводит взгляд вправо.

— О чём ты думаешь, Бак?

Бог свидетель, Стиву требуется сделать над собой усилие, чтобы звучать максимально спокойно. Его всё ещё не пытаются убить — это хорошо. Это значит либо то, что Баки учится контролировать установки ГИДРы, либо то, что эмоции от поцелуя не делают его менее стабильным. Будет ещё лучше, если он не закроется в себе после этого.

— Я всё ещё опасен для тебя, — Барнс говорит это в надежде услышать диаметрально противоположный ответ. Ему сейчас это нужно.

— Я всё ещё хочу тебе помочь.

Баки кивает.

— Спасибо.

Что-то (или кто-то) внутри просит поцеловать Стива ещё раз. Смысла противиться этому желанию Барнс не видит.

Теперь уже руки Стива держат лицо Баки; в животе снова щекотно. Он хочет большего, но от подобных знаний осталось лишь ощущение, что целоваться можно и как-то по-другому. Ему внезапно становится интересно, как это делал Джеймс, но что-то подсказывает, что он слишком много думает, когда надо сосредоточиться на ощущениях.

Стив ведёт, и Баки решает, что делать так же, как он — самое правильное решение. Его хорошо научили приспосабливаться.

«Жарко и мокро» — сказал бы Барнс, попроси его кто-нибудь описать поцелуи. А ещё некуда деть руки. Так и должно быть?

Они оба тяжело дышат, когда заканчивают. Сидят, прислонившись друг ко другу лбами и закрыв глаза. Баки не целовался до этого, но думает, что Стив делает это очень хорошо. Стив понимает, что ему этого не хватало. На языке вертится «я тебя люблю», но кажется неуместным сейчас. Роджерс говорит себе, что это и так понятно.

Когда дыхание приходит в норму, он слегка отстраняется, чтобы коснуться губами лба Баки. Баки находит это смутно знакомым. Ему, кажется, нравится.

— Ты можешь остаться у меня в комнате, если хочешь.

— … что? — Барнс переспрашивает с запозданием, слишком погружённый в себя. Он, конечно, услышал, что ему сказали (раньше за переспрашиванием могло следовать наказание и сопутствующая лекция о том, что он должен понимать и запоминать максимум возможной информации с первого раза), и не знает, почему переспросил, но так надо было.

— Ты можешь остаться здесь, — повторяет Стив, — Если хочешь. Я не против.

Баки хмурится, обдумывая услышанное. Концепт самостоятельного выбора в его голове уложился пока не полностью.

— Я пойду в свою комнату, — отвечает он, поднимаясь с кровати. Внезапно появилось желание побыть одному и проиграть в голове всё только что произошедшее. Лицо немного горит.

— Спокойной ночи, Бак.

— Спокойной ночи.

По пути обратно Баки понимает, что чего-то хочет. Лёжа у себя на кровати, он понимает, что это желание прийти так к Стиву ещё.