Лайт был зол — распаленный дракой, разодранный действиями и словами L, настолько внутренне надтреснутый, что сердце заходилось болью, Лайт был так чертовски зол, как, кажется, никогда не был прежде.

Он не был агрессивным человеком и точно не был тем, кто применяет грубую силу, но L (подонок) в очередной раз заставил Ягами нарушить все свои правила и эмоциональные границы. L делал это на протяжении всего их знакомства: медленно и верно принуждал Лайта совершать и испытывать то, на что, как Лайт привык считать, он не был способен. И очень редко из этого в итоге выходило что-то хорошее.

В этот раз, думал Ягами, что-то хорошее вышло — он съездил L по лицу.

И пусть L ударил в ответ, пусть их быстро остановили, это не имело особого значения. Сам факт, что Лайт наконец-то ударил того, кто изо дня в день подвергал его психологическим пыткам и совершенно не волновался по этому поводу, заставлял идти дальше и бороться вопреки горечи. На груди Лайта расцветал синяк, но он еще никогда не чувствовал себя таким мертвым.

Все то, что осталось после драки, мягко входило в мышцы тысячами иголок: злость, веселье, отчаянье, влечение, разочарование все сильнее смешивались в нем, делая Лайта внимательнее, неуязвимее и вежливее, чем обычно.

Он ненавидел это.

Он чувствовал себя в несколько раз хуже, чем было до визита к Мисе, хотя еще утром он считал, что хуже уже некуда. Теперь же еще хуже могло стать только окажись он Кирой, тогда да, он бы подумал. Хотя при таком раскладе хоть что-то из преступных действий L обрело бы свою цену.

L не справляется, так он думал.

Внутри Ягами варился и мешался яд, грозящий отравить его. Лайт чувствовал, что еще немного и у него начнет дергаться глаз или что-то такое. Он вел себя вежливо и спокойно, когда они вернулись к команде. Он закапывал сам себя в «пожалуйста» и «спасибо» на протяжении целого часа — наполовину намеренно, наполовину рефлекторно. Когда он в очередной раз посмотрел в глаза отца и увидел в них поддержку и сочувствие, ему показалось, будто его собственные сосуды сейчас лопнут под кожей, превратив его в сплошную черную гематому, начиная от того самого синяка на груди. Но он держался.

А потом L повернулся и задал какой-то вопрос.

— Замолчи! — тут же выплюнул Лайт, успевший только понять по интонации, что это не было о деле, скорее, о кофе. Но сам вопрос он так и не услышал. Отчаянье, осевшее было на стенки желудка, снова взмылось вверх и потекло по горлу.

Молниеносно, по-юношески, почти не думая, — просто потому что он так долго размышлял об этом до, что сейчас этого и не требовалось, — Лайт вскочил со стула, грубо развернул стул L и впился ногтями тому в правое плечо:

— Почему? Почему тебе так важно, чтобы я оказался Кирой? — практически выкрикнул Лайт и тут же перешел на глухое шипение: — Не смей говорить, что дело в выигрыше, этого недостаточно. Никогда не будет достаточно. Даже твой азарт имеет границы, даже у тебя есть принципы. Так почему ты так обозлился на меня?

Он взглядом сцепился с L, понимая, что на этот раз никто не сможет просто так остановить это. Ни один звонок с дурацким рассказом. Ничто.

Возможно, это его ошибка, что там, у Мисы, он сначала ударил, чем что-то сказал. Но прошлая ярость отличалась от той, что поглощала его сейчас — час назад он слепо повиновался импульсу, даже не до конца понимая, почему так выведен из себя, обдумывая это уже по пути, как не привык делать, но L, конечно, чертов L, как всегда легко выволок его из себя.

Сейчас же он полностью осознавал, что хочет знать, чего хочет добиться. Он не позволит L переступить через его жизнь и пойти дальше.

Он не оступится.

— Лайт?.. — неуверенно позвал Мацуда, но Соитиро остановил его движением руки. Впрочем, Лайту было плевать.

— Это несколько неуместно, Ягами, — заметил L, приподнимая бровь. Он выглядел спокойным, но его глаза нехорошо блестели.

— Это неуместно? — усмехнулся Лайт, — Как будто тебе не все равно на общественное мнение и приличия. Ну же, Рюдзаки. Даже если сейчас ты уйдешь от ответа, ты не сможешь увиливать вечно. Я прикован к тебе, заметил? — серьезно сказал он, дергая цепью, оставляя на руке L бороздки стянутой кожи, — Значит, смогу ходить по пятам и ежесекундно задавать те же вопросы.

L пристально посмотрел на свое запястье, потом на Лайта.

— В таком случае, задай их чуть позже.

Как иронично, подумал Лайт, что в этот раз L так печется о социальном облике. Пусть это, вероятно, и было поводом уйти от разрывающей темы, все же сейчас они в больном, извращенном смысле поменялись местами, вот только невнимательность Ягами к команде была не невежественной.

Лайт даже не мог до конца поверить в то, что L снова проник в его сознание, заставил его забыть, что в комнате находился отец и слышал, как Лайт неуважительно разговаривал (возможно, немного кричал).

L снова ударил в брешь в его броне, и это пугало, волновало, умертвляло. И какая-то часть Лайта всегда хотела этого, но не знала, как заполучить.

Но этого было недостаточно.

Он пытался игнорировать эту идею. Он знал, что L видел его, смотрел глубже отличной успеваемости и идеального поведения, и в этом-то и состояла проблема.

Лайт имел веские причины на то, чтобы игнорировать публику: все вокруг находилось в руинах, а единственный человек, который за всю жизнь Лайта первым смог бы увидеть его, не просто был повинен в разрушениях, но еще и не беспокоился об этом. И самое худшее — он не хотел смотреть.

L должен был знать, каков Лайт. Но L считал его Кирой настолько, что неподтверждение этой теории вогнало того в депрессию. Для L это было очередным делом, для Лайта — просмотром деструкции собственной жизни и встречей с кем-то, кто, как он предполагал, наконец-то увидел его.

И он искренне не понимал, почему L так желал сделать его виновным.

— Ну уж нет! — воспротивился Ягами, знавший, что нельзя позволить L взять отсрочку: в их ситуации, где могло произойти в любую минуту что угодно, с L, который был способен избежать большинства проблем, нельзя было допустить промедления. — Ты ответишь сейчас. То, что я в теории могу спрашивать двадцать четыре часа в сутки, не значит, что я начну лишь через час. Так в чем твоя проблема? — в который раз вслух и про себя повторил Лайт, — Почему тебя выводит из себя, что я не Кира? Ты так боишься признать, что ошибся? Какое там у тебя первое правило? «Я всегда прав»? Ты испуган этим? Или у тебя просто нет идей, какие шаги в расследовании следующие?

С каждым словом он все сильнее впивался в плечо L, продавливая кожу, желая добраться до самой кости, как словами он пытался дорваться до сути.

При том, что L было очевидно больно, его голос практически не изменился; он все так же меланхолично и строго попросил еще раз:

— Давай поговорим потом и наедине. Не стоит вносить сомнения в умы команды, и так не все идеаль… — но договорить так не успел, потому что Лайт — вежливый, терпеливый всегда, кроме как сегодня, — ударил L так, что тот упал со стула.

Взгляд L тут же загорелся возмущением и бешенством — почти таким же, каким уже несколько часов горел взгляд Лайта. Но прежде чем кто-то из них что-то сказал или сделал следующий шаг, Мацуда быстро схватил Лайта и оттащил его подальше от L.

Вся команда расследования хором заговорила, призывая к миру, но, по мнению Ягами, никакого мира быть сейчас не могло. Он неистово смотрел в глаза L, тот — смотрел волком в ответ, и каждый из них внутренне содрогнулся.

Затем L встал с пола и тихо заключил, не отрывая взгляд от Лайта:

— Пожалуй, нам и правда нужно поговорить. Отпусти его, Мацуда, — голос L совершенно не сочетался с его выражением лица и сжатым кулаком, но Лайт знал: как бы ни выглядел сейчас L, чем бы ни грозила ему эта сцена, он добился своего — сдвиг был.

И будущий новый кровоподтек того стоил.

L потянул цепь на себя и сказал:

— Мы вас покинем ненадолго, — и повел Лайта в ближайшую пустую комнату (буквально пустую) под возгласы команды и басистое «им правда нужно разобраться» Соитиро.

Отец, как ни странно, весьма понимающе относился ко всей ситуации. Лайт уже успел узнать, что он один пытался остановить Мацуду от того звонка во время драки. Это не могло не вселять в Ягами чуть больше сил.

Но этой поддержки все равно было не достаточно на фоне всего, что происходило по вине L с Лайтом. Он все еще чувствовал себя более чем мертвым, но, разумеется, L сумел впрыснуть немного нового яда-нейростимулятора в кровь оппоненту: как только за ними закрылась дверь, L ударил Лайта в челюсть:

— Око за око.

В этот раз кровь во рту не имела вкуса.

— Допустим, — согласился Лайт, вытирая кровь с уголка губы. Он ожидал этого удара как чего-то неизбежного и характерного для L (хватило одной драки, чтобы выяснить и запомнить новый дурацкий принцип), так что боль особо не трогала. — Но вернемся к вопросу.

Рот Лайта был полон крови, а на щеке L наливался новый синяк, но они оба вели себя так, будто через секунду им нужно на важную встречу.

L вздохнул и начал:

— Ты идеально подходишь под психологический портрет и так же идеально попадаешь под подозрение из-за косвенных улик, — его голос был намного спокойнее, чем обычно.

Вместо того, чтобы смотреть на Лайта, он предпочел пялиться в потолок.

— Однако? — подтолкнул Ягами.

— Однако ты прав, дело не в этом. К сожалению, Лайт, ты знаешь меня лучше, чем мне бы хотелось, — L нехорошо усмехнулся, наконец, посмотрел на Лайта и продолжил: — С одной стороны, разумеется, это делает схватку интереснее, но с другой, опаснее для меня.

В этот момент Лайт почувствовал, как его желудок порвался и наполнился кровью. Если L увел его от остальных ради подобного разговора, в этом не было смысла. Все свои обвинения, догадки, вражеские речи, которые он, видимо, готовил по ночам, он мог бы сказать где угодно. Своими словами он лишь подтверждал — он видит и хочет видеть в Ягами лишь Киру.

В разговорах с L Лайт в связи с их обоюдной упертостью часто ощущал, будто бьется о стену, но так же — что эта стена постоянно дает трещины. Во всяком случае, он так раньше думал.

Возможно, он ошибался.

Потому что сейчас он словно бился о глухую плиту фуллерита*.

— Остановись, — твердо оборвал Лайт. L начинал свою обычную гладкую ложь, не лицемерную, но сейчас очень болезненную, — Прекрати, ты говоришь со мной как с Кирой. Я не этого от тебя требую. Я требую, чтобы ты говорил не с потенциальным образом в твоей голове. Посмотри на меня. Здесь я, отвечай мне. Ягами Лайту, не Кире!

Ходить по кругу, нападать и отбивать удары, так ни разу и не достигнув тела оппонента было их частым грехом, и L снова пытался свернуть на этот путь.

Если L, решил для себя Лайт, продолжит, он вырвет ему кусок мышц или укусит, или еще раз ударит.

Но L замер и широко распахнул глаза, а затем тут же нехорошо их сузил:

— Вот как, — ответил он. По интонации было ясно, что тот сделал какие-то личные выводы, но Лайту было даже неинтересно, какие, потому что вдруг L сменил тон: — Тогда слушай внимательно, Ягами Лайт. У нас нет достаточных фактов, но я бы не раскрывал дела, если бы руководствовался лишь ими. Факты нужны для доказательств, но есть кое-что перед — наблюдение, эксперимент, психология. Все это время я изучал тебя, позволяя в ответ изучать меня, как делаю всегда. В стандартной ситуации я раскрываю дело до того, как кто-то сможет пробраться мне под кожу. Я действую быстрее, чем мой оппонент.

Лайт осознавал, о чем L говорит, а потому заметил:

— Но это нестандартная ситуация.

Атмосфера в комнате изменилась. Уровень обоюдной ярости понизился. Еще секунду назад Ягами был полон гнева, сейчас же на него вдруг сильнейшей волной накатила усталость, которая и так держалась все это под кожей и в сознании — но была заперта из-за бешенства. L стоял перед ним и открыто смотрел в глаза — без подозрений, холодности, скрытности, как делал это крайне редко. Под этим взглядом Лайт почувствовал себя снова собой и, может быть, снова немного живым.

Не глядя взяв цепь в руки, L признался:

— Я не встречал людей, как ты. Ты идешь со мной на равных, проникаешь в мое сознание так же, как я проникаю в твое. Ты сближаешься со мной. Ты чрезвычайно умен и внимателен, ты понимаешь то, что не понимают другие, и в тебе есть что-то дьявольское, что-то, что заставляет мою интуицию указывать на тебя. Ты опасен, — с каждым предложением его голос становился все громче, точно он пытался вбить всем присутствующим свои слова в голову, а затем он замолчал на несколько секунд и продолжил совсем тихо: — Но я никогда не хотел узнать кого-то так сильно. Ты, Лайт, не просто идеальный убийца, ты так же идеальный оппонент и союзник для меня. Я раскрываю дела из интереса, и сначала в этом деле самым интересным был способ убийств Киры, а теперь это ты. На тебе сходится все. Ты должен быть ключом ко всему! Ты просто не можешь не оказаться Кирой.

И вдруг Лайт засмеялся.

Горечь, злость, отчаянье разом перетекли в этот смех. Теперь, после отрывистых рассуждений L, после того, как тот наконец-то сказал что-то личное и адресованное конкретно Лайту, а не Кире, Ягами понял.

Вот оно. Он хотел от L, чтобы тот посмотрел еще глубже, добрался до дна сознания Ягами, он думал, что это возможно, но не достигнуто. Но L уже это сделал.

Проводя вместе столько времени, с интересом запуская руки в чужое нутро и с опаской давая исследовать свое, они так же синхронно, как и всегда, добрались до сути. И L не было плевать, он не проигнорировал настоящую натуру Лайта, он лишь предпочел спрятать ее подальше от всех и себя самого.

Но L забыл, что в этот раз он был не один — что Лайт был ему равным и точно так же вывернул L наизнанку:

— Ты прав, — улыбаясь, ответил Ягами. — Но что если то «дьявольское», что ты во мне видишь — это отражение твоего дьявола? «Свой дьявол ближе», так? И что если я ключ не к расследованию. Что если я ключ к тебе? — проникновенно спрашивал он, надеясь, что здесь и сейчас L услышит его и отринет тот подкожный страх, что, кажется, и заставил L поверить, что это — очередное дело, а Лайт — не больше, чем умный подозреваемый.

Все мысли и выводы сплошь и рядом были лишь предположениями; без подтвержденных фактов в иной ситуации они бы не стоили для Ягами ничего. Но он продолжал идти по зыбким пескам, уверенный, что наконец-то нашел правильную дорогу, потому что раньше Лайт думал, что они одной крови, и не был прав, теперь он понял — они не одной крови, их кровь — одна на двоих.

— Я не говорю тебе прекратить подозревать меня. Это твоя работа, это то, что нужно делу. И я не меньше хочу поймать Киру, так что вперед, продолжай устраивать мне психологические пытки, следить. Я никогда не был против этого. Ты буквально разрушил мою жизнь из-за подозрений, но я позволил этому случиться. Мог бы и не. Многое, что ты делал, было незаконным, я бы смог отказаться. Или попытаться отказаться, — поправил себя Лайт, помня о власти L и о том, как тот ей пользовался. — Но я никогда не делал этого. Я добровольно сел в камеру. Добровольно надел цепь. Я всеми силами способствовал расследованию, не только потому что хочу очистить свое имя, но и потому, что действительно хочу поймать Киру.

Лайт чувствовал, что подобрался совсем близко к тому, что L скрывал сам от себя. Отчаянье никуда не делось, лишь перетекло в новую форму — теперь Ягами все свои эмоциональные силы направил на то, чтобы заставить L вспомнить о том, что он уже видел в Лайте.

Но L не был бы L, если бы не парировал:

— Это все может быть уловкой, чтобы ложно доказать мне свою невиновность.

— Да, ты прав, — согласился Лайт, тоже беря кусок цепи в ладонь. — Об этом я и говорю. Я не против того, чтобы ты подозревал меня.

Наверное, очень редко кто-то точно так же стоит перед L и чувствует превосходство. Было что-то извращенно забавное в том, чтобы видеть сломанные кости внутри L, пока он сам не увидел.

И Лайт с трудом сдержал улыбку, когда L спросил в замешательстве:

— Но ты пришел в ярость сегодня. Если дело не в подозрениях, тогда в чем?

Ягами одновременно испытывал слишком много разных, иногда противоречивых чувств: он был в отчаянии, он был зол, он был обнадежен и странно обуглен желанием, он был охвачен неистовым вихрем эмоций и в то же время совершенно спокоен.

С каждым следующим словом в их разговоре он ощущал себя все более и более живым.

Лайт постепенно подбирал верные аргументы и знал: то упорство, которое заставило его сегодня забыть об окружающих, которое бросает его о стену лжи между ним и L, все еще текло в его венах и в данный конкретный момент достигло сердца:

— В том, что ты не просто подозреваешь, — ответил Ягами. — Ты хочешь, чтобы я был Кирой. Я полагал, ты просто не видишь ничего глубже того, что касается расследования, я злился, думая, что для тебя это лишь очередное дело и тебя просто не заботят последствия твоих действий, что ты в очередной раз ведешь себя, как мальчишка, ненавидящий проигрывать, но теперь понял.

Лайт неосознанно сделал шаг к L, смотря тому в глаза немигающим взглядом. За стеной их ждала команда, расследование, остальной мир, но здесь — в этой комнате — не было никого. И время так и застыло, оставив упорство вместе с кровью внутри Лайтового сердца.

Какая-то часть его хотела коснуться L, как он делал это всегда во время работы и перерывов — положить руку на плечо или на запястье. Обычно это ничего не значило, лишь то, что они привыкли друг к другу. Но сейчас подобное простое прикосновение казалось кощунственным.

Он продолжил, заставляя себя оставаться на месте, а руку продолжать держать цепь:

— Ты видишь меня и никак не можешь понять, что я и есть твой союзник, — и хотя они неподвижно стояли на расстоянии полутора метров друг от друга, они становились ближе, видели больше, смотрели глубже, как и хотел Лайт. — Ты так боишься отступить от пути подозрений, что обманываешь себя, будто хочешь, чтобы я оказался твоим врагом. Ты думаешь, это было бы логично, это было бы интересно. Сражение между нами. Но дело в том, что подозревать меня не значит исключать для себя желание сблизиться со мной. Позволь себе допустить — не просто сказать для всех, — мысль, что я не виновен. Разве это не будет лучшим для дела? Рассматривать все варианты?

— Я это и делаю, — ответил L, в его голосе была непоколебимая уверенность, но Лайт заметил, что его рука дрогнула.

— Нет, — оборвал Ягами. — Ты думаешь, что есть мизерная вероятность моей невиновности, но всем своим существом ты в это не веришь. Это отвратительно. Ты же чувствуешь, что мы похожи, что мы отличный тандем. Так заметь ту сторону меня, которую ты и так видишь, но не хочешь на нее смотреть из-за страха. Преследуй, подозревай, следи, но <i>посмотри</i> на меня.

Когда Лайт закончил импровизированную речь, в комнате воцарилась тишина.

L смотрел на Лайта остекленевшими глазами и молчал.

Ягами внимательно посмотрел на L, который не выглядел как статуя, но был определенно не в себе, и неожиданно для себя понял еще одну причину, почему тот так упорно не желал признать, что Ягами гораздо ближе ему, чем просто подозреваемый.

В пальцах L, в его коже, ногах, губах, в каждом действии и решении таилось это откровение. Лайт даже был несколько раздосадован, что не заметил его еще в первую совместную ночь.

Контролируя все действия внутри своей жизни и совершенно плюя на общественные нормы и морали, L жил так, как ему было удобно и привычно. Это всегда говорило Лайту о силе воли, уме, но сейчас это стало говорить еще и об одиночестве.

Возможно, таком всепоглощающем, что оно просачивалось в манеру поведения.

Лайт знал об одиночестве, это было логичным — они оба его испытывали, хоть и пошли разными путями. Но до этого Ягами не хватало очень многих деталей, чтобы понять, что L был так одинок всю свою жизнь, что теперь, когда увидел кого-то близкого и достойного в Ягами, пытался того придушить.

И сегодня L отпустил шею Лайта:

— У этого дела будет трагичный конец. Но я не отступлю, — наконец зловеще заметил L, приближаясь к Лайту на шаг.

Он выглядел решительным, говоря эти слова, и кто-то другой продолжил бы спорить, давить, но Лайт понимал L лучше, чем кто-либо, так что вместо высокопарных фраз он услышал соглашение.

Так звучало «да» в их варианте.

«Может быть», — подумал Лайт, — «когда-нибудь мы придем к тому, чтобы свободно говорить о чем-то глубже расследований и статей о политике».

А пока он на том же языке дал понять, что услышал:

— Мы оба не любим проигрывать.

Его зубы все еще были измазаны кровью. Он смотрел на L и снова ощущал солоноватый вкус во рту.

«Еще до того, как мы встретились, из каждого угла я слышал, что мы похожи», — подумал Лайт. Сегодня он почувствовал это еще острее. Раньше все те жертвы, в крови которых были испачканы руки L, отдаляли Ягами от него. Однако сейчас обычный человеческий фактор, не позволяющий хорошо и трезво мыслить, уводил нить рассуждений в русло, в которое бы никогда не увел, не чувствуй они оба, что в их взаимоотношениях есть что-то фатальное и судьбоносное.

И Лайту очень хотелось узнать, скажет ли L об этом, если он спросит:

— Последний вопрос.

— М?

— Почему ты сказал мне правду? — поинтересовался Лайт.

— Разве не этого ты хотел?

— Этого. Но я много чего от тебя хочу и обычно получаю в ответ «открытый финт» или плевок в лицо, а иногда все вместе.

— Тогда считай, что сегодня был первый раз, когда я постарался взглянуть на тебя с другой стороны. Сойдет за ответ? — равнодушно ответил L. Это было ожидаемо и не принесло особого разочарования.

Так что Лайт лишь усмехнулся и пошутил:

— Мне нужно снова тебя ударить, чтобы ты сказал правду?

Наклонив голову, L слегка улыбнулся прежде, чем ответить:

— Не сработает, ты же знаешь.

— Тогда что? — весело спросил Ягами.

Теперь, после того, как кульминация прошла, он чувствовал себя гораздо легче. Что бы ни происходило у них с L, чисто интуитивно после стычки они приходили к странному слаженному состоянию работы, где было место отвлеченным разговорам, рассуждениям, шуткам и развитию мысли оппонента с полуслова.

Лайт знал, что L тоже чувствовал это — тот приоткрыл рот, словно хотел ответить; но вдруг, решив что-то для себя, снова сомкнул губы и сделал шаг вперед.

Он пристально посмотрел на Лайта — открыто и печально.

— Будем считать, у меня были свои причины, — сказал L, делая еще один шаг к Лайту.

Теперь между ними оставалось менее полуметра — от этого и от того, как смотрел L, Лайт вдруг почувствовал, что тот сейчас поцелует его или укусит. Инстинктивно Лайта тянуло преодолеть этот последний шаг (хотя, признаться, ни о чем таком он никогда не думал), но он знал, ощущал всеми клетками тела, что это будет неправильно.

Так что вместо того, чтобы сделать шаг вперед, Лайт отступил и не заметил, как стопой придавил к земле цепь. Секундный звон, и кожа на руке L порвалась. Красные капли быстро выступили на коже и устремились к полу.

Момент рухнул.

L медленно перевел взгляд на руку, поднял ладонь и слизнул каплю крови.

— Нас ждут, — невозмутимо сказал он; аура, что минуту назад заставила Лайта отступить, быстро исчезла, забирая с собой трепет и ожидание.

«Не сейчас», — абстрактно подумал Ягами и последовал за L, с руки которого все еще капала кровь.

Наконец-то его собственная.