Мне снилось, что я оформляю загранпаспорт в Хумгат. Мне снилась гора бумаг, справка с места работы, справка из Иафаха, путаница с неопределенным миром рождения, справка из мира Паука, что он не имеет ко мне имущественных претензий, сверка коммунальных платежей за Безмолвную речь и Темный путь, и, наконец, трехметровая анкета для оформления визы на посещение миров.
Потом строгая семиглазая тетя начала мне доказывать, что в одном из миров творятся такие вещи, что мне должно быть не менее ста восьмидесяти лет для просмотра, а я пытался доказать, что по меркам мира Паука уже совершеннолетний, и в этом плане местом рождения нужно считать именно его.
Проснуться было истинным облегчением. Я нервно погладил кошек, на грани сна вспоминая, есть ли у них счетчик на мурлыканье и где посмотреть его показания, потом сел в постели и достал из-под подушки кофе; потом вспотел, представив счета за Щель; потом отпил благословенной жидкости и проснулся окончательно.
А потом снова загрустил, на этот раз уже по вполне реальной причине.
У Шурфа совершенно точно кто-то появился. Это было ясно по мечтательным взглядами, который он время от времени бросал в окно, по внезапно появившемуся у него шквалу дел и вообще. Я не ревновал, конечно — с чего бы? — просто было досадно, что он не признается, кто у него там такой. Мы же друзья, он должен был мне рассказать!
Душевное состояние ухудшилось дня три назад, когда направляясь к нему в гости через Орденскую территорию, я натолкнулся на Длинную Тинну (судя по рассказам, это была точно она), наконец увидел ее своими глазами и тут же по неясным причинам взгрустнул.
Хотел как бы невзначай посоветоваться с леди Сотофой, потом вспомнил, как она заманивала Шурфа в Орден (и чем-то же таки заманила!), и взгрустнул еще сильнее.
Хотел развеять печаль в «Трехрогой Луне», там столкнулся с Хельной, в очередной раз оценил ее красоту, заметил, что она почему-то выглядит очень счастливой и неожиданно для себя напился.
Утром хотел невзначай разузнать о происходящем у Джуффина, вспомнил об обстоятельствах их с Шурфом встречи, а потом об недавнем совещании, на которое они меня даже не позвали, после чего впал в короткую, но бурную депрессию.
Апофеоз случился пару дней назад — я спросил у Шурфа, можно ли прийти к нему в гости, а он меня не пустил, так как у него, видите ли, был посетитель. В результате пришлось прибегнуть к самому свинскому шпионажу: я сделал бумажный самолетик, Темным путем появился в саду Иафаха и сначала запустил разведывательный аппарат мимо нужного окна, а потом считал его воспоминания. Вроде бы Шурф и какой-то королевский хмырь действительно возились с табличками, но вдруг это была ролевая игра и прелюдия?
Пока я размышлял над этой дилеммой, из окна вылетел другой бумажный самолетик размером с настоящий истребитель и начал бомбить меня плоскими, будто бумажными бомбами. Взрывы получались неощутимые, в виде кудрявых линий, как будто нарисованных ребенком; когда же последний снаряд упал, завитки сложились в надпись «МАКС, ОТЦЕПИСЬ!»
Чертов любитель иллюзий.
А главное... Главное, что этот дурацкий «кто-то» появился у Шурфа в самый неподходящий момент. То есть подходящий, конечно, просто почему он не признается, что с кем-то связался?
Если коротко — так уж получилось, что где-то дюжину дней назад мы сидели на крыше. Я разнежился от хорошей беседы и теплого вечера и сам не заметил, как положил подбородок Шурфу на плечо. Потом он чуть сдвинулся, чтобы прижаться плотнее, потом мы начали над чем-то смеяться, и я случайно потерся о него щекой. А потом он скосил на меня глаза, явно раздумывая, поцеловать или нет — и сам не знаю, почему я немедленно проблеял про срочные дела и исчез.
Просто... Ну я не представлял наши отношения такими. Не спорю, с момента появления в мире Стержня мои взгляды на подобные вещи стали попроще, но все же в душе оставался некий барьер, который мешал. Наверное. Я так думаю. Или с чего бы мне иначе так поступать?
Промаявшись ночь, на следующее утро я сам напросился к Шурфу на завтрак — хотелось убедиться, что все в порядке и он на меня не сердится.
Это далось определенным волевым усилием и после получаса дополнительных внутренних метаний. Я боялся, что Шурф поставит вопрос ребром и захочет обсудить произошедшее, или наоборот, начнет демонстрировать обиженный холодок. Впрочем, не случилось ни того, ни другого. Все стало гораздо хуже.
Это было еле заметное изменение тональности, расскажи я кому-то — мне ответили бы, что я выдумываю или себя накручиваю, но оно ощущалось. Например, Шурф не перестал шутить — он перестал шутить провокационно. В смысле про убийства, каннибализм и прочие милые вещи — сколько угодно. Про двусмысленности типа последних скаб — ни-ни.
И в глазах появилась эта отрешенная мечтательность, черт бы ее побрал.
Через пару дней, когда мы сидели на той же крыше и пили кофе и чай соответственно, какой-то умелец создал фейерверки в виде золотых птиц — должен сказать, отменной красоты получилось зрелище. Мы смотрели на них и я встал совсем рядом и чуть впереди — так, что для Шурфа самым логичным поступком было бы положить руку мне на плечо. Я считаю, это было бы нормальным дружеским жестом и дало бы мне понять, что все в порядке. Он не стал этого делать, хотя в то же время, как ни в чем не бывало, задушевно декламировал стихи — опять-таки, на такую возмутительно отвлеченную тему, что добыть из них хоть какой-то Намек было все равно, что выжать сироп из камня.
Совершенно точно, что у него кто-то появился той ночью, когда я сбежал: вероятно, он расстроился и тут же нашелся чертов утешитель, воспользовавшийся ситуацией.
Нет, конечно, я рад, что он не стал зацикливаться на мне и своих безответных чувствах, нужно жить своей жизнью или как там говорится, двигаться дальше и все такое — но вообще обольстить Шурфа в минуту его слабости казалось мне настолько возмутительным поступком, что один раз я даже проклял этого самого загадочного человека: в шутливом тоне, но вполне искренне. Потом раскаялся.
...Сейчас я еще некоторое время предавался мрачным размышлениям, потом, чтобы немного отвлечься, повертел в руках недавно приобретенный браслет в виде тонкого ремешка с синим камнем.
С ним дело было так: пару дней назад, чтобы привлечь внимание Шурфа и не дать ему шанс отговориться от встречи, я придумал серьезный повод — вместе решить, как можно оптимизировать вершительство. Он действительно заинтересовался; он сказал, что в любом деле важно найти ключевой момент и предположил, что для начала можно научиться выделять действительно важные вещи из всего услышанного — например, с помощью какого-нибудь артефакта, пока собственной сноровки не хватает.
В итоге по его совету я зачаровал на Темной стороне браслет с камнем — он должен был нагреваться, когда при мне говорили что-то важное.
Этой вещью я еще не пользовался, но теперь решил, что она поможет мне отвлечься от дурацкого сна и дурацких мыслей.
Повертев в руках браслет и торжественно застегнув его на запястье, я наконец допил кофе и после коротких сборов направился в трактир — может, уже пошли сплетни, с кем там Шурф связался?
Стратегическим пунктом я выбрал один из «Скелетов». Ну, то есть как выбрал — просто зажмурился и ткнул в карту. Доверять судьбе так доверять.
Впрочем, первые полчаса прошли впустую: подслушать чужие разговоры удавалось редко, да и те были дурацкие, о ненужных мне людях и неинтересных событиях. Вначале я прислушивался, но потом вновь невольно погрузился в мрачные размышления о роковой ночи. На депрессивных фантазиях о руке, проводящей Шуфра по плечу, и о не то женском, не то мужском шепоте «Да забудь ты его», камень в браслете вдруг потеплел. Я вскинул голову.
—...Такой молодой, как же так, вся жизнь впереди...
—...И так глупо свалился с лестницы...
Я осторожно обернулся на взволнованных мужчину и женщину за моей спиной. Это было важным, значит? Не просто смерть из-за несчастного случая, а какая-то важная смерть?
Увы, больше ничего подслушать не удалось: только все те же причитания, да еще имя покойного — Гресс Монн.
Сознаю, что в последнее время я дергал Шурфа по пустякам слишком часто, но теперь заработала предложенная им идея, к тому же произошла некая важная смерть, и это определенно заслуживало беседы.
Я прикрыл глаза, настраиваясь на Безмолвную речь:
— Представляешь, твой метод работает. В смысле, с камнем, предупреждающим, что говорят важное. Умер некто Гресс Монн. Не знаешь такого случайно?
— Еще бы не знал. Это был мой собственный младший магистр.
Ужасно стыдно, но я обрадовался: значит, теперь я могу стать для него полезным.
— Можно, я прибуду? Расследование нужно начать и все такое. Не помешаю чему-то интересному? — в последние слова я постарался вложить максимум трагического сарказма, но он, кажется, не обратил на это внимания.
— Прибывай, конечно.
Как обычно, Шурф ждал меня в кабинете. Вроде бы следов оргии и разврата вокруг не было, но, чем угодно готов поклясться, это был не простой порядок, а Подозрительный. Наверняка он специально все прибрал, чтобы замести следы.
Почему он не хочет мне рассказать, с кем встречается, и вообще признаться в этом? Ну просто так, по-дружески?
Я искоса осмотрел его шею — нет ли на ней следов? Вроде не было. Стоп — нижняя губа чуть припухла и на ней была небольшая трещинка! Это от поцелуев или не от поцелуев?
— Макс, что случилось? Что ты на меня так смотришь?
Я встрепенулся и взял себя в руки.
— Ну, так. Итак. Что с ним случилось, с этим твоим магистром?
Шурф откинулся на спинку.
— Несчастный случай. Был в гостях у старшего брата, упал с лестницы. Есть свидетели смерти. Хотя знаешь, мне тоже это не понравилось. Орденские колдуны, даже младшие, просто так с лестниц не падают.
Я насторожился:
— А что, если это как с тем проклятием Нуфлина? Может, его тоже кто-то могущественный проклял?
— Возможно. Если только мы не обманулись, хм, поводом потепления камня: возможно, «важность» события состоит в самом факте его смерти, а не в ее причине. Может, он был в чем-то нужен Миру.
Я походил по комнате. Нужно было его поразить, немедленно, не когда-нибудь, а прямо сейчас, я очень-очень этого хочу! Что он там говорил о ключевом моменте, когда помогал мне с «оптимизацией»?
— Если этот твой Гресс был важен для мира, мы об этом уже все равно не узнаем. Но можно попробовать узнать, какой ключевой момент стал причиной смерти. Допустим, если этот Гресс обидел того, кто позже его проклял, мы сможем увидеть этого человека в момент ссоры.
Шурф серьезно кивнул:
— Блестяще.
И ты теперь бросишь того, с кем начал встречаться? Тьфу, то есть признаешься?
Впрочем, я сразу задумался:
— Только как это сделать? Если каждое помещение рассматривать, где он был, так год проверять будем, если не повезет.
Шурф чуть заметно усмехнулся, так что припухлость губы стала заметнее.
— Считай, что тебе уже повезло, — он достал из ящика стола небольшую ракушку на цепочке. — Мне сказали, что Гресс носил этот кулон больше двадцати лет. Буду очень, очень благодарен за помощь. А теперь извини, срочные дела, эта правда неотложно. Держи меня в курсе, пожалуйста.
Отлично, отлично. Я схватил кулон и Темным путем сделал шаг домой. Походил взад-вперед. Потом вернулся, глянул на Шурфа, вопросительно поднявшего от табличек голову, и снова вернулся домой.
Походил, снова вернулся в кабинет и выпалил:
— Ты это. Видел, на губе у тебя?
Снова уткнувшись в таблички, Шурф рассеянно кивнул:
— Да, спасибо, я в курсе. Потом подлечу.
Я вернулся. Упал в кресло и подышал на восемь, с удивлением отметив, что при этом у меня все еще не начал вырываться огонь из ноздрей.
Ладно. Я просто обязан поразить его расследованием смерти этого самого неудачника с лестницей. Он меня обнимет на радостях, а я его тоже обниму и скажу, что был не прав. И он бросит этого или эту, с кем он там. В смысле расскажет, кто это.
Повинуясь внезапному наитию, я потерев руки, подхватил ракушку и шагнул на Изнанку; там, глубоко вдохнув и взглянув на небо, проговорил:
— Если причина смерти Гресса Мона в проклятии, пусть кулон засветится красным, а если...
Я не успел договорить, как камень тут же вспыхнул багровым пламенем, да так ярко, что сразу стало ясно — дело худо.
Сжав и разжав ладони, я продолжил:
— Сейчас я вернусь и попрошу кулон показать мне воспоминания, которые стали причиной смерти. И я хочу увидеть не само падение с лестницы, а именно ту ключевую точку, когда Гресс Монн получил смертельное проклятие или в последний раз взаимодействовал с человеком, который его наслал.
Ветры свились плетью у моих ног — очевидно, это было своего рода подтверждением.
Вновь оказавшись дома, я поудобнее примостился в кресле. Потом предвкушающе потянулся — когда я помогу Шурфу, он непременно это оценит. Потом я глубоко вдохнул, взял в руки кулон и погрузился в его воспоминания.
Первые же секунды просмотра наполнили меня кипящей серной кислотой.
Я оказался в темной спальне с окном, выходящим в город. У двери стояли двое мужчин: сам Гресс, очевидно, и с ним... С ним Шурф.
Они целовались, и в какой-то момент кулон оказался зажат между телами, так что я перестал что-то видеть — хотя, может, это просто в глазах потемнело от ярости. Этого не могло быть. Просто не могло.
Каждая секунда растянулась в злобную колючую вечность, но когда Шурф с Грессом наконец оторвались друг от друга, облегчения это закономерно не принесло: они упали на застеленный одеялами пол, на ходу раздеваясь и продолжая целоваться — причем оказалось, что Шурф делал это как-то неприятно, с прикусыванием и оттягиванием губ любовника, более того, пару раз он на редкость противно, деланно-развратно облизнулся. На мое счастье, кулон вскоре оказался отброшен в сторону и прикрыт простыней, так что я видел скорей смутные силуэты — но даже при этом просматривались вполне характерные движения, да и звуки... такое ни с чем не спутаешь.
Кислота разливалась по всем венам, жгла изнутри.
Конечно, раз уж я заподозрил Шурфа в связи с кем-то, следовало ожидать, что подобные вещи происходят, но, но...
Но почему сегодня во время нашей встречи он был так спокоен? Мне показалось, что никакого интереса к этому жмурику он не испытывал, скорее был просто раздосадован его смертью, вроде как порчей казенного имущества. Не мог же он так притворяться?
«Помилуй, — шепнул внутри ядовитый голосок, — ты примерял его Тень, ты сам знаешь, какон может притворяться».
Тем временем вздохи, шлепки и движения становились все чаще, Гресс застонал — и вместе с новой обжигающей волной ревности пришла ужасная мысль. Несколько дней назад я заочно проклял любовника Шурфа. Значит, Гресса Мона по сути убил я.
Теперь стонали оба, и это разрывало меня на части: я завис между желанием, чтобы этот кошмар поскорее кончился и чтобы он никогда не кончался, потому что потом мне придется обсуждать произошедшее с Шурфом; но в момент, когда невидимая кислота уже добралась до моих костей, в ночном небе за окном вспыхнули золотые птицы.
С сердца свалился не то что камень, а пара-тройка солнечных систем. Фейерверки! В ту ночь, когда эти птицы были в небе, я же прохлаждался с Шурфом на крыше, и это был совершенно точно настоящий Шурф, я просто не мог перепутать его с подменышем, только не я!
Значит, подменыш, что вполне логично, был в спальне.
Не успел я толком пережить эйфорию от своего открытия, как воспоминания наконец померкли. Оказавшись в своей комнате, я с облегчением вскочил, сделал здоровенный глоток кофе и от избытка чувств чуть не бегом промчался взад-вперед по комнате. В спальне был не Шурф. Как прекрасна жизнь!
...Однако восторг скоро утих, и стало ясно, что дело страннее и хуже, чем ожидалось. Мало того, что кто-то нарушил закон, приняв облик одного из первых лиц государства (пусть даже ради постельных утех, а не политических интриг), так еще и не до конца прояснился вопрос моего полушуточного проклятия. Если окажется, что это все же оно убило Гресса... Ой.
Некоторое время я давился остывшим кофе и собирался с духом: рассказывать Шурфу о произошедшем было страшно и стыдно, но и скрывать такие вещи нельзя. Наконец, поглубже вдохнув, я обратился к нему по Безмолвной речи.
— Шурф, есть новости по делу.
— Отлично. Приходи, рассказывай.
— Эм. Это. Можно, я пока так начну?
Кажется, он удивился.
— Хорошо, слушаю.
Губы вмиг пересохли, а ладони намокли от пота, но делать нечего.
— Ночь, в которую Гресс оказался проклят, он провел с кем-то, кто, кажется, принял твой облик. И они с ним. Э. Это был не ты?
Шурф помолчал, и ушедшая кислота опять начала наполнять вены. Я ошибся, там был он?
— Уверяю, что я не «э» ни с одним из младших магистров, — отозвался он наконец чуть холодней обычного.
— Значит, ты с кем-то из старших встречаешься? — это вырвалось уже автоматически, и я чуть безмолвный рот не зажал — нашел же время!
— Макс, иди сюда.
Досадуя на невольно вырвавшееся последнее замечание, я наконец показался в его кабинете.
Вот теперь Шурф действительно выглядел на редкость холодно, но я чувствовал — это именно потому, что он был раздосадован ситуацией. Понимаю: я в такой ситуации даже не знал бы, как себя вести.
Жестом указав на чашку камры, Шурф откинулся на стул.
— Значит, на Гресса пало проклятие из-за связи с принявшим мой облик человеком? — медленно проговорил он наконец.
Надышаться перед смертью — бесполезное, но неизбежное желание.
— Может, это какое-то свойство самого Ордена? — предположил я осторожно. — Вроде как спать с поддельным Великим Магистром — это оскорбление его чести, так что на нарушителя автоматически падает проклятие? Может, от Нуфлина подарок остался, или это во всех Орденах было?
— Первый раз о таком слышу. Хотя, конечно, подобные вещи и не афишировались, пожалуй.
— А... — глубокий вдох и вперед, — а если Гресса проклял кто-то, приревновавший к тебе?
Шурф покачал головой.
— Думаю, Гресс сам прекрасно знал, что спит не со мной, и вряд ли эта парочка рисковала, показываясь на людях в таком виде. Сомневаюсь, что кто-то в самом деле принял его за моего любовника.
— А если, ну, потенциально? Если кто-то думает, что у тебя есть любовник, и проклинает этого человека, могло ли отрикошетить...
— Нет, крайне маловероятно. Не думаю, что проклятие было настолько широким, чтобы повлиять на кого-то, «спящего с человеком, у которого внешность Великого Магистра». В других случаях — нет.
Ну и отлично. Скрюченные будто в судороге пальцы рук слегка расслабились, да и дышать стало легче.
— Но в чем тогда проклятие? — говоря это, я уже по инерции начал шарить глазами по комнате в поисках компромата. — Они вроде не ссорились. Может, я не обратил внимания на какой-то момент? Хотя там за простынями все равно видно ничего не было.
Поколебавшись, Шурф пожал плечами:
— Что ж. Полагаю, в первую очередь нужно найти мужчину, принявшего мой облик — ну или то, что от него осталось. Если твоя гипотеза относительно Орденского «автопроклятия» верна, человек, притворившийся мной, должен был пострадать даже в первую очередь и тяжелей, чем сам Гресс. Пожалуй, давай послушаем, что нам скажут по поводу личной жизни покойного его друзья.
Шурф на минуту замолчал, явно отдавая распоряжения по Безмолвной речи — а потом отвернулся к окну с таким мечтательным выражением, как будто меня здесь и не было.
Почувствовав, что чашка чуть не раскрошилась у меня в руках, я спешно поставил ее на стол и неожиданно выпалил:
— Твой двойник как-то по-дурацки во время поцелуя губу прикусывал. А ты не так целуешься?
— Нет, не так — лаконично отозвался Шурф, не отрываясь от окна.
Если бы я не сбежал, это следы моих укусов были бы сейчас на его губах. Возможно, были бы и отметины на плечах. Кстати, точно — нужно зазвать Шурфа, скажем, на пляж: тогда я увижу, есть ли у него на плечах или спине засосы или царапины, а может, еще и смогу определить, кому они принадлежат.
Когда я пытался по памяти рассчитать размеры ладоней главных подозреваемых и вычислить, какие в этом случае должны быть царапины или синяки от обхвата, в кабинет зашла пара настороженных молодых людей.
Шурф сложил пальцы домиком, чуть склонил голову, рассматривая вошедших.
— Есть вероятность, что ваш друг погиб из-за проклятия, а проклят был из-за некой любовной связи, — медленно произнес он наконец. — Вы можете что-то рассказать о его личной жизни? Я понимаю, что тема выглядит скользкой, но это важно.
Те ожидаемо замялись и покраснели.
— Ну, — начал наконец один, почесав нос и глядя в пол, — ему вроде как в этом смысле не очень везло. Несколько раз начинал встречаться, но то он сам бросал, то его бросали. Потом просто в Квартал свиданий ходил, потом перестал. Говорил незадолго до... до смерти, что кого-то интересного встретил.
Я подал голос:
— А в ночь с золотыми птицами? Помните, когда в небе была иллюзия? В эту ночь он ходил на свидание с кем-то?
— Да, — подал голос второй парень, — с каким-то мужчиной, с этим самым наверно, кого он там встретил — смуглым, темноволосым, с глазами большими. Красивый, только облизывался как-то не очень приятно. На кейифайя похож, мне кажется.
Оставшись одни, мы с Шурфом переглянулись.
— Что ж, — задумчиво протянул я, — как и предполагалось, внешность этот «кейифай» сменил скорее всего уже в спальне, чтоб никто не заметил. Слушай, давай-ка я схожу домой к этому Грессу, попробую встать на след. Не обещаю, что пойду по нему, просто будем знать, жив этот человек или тоже уже погиб из-за проклятия.
Шурф кивнул:
— Хорошо, только будь осторожен. Я со своей стороны попробую узнать о других несчастных случаях подобного рода.
Потом мы с полчасика посидели все на той же крыше — но как и следовало ожидать, Шурф, не переставая вести себя на редкость мило и приветливо, каким-то неуловимым образом все время умудрялся оказываться от меня на расстоянии.
Следующим же утром я отправился к погибшему домой: вряд ли ему хватило дерзости подобным образом развлекаться с любовником на Орденской территории. Подозрения подтвердились — светлый особняк по указанному адресу располагался именно в том месте, где золотые птицы были бы видны под нужным углом.
Внутрь меня пустили без проблем и спальня оказалась та самая, из воспоминаний, но, увы, на этом удача кончилась — никакого второго следа в спальне не было. Ни одного чертового следа, кроме покойного владельца.
По воздуху этот гад-поменыш пришел, что ли?
Подойдя к окну, я призадумался. Кстати, версия была не такой уж безумной: я не видел Гресса вживую и не знаю, какого он был роста, но скорее всего, среднего — во всяком случае, не карликом. Когда же Гресс стоял рядом с «Шурфом», разница в росте была привычно-большая, а об этом «кейифайе» никто не сказал «высокий». Вполне возможно, чертов подменыш действительно шел по воздуху, чтобы иллюзия была полной; рассмотреть же их пропорции во время процесса мне помешали простыни.
Теперь еще и след из-за этого не возьмешь. Гадство.
Я походил взад-вперед. От злости на человека, посмевшего взять облик Шурфа для подобных развлечений, я даже почти перестал злиться на его настоящего таинственного любовника или любовницу. Хотя если серьезно — нет, ну какая же наглость, воспользоваться подавленным состоянием человека, чтобы вломиться к нему в постель! Специально ж небось выжидал или выжидала момент. Ох нет, стоп, стоп, нужно унять эмоции, еще не хватало в самом деле кого-то проклясть, в ситуации с Грессом повезло, но это могло быть предупреждение от судьбы.
Выскочив из дому, я почти бессознательно помчался по тихой зеленой улице, как будто движение помогало выплеснуть злость — и чуть не шарахнулся, услышав сбоку:
— Ужас, да?
Оказалось, рядом со мной семенил какой-то паренек в странном лоохи, невпопад украшенным кучей разноцветной тесьмы.
— Ты кто?
— Я Ивес, сосед. А вы из-за Гресса пришли, да? Такой ужас. Лестницы такие опасные бывают. Это была злобная лестница, в которую вселился древний ужасный магистр, да?
— Не думаю, — вздохнул я. — Хотя само присутствие злобного магистра не исключено. Вы дружили?
— Ну не совсем чтобы. То есть раньше да. А потом он так заважничал, когда в Орден вступил. Только и разговоров было, что про Великого Магистра, какой он умный и вообще.
Я отвернулся от собеседника, чувствуя, как кислота опять начала подниматься к горлу. Видать, хоть напоследок свои фантазии воплотил с тем гадом.
— Может, это эпидемия какая-то? — тем временем заметил Ивес философски. — Его знакомый позавчера утонул.
Ага! Вот, видать, и «кейифайя» судьба догнала. Что ж... Пару уточнений — и дело можно считать закрытым, пожалуй?
— А как этот знакомый выглядел?
Паренек озадачился:
— Ну не знаю, обычно выглядел. Нос у него был длинный.
— Этот человек был смуглым?
— Да нет вроде бы. Ну как, загорелым просто немного, ну как летом бывает, но не сказать бы чтобы прям вот смуглый. Загорелый.
Я почесал нос. По-видимому, речь все же шла о злокозненном «кейифайе», просто уровень загара разные люди оценили по-разному. Бывает. Тем не менее, дополнительная проверка лишней точно не была.
— Ясно. А где живет этот знакомый?
...Раздобыть кольцо второго погибшего, некоего Лапира Тейо, оказалось не так сложно. Узнав, что бедняга мог пасть жертвой проклятия, родственники сами засуетились и подыскали подходящую вещь. Что ж — возможно, надежда отомстить хоть кому-то дала выход боли.
Они же показали мне недавний портрет Лапира — и по нему нифига оказалось не понятно. Загорелый — да, но слегка. Глаза большие? Черт его знает, что можно считать «большими».
Впрочем, ладно: я рассудил, что нужно просто снова заказать момент проклятия. Сейчас, скорей всего, я увижу ту же самую сцену с лже-Шурфом, а это будет значит, что оба любовника погибли и история закрыта. Ну или потом этот же портрет друзьям Гресса покажу для полной сверки.
Вернувшись домой с добычей, я попытался сообщить об этом Шурфу, но до него оказалось не докричаться — видно, кем-то особо важным был занят. Чувствуя, что кислота уже заливает рот, я решил переключиться на дело: чем быстрей я покончу с расследованием, тем большее впечатление это на него произведет.
Примостившись в спальне поудобнее, я твердо проговорил:
— Я хочу увидеть момент, в который на Лапира пало проклятие.
...Я действительно оказался в спальне, но она была совершенно другой: светлой, дневной, более широкой. Передо мной обнимались двое: сам Лапир и изящный юноша с длинными белыми волосами, перевитыми жемчужными нитками.
Я озадаченно поерзал. Это как получается? Гресс погиб из-за траха с Лапиром, а Лапир — из-за этого белого? Что за странная эстафета? Или это проклятие, которое передается половым путем? Этого только еще не хватало.
Впрочем, первый же поцелуй расставил все по местам: белый чуть закусил и оттянул губу Лапира — точь-в-точь как «Шурф» с Грессом. А потом противно облизнулся.
А-га. Значит, погибшие спали не друг с другом, они порознь спали с этим... белым шурфо-кейифайем. Сколько же у него лиц, интересно? И кто он вообще такой?
Лицо белого было мне незнакомо, но выглядел он экзотично: вполне возможно, это вновь был облик какого-то известного человека. Может, у него услуга такая — воплощать сексуальные фантазии клиентов? Вроде как живая подушка для эротических галлюцинаций? А что, заказчиков по идее должно быть много, даром что в Ехо порноиндустия и проституция не развиты.
Но главное — чем он их проклинал? Не мог же он прямо в открытую предлагать воплощение фантазий в обмен на жизнь, которую, допустим, забирал в виде несчастного случая и прибавлял к своей? Или?..
Так или иначе, на этот раз я примостился поудобнее, решив посмотреть действо уже внимательно. Вдруг момент проклятия увижу или еще чего.
Тем временем оба разделись, и, оказавшись на небольшом расстоянии, продолжили целоваться. Медленно выдохнув, я опустил глаза. Их члены то соприкасались головками, то слегка терлись друг о друга в средней части. Я сидел близко, так что видел даже влажное поблескивание проступивших капель смазки.
Зрелище не оставило равнодушным и мое собственное тело, так что я недовольно поерзал. Еще возбуждаться не хватало при исполнении, так сказать.
Потом белый схватил Лапира за задницу и рывком подмял под себя, опускаясь на простыни. Они крепко обнимались, лежа, так что самые интересные части тел оказались не видны, зато теперь я наблюдал за пальцами, тискающими бедра — то поглаживающими их, то впивающимися явно до боли.
Я поерзал еще сильнее, сердито краснея и сражаясь с желанием залезть себе рукой под скабу. Да что такое-то!
Наконец белый достал небольшую баночку, и, налив на ладонь масла, скользнул пальцами между ягодиц Лапира; тот застонал, выгибаясь, раздвинул ноги и схватил любовника за плечи.
Я наблюдал за ними, потея, потирая пах ладонью и отчаянно пытаясь настроиться на «поиск момента проклятия». Увы — когда белый закинул на себя ноги любовника и его член скользнул внутрь, пришлось плюнуть на совесть и сунуть руку под одежду.
Потом картинки будто смешались: заброшенные за плечи ноги, беспомощно покачивающиеся от толчков, блестящий от смазки член, раз за разом погружающийся в задницу, ладонь, комкающая простыни, капля пота, стекающая по коже... Я кончил почти одновременно с ними — после чего воспоминание развеялось.
Передо мной с осуждающим видом сидели кошки.
Отдышавшись, я заклинанием почистился и вытер пот. Потом некоторое время созерцал стенку.
Ну на самом деле, если говорить конкретно об однополом сексе, все оказалось не так страшно. Как будто долгое время передо мной была дверь с надписью «там плохо», но стоило ее открыть, и все оказалось не так уж плохо.
Я достал кофе. Я выпил кофе. Я подышал и попытался проанализировать увиденное уже с точки зрения расследования. Итак, снова не было ни ссоры, ни признаков колдовства в процессе. Значит, в самом этом человеке есть что-то, проклинающее любовников?
И вот интересно, этот белый тоже был каким-то известным человеком, чей облик вор лиц принял только в спальне? Или на этот раз он в таком виде и пришел на свидание?
Поразмыслив, я отправил зов сестре покойного Лапира, чтобы уточнить, не виделся ли ее брат с каким-то «смуглым большеглазым кейифайем» в последнее время. Оказалось — нет, с этим же белым он пару раз и встречался.
Та-ак. Так «белый» он все-таки или «кейифай» на самом деле?
Так или иначе, пришло время докладывать.
На этот раз в кабинете Шурфа царил вопиющий хаос: таблички были сдвинуты чуть в сторону и не параллельно краю стола, как я привык, а под углом градусов в пять. Даже представлять не хотелось, что прямо на этом столе несколько минут назад было. Ну, могло было быть.
Я смотрел на Шурфа, вспоминая недавний просмотр. На его левом запястье розовела пара царапин. Я точно знал, я видел своими глазами, что их случайно оставили мои же кошки, когда не в меру разыгрались — но сейчас я не мог отделаться от мучительных видений впивающихся в его запястье ногтей. Кислота разъедала сердце. Мне хотелось самому исцарапать его кожу, чтобы стереть эти следы.
Шурф тем временем задумчиво проговорил:
— Неприятное развитие событий. Возможно, человек, спавший с погибшими — назовем его кейифаем — не проклинает их лично. Возможно, он случайно подцепил такое свойство: мало ли в мире странного? Не исключено также, что он сам проклят: кто-то ревнивый мог так сделать. Так или иначе, сам или не сам он насылает проклятие, нужно поскорее его отыскать. Кстати, у меня есть третья кандидатура: некий молодой человек по имени Оун Таш дней восемь назад совершенно идиотски перепутал зелья, выпил не то что нужно. Ему не успели помочь. Неплохо было бы проверить и его связи.
— Займусь, — отозвался я, разглядывая губу Шурфа. Трещинка на ней почти исчезла, никаких новых припухлостей тоже не было. Ага, значит, учел ошибки, теперь следы поцелуев убирает сразу.
Я отпил камры, потом, глядя в окно, будто случайно положил руку на стол недалеко от ладони Шурфа. Он не пошевелился, как будто этого не заметив: не убрал руку, но и не приблизил.
Я еще поразмыслил над загадочным «белым кейифайем», потом вспомнил его перевитые жемчугом волосы во втором видении. Это навело на мысль — я тут же искоса, но пристально осмотрел лоохи Шурфа. Ни рыжих, ни черных волосинок, случайно прилипших к ткани, не было. Вообще никаких волос. Отлично, зашибись — он таки встречается с Джуффином.
Я кашлянул, срочно пытаясь отвлечься на что-то другое.
— Там были такие волнующие сцены.
Шурф пожал плечами. Отвернувшись и глядя в окно, он едва заметно улыбнулся и слегка потер плечо, как будто там была царапина, вызывавшая скорее приятные воспоминания:
— Почему они тебя взволновали? Ты же приносил фильмы с похожим содержанием из своего мира.
— Конкретно такого там не было. Впрочем, ладно. А вообще странно, что у вас эта область так мало развита. Вот те же подушки эротические, например, можно было бы на поток поставить. Вот представь коллекцию — «собери эротические видения со всеми Великими Магистрами».
Говоря это, я почувствовал прилив неожиданного вдохновения. Сейчас, по логике, Шурф скажет что-то о подушках со своим образом — ну, например, что он этого не хотел бы; я тогда скажу, что мечтаю такую получить, просто чтобы с ним почаще разговаривать, и он взглянет на меня засветившимися от счастья глазами, и я...
— Подушки с образами всех Великих Магистров старого порядка? М-м. Полагаю, некоторые пользовались бы убывающе малым спросом, но в целом идея отличная, — Шурф с еле заметной ухмылкой продолжал смотреть в окно. — Так познавательно, что даже я обзавелся бы парочкой.
Я не столько подышал, сколько попытался хватать ртом воздух.
Шурф, впрочем, уже переключился на дело:
— Что общего было у этих двоих погибших? Второй ведь был не из Ордена. Что у него с личной жизнью, ты спрашивал?
— Да, спрашивал, — (парочкой подушек?! Это с кем, интересно? Так у меня еще два соперника нарисовалось? Или два — это как раз те, с кем он еще не, а десятком остальных уже?!) — Он встречался некоторое время то с девушками, то с юношами. Перемежал Кварталом Свиданий, иногда вроде даже по борделям в Халифате шлялся. Беспорядочные половые связи, как у нас бы сказали.
Мы помолчали; с неимоверным усилием изгнав из мыслей образ Шурфа в окружении похотливо глядящих на него старых Великих Магистров, я снова переключился на дело.
Встречался, расходился, Квартал, бордели... В душе зашевелилось темное подозрение — с миллионами видами магии и проклятий в мире Стержня черт все ноги вместе с хвостом переломает, но кажется, тут было что-то другое, что-то простое и почти очевидное; кажется, нужно было еще немного информации, чтобы оно сформулировалось в конкретную мысль. Да и вид Шурфа, с чуть заметной улыбкой потирающего плечо, был просто невыносимым: совершенно точно, у него там или царапины, или синяк от такого вот блуда. Кстати, почему я решил, что он связался с кем-то мне знакомым? Может, тоже в банальный загул ударился.
— Опасное это дело — случайные связи, — буркнул я. — Ты, если что, поосторожней как-то, а то куда уж государство без тебя.
— Спасибо, Макс, — откликнулся он с неожданно растроганной интонацией, от которой за версту несло сарказмом: — Не беспокойся, последние годы я предпочитаю проверенные связи.
Нет, все же странно, что в такие моменты у меня не валили из ушей клубы дыма. А самое возмутительное, самое паршивое: я точно знал, чувствовал по едва заметной мимике, что внутри он сейчас не то что смеется — просто нагло и откровенно ржет надо мной.
— Ладно, — я встал. — Пойду гляну, что с этим третьим. Где он там живет? Жил вернее?
...До нужного дома я решил проехаться на амобиле — нужно было подумать.
Так. Я был прав, значит. «Проверенные связи».
Поправился Шурф или нет? Если бы он загулял с Сотофой, она бы его перекормила своими пирогами, возможно. Если бы он вернулся к Хельне, то, наверное, больше бы говорил сейчас о поэзии. А если бы он связался с Джуффином (мало ли, может, для него как раз эта связь и есть самая в мире проверенная), то что? Больше говорил бы о роли Мира?
Хотя нет, не стал бы он так легко себя выдавать, раз уж решил скрытничать и трепать мне нервы.
Его забавляло это все — вот что важно. Это было невысказанное: «Решил поиграть со мной в да-нет? Смотри, как умею играть я».
Я остановил машину у обочины: хотелось просто посидеть, положив голову на руки. Я чувствовал себя паровым механизмом с перекрытым клапаном, который вот-вот взорвется: я ненавидел себя за побег и Шурфа за то, что он так оскорбительно легко сдался, но в первую очередь его любовника или кто он там; при этом после истории с Грессом и моих переживаний по поводу проклятия я боялся этой ненависти, пытался загнать ее вглубь себя, она могла стать причиной уже реальной трагедии.
Я вспомнил его шуточки о подушках. Шурф любит делать все идеально, это известный факт, и любовная часть жизни вряд ли стала для него исключением. Причем не сомневаюсь, что он был экспертом не только в физической области; наверняка у него за спиной сотня прочитанных трактатов в стиле «400 изысканных способов поиметь человека в мозги, если не получается просто его поиметь».
И что теперь делать? Ладно, пора честно признаться себе, что я хотел этой связи. Не так быстро, как к ней пошло дело, но хотел. А значит, я должен создать для себя еще один шанс, вот что.
Идея, посетившая меня в следующий миг, была блистательной по всем фронтам: я приглашу Шурфа вместе посмотреть воспоминания третьей вещи! Скажу, что, мол, могу упускать что-то важное: я ж не знаю, может быть, даже то дурацкое прикусывание губы — это признак колдунства. Вот, и отказать он не сможет! А там, может, зрелище и его вдохновит на действия? Что поделаешь — критическое время требует критических мер.
Вскинувшись, я тронулся дальше в заметном воодушевлении.
Но теперь подумаем, что делать, если план действительно сработает: решить все нужно было сейчас, на этом берегу.
Если... Хорошо, будем называть вещи своими именами: если я пойду на связь, в идеале дам ему, что будет дальше? Вероятно, это будет подразумевать, что он бросит того, с кем он там был, и мы останемся вместе. И все будет хорошо? Или все будет плохо, поскольку этот кто-то достаточно могущественен и не захочет отпускать его так просто? Нет, вряд ли. Вдвоем справимся.
А если я вдруг пойму, что опять оказался «не готов»? Что-то с абсолютной уверенностью сказало — в этом случае шансов больше не будет либо еще очень-очень долго, либо вообще никогда. Последние события четко показали: в игре «уйду-вернусь» Шурф уделает меня, как котенка.
Значит... Да?
«Да», — разгорались золотом облака над крышами. «Да», — шептал ветер.
Охваченный мыслями, я сам не заметил, как подъехал к светлому дому.
Дверь открыл брат погибшего; он провел меня в гостиную, усадил на слегка потертый диван и скорбно опустил голову, ожидая вопросов. Что ж.
После выражения соболезнований я наконец приступил к делу:
— Нам нужно знать, с кем встречался ваш брат: есть подозрение, что проклятие может быть связано с любовными связями.
Глядя на грустного юношу, я начал испытывать неловкость — и дальнейшая проверка, и тем более связанный с ней план казались мерзковатыми. Но что поделаешь: серию смертей в любом случае нужно было остановить.
Молодой человек замялся.
— Ну... мой брат был довольно стеснительным. Один раз только в Квартал Свиданий сходил и как мне показалось, остался недоволен. Еще вот дней десять назад вроде тоже свидание было, с каким-то рыжим.
— Ясно. А в этом «рыжем» вы никаких странностей не заметили?
— Да вроде ничего особого. Облизывался только странно.
Смутная догадка становилась все отчетливее, она уже почти оформилась в конкретное подозрение — оставалась только последняя проверка.
— Вы можете дать мне вещь покойного? Желательно такую, с которой он проводил много времени. Украшение например, или любимые часы.
— Да... Есть перстень. Сейчас принесу.
Я постарался успокоить себя дыханием. Развязка обоих вопросов была уже близко.
***
На посмотр мы чинно устроились в моей спальне.
Я почти не переставая дышал на восемь и пытался напустить на себя максимально деловой вид. Ну серьезно, подумаешь, все тут взрослые люди, секса мы не видели, что ли?
...Покойник был невысоким, светлым и веснушчатым парнем — о его внешности рассказал брат, — а вот его любовник на сей раз оказался красавцем с темно-рыжей копной волос. Впрочем, без сомнений, это был все тот же человек: та же манера прикусывать губу во время поцелуя, те же движения.
Шурф, невозмутимо наблюдавший за действом, через минуту наконец снизошел до первого комментария:
— Он плохо целуется.
Я поерзал. С одной стороны, мне было жаль погибшего и казалось нездоровым получать удовольствие в такой ситуации. С другой — и предвкушение зрелища, и надежда на продолжение заставляли кровь все сильнее приливать к щекам и другим местам, и от этого находиться рядом с Шурфом было еще стыднее — все равно что оказаться голым рядом с застегнутым на все пуговицы человеком.
Парочка уже начала раздеваться. Шурф чуть изменил позу, устраиваясь поудобнее, и заметил чуть тянучим голосом:
— Пока я действительно не вижу ничего необычного.
Я промолчал, пытаясь сообразить, что он имел в виду. Только то, что колдовства не зафиксировал? Или это было иносказательным «Какие убогие ласки, было бы чем впечатляться?». Что ж, не сомневаюсь, что он выделывал номера в сто раз покруче.
Я поерзал еще беспокойнее. Возможно, это был первый шаг с его стороны? Возможно, моим ходом было бы сказать что-то вроде «Покажешь необычное?» — но что, если я не так его понял и он говорил просто о деле?
Пара тем временем опустилась на одеяла. «Кейифай» разминал любовника, покусывая его шею, а у меня тем временем нарастало ощущение утекающего сквозь пальцы времени — как в фильмах, когда героев уносит друг от друга на разъезжающихся льдинах, и нужно решиться прыгнуть, но расстояние все увеличивается, а ты все медлишь, и кажется, что вот секунду назад было бы нормально, а сейчас уже поздно — но и не прыгнуть нельзя.
Пока я внутренне метался, пара уже перешла к делу. На этот раз «кейифай» трахал любовника на четвереньках, рукой лаская его член, и, как по мне, это было очень волнующее зрелище.
— Я действительно не вижу колдовства.
Увы, Шурф следил за происходящим безразлично, с явным видом «видали и получше, чем это убожество». План сорвался: он не возбудился и явно не был намерен показать «как правильно», а я свой шанс что-то сказать уже упустил, и теперь, хоть и был возбужден до предела, не мог же начать удовлетворяться при нем?
Кажется, прочитав эти мысли, Шурф искоса взглянул на меня:
— Возбуждение все равно мешает тебе думать и наблюдать. Кончи уже и не мучайся. Я не буду смотреть.
Вся кровь, которая была в теле, кажется, сейчас поровну распределилась между щеками и членом — во всяком случае, и то, и то горело огнем. Ну уж нет, только такого позора еще не хватало.
Я сцепил зубы и прикрыл глаза, попробовав представить политические дебаты и заодно начав дышать на шестнадцать — комплексно это сработало, так что к финалу действа я был если и не «спокоен», то в нужной степени заторможен.
Наконец мы вернулись в реальность; в странном оцепенелом состоянии я достал нам напитки и мы расселись.
— Итак, — подытожил Шурф, поудобней устраиваясь в кресле со своим чаем, — насколько я понял, это опять тот же меняющий лица человек. Что общего у всех погибших?
Последний вопрос прозвучал скорей экзаменационным тоном — кажется, он уже все прекрасно понял. Я впрочем, тоже — и отвлечься на дело было хоть каким-то облегчением.
— Общего только то, что все трое ходили в Квартал свиданий — а как известно, у этого места есть свой тип проклятия. Раз этот человек каждый раз меняет внешность, значит, он не хочет, чтобы любовники или их близкие его узнали. Думаю, в первом случае он менял внешность два раза — сначала просто для встречи, потом, вероятно, по просьбе любовника принял твой облик. А учитывая такое желание быть неузнанными... Ну, моя гипотеза — впервые он трахался с ними после того, как они выпадали друг другу в Квартале. А второй раз он встречался с ними в новом облике, чтобы еще раз переспать и тем самым убить. Возможно, он каким-то образом научился защищать себя от проклятия, ну или просто щекочет нервы, рискуя в том числе собственной жизнью. Не факт, что я прав, но можно проверить. Последний погибший, по словам брата, ходил туда всего один раз — вот и узнаем, кто ему выпал.
***
Завершилось это муторное дело в течение часа — правда, на редкость утомительного и суматошного.
Я явился в Квартал уже минут через десять — тянуть, оставаясь наедине с Шурфом, после сокрушительного провала плана было невыносимо.
Нужный дом нашелся без проблем, и я решительно направился внутрь, чтобы переговорить с его хозяином. Присутствующие, надо сказать, смотрели на меня очень уж выразительно: кто с ужасом, кто с надеждой. Впрочем, не до них было.
Мне опять повезло, память у владельца оказалась отличной, даже Смертный шар не пришлось использовать — когда я спросил о единственном визите третьего погибшего, он сразу махнул рукой:
— Да, да, помню такого, кстати, вот же кто с ними был!
Он указал на подходившего к дверям невзрачного лысоватого мужичка.
Наши взгляды встретились — и, хотя я и попытался принять максимально дружелюбный вид, лысый, кажется, все прекрасно понял: он сделал шаг назад, потом еще один — а потом, развернувшись, пустился наутек.
Я бросился в погоню, почти машинально ступив на след; оглянувшись, преступник сделал шаг Темным путем и исчез.
Последовав за ним, я оказался в темной запущенной комнате. Это была не то мастерская с кроватью в углу, не то спальня слишком увлекающегося человека — почти все свободное пространство загромождали разномастные столы с колбами, горелками и банками. На полу валялся пустой флакон, который, видимо, осушили как раз перед моим прибытием: из горлышка на пол вытекали остатки густой бурой жидкости. Запах у нее был чрезвычайно сильный — не противный, но отчаянно терпкий и будто сушащий губы: от него сводило челюсть, а заодно и хотелось постоянно облизываться.
Хозяина, впрочем, в комнате уже не было — явно Темным путем удрал дальше. Я, естественно, последовал за ним.
Это была на редкость сюрреалистическая погоня. Лысый постепенно начал уставать, ему становилось все хуже и хуже от моего преследования, промежуток между переходами Темным путем становился все больше, так что я видел его в перерывах — каждый раз с новым лицом, в новом облике, даже с заметно изменившейся фигурой. Вероятно, он надеялся таким образом сбить меня с толку — только вот след не обманешь.
На какой-то пустынной захолустной улице я гнался за полноватым кудрявым крепышом; шаг Темным путем, ночная набережная, стройный темноволосый юноша впереди; граница пустыни и удирающий от меня почтенный седой джентльмен; изменения повторялись снова и снова.
На пустынном степном участке мне пришлось задержаться — этот гад бросил себе за спину флакон с вонючей и слегка дезориентировавшей меня жидкостью. Впрочем, я довольно быстро проморгался и вновь стал на след — а шагнув Темным путем еще раз, оказался в кабинете Шурфа.
Впрочем, это было еще не самым нелепым. Самым нелепым оказалось то, что сейчас посреди комнаты валялся я же, очевидно парализованный заклинанием.
Шурф, как обычно, царственно восседал на своем месте, с очень, очень занятным выражением лица рассматривая валявшегося у его ног человека.
Я остановился, пытаясь отдышаться и хватаясь за бок.
— Это он это я?
По счастью, Шурф эту бессвязную фразу расшифровал правильно.
— Да, полагаю, это именно наш преступник. Во всяком случае, когда минуту назад этот человек вломился ко мне с воплем, что за ним гонится ужасное чудовище и что я должен его испепелить, я, конечно, сразу понял, что это все же не ты, спасибо регулярным обменам. Однако на довольном глубоком же уровне было превращение, раз охранные чары его пропустили. Похоже, мне придется над нами поработать.
Я рассеянно покивал. Дело было почти закрыто, оставалось лишь забрать преступника и отправиться с ним в Управление. Только вот сейчас меня по большей части интересовал даже не он, а то, с каким хищным выражением лица Шурф смотрел на человека с моей внешностью. Тепла в этом взгляде было не больше, чем в пригоршне битого льда, но мне почему-то казалось, что этот взгляд дает мне надежду.
***
К вечеру того же дня мы действительно уже все знали. Увлеченный созданием зелий Хариб Трум был запредельным неудачником в любовных делах, пробавлялся в основном Кварталом, но и там дела шли не лучшим образом — отказать ему выпавшие не могли, но они явно были не в восторге. А стало быть, когда он почти случайно изобрел зелье, позволяющее менять внешность без долгих кропотливых усилий, легко и быстро — он тут же решил и погулять, и заодно отомстить бывшим партнерам по Кварталу.
На вопрос, как он сам себя обезопасил от проклятия, Хариб ответил, что на этот случай он сварил зелье удачи — впрочем, мои коллеги-эксперты сошлись во мнении, что это была абсолютно бесполезная дрянь; по всей видимости, просто везло сволочи.
— ...Ну вот и все. Все, как мы и предполагали. Мстил, так сказать, за неоцененный глубокий внутренний мир. Опасная штука этот Квартал все-таки. Пожалуй, лично я, если что, предпочту таки Куманский бордель.
Шурф благодушно кивнул:
— В самой столице не очень хорошие, попробуй соседний город.
Я молчал. Было ясно, что попытки разбудить его ревность делают все только хуже, он видит меня насквозь.
Наверное, нужно было действовать уже напролом, прямо и честно. Наверное, я должен был признаться в своих чувствах — но это было так сложно, так больно, как будто самого себя наизнанку выворачивать.
Набираясь духу, я подошел к окну, глянул в сад. От усталости, досады, от странного чувства беспомощности у меня невольно вырвалось:
— Что, так просто меня отпустишь? Я думал, ты собственник.
Сказав это, я тут же чуть язык себе не прикусил — начать его упрекать было худшим вариантом, на этом, вполне возможно, все и закончится.
Однако пока я спешно придумывал, как сгладить ситуацию, Шурф встал за моей спиной. Я слышал, как он приблизился; затем на мои плечи опустились тяжелые ладони.
— Все верно, Макс. Я собственник. Просто у каждого собственника есть своя иерархия ценности вещей.
Это, конечно, было почти неприкрытым оскорблением — однако меня сейчас гораздо больше разволновало то, что он почти мгновенно превратился в Рыбника. Я чувствовал это по голосу, по болезненной хватке на плечах, по дыханию; я в панике дернулся, но он продолжил говорить так, будто ничего не изменилось:
— Знаешь, что ужаснее всего в мире? Потерять себя. Перестать принадлежать себе, — он прижался щекой к моей щеке, прошептал: — Это как кислота, знаешь. Серная кислота из фильмов твоего мира. Опьянение, вода из аквариумов, любовь, вершительские чары — это все кислота, которая уничтожает тебя, в которой ты перестаешь принадлежать себе, в которой вместо тебя действует кто-то другой, а ты исчезаешь, исчезаешь, исчезаешь... Это так страшно, Макс, это ведь и есть смерть, когда перестаешь принадлежать себе...
Хрипотца исчезла из голоса, прикосновение стало другим, ровным и почти равнодушным. Отстранившись, Шурф продолжал говорить монотонным, ничего не выражающим голосом, как в первое время знакомства:
— А твои чары страшнее воды из аквариумов. Иногда кажется, что ты можешь дать могущество даже большее, дружба с тобой как бы дает власть и чудеса, но взамен разъедает волю. Ты ведь хочешь, чтобы я за тобой бегал? Ты ведь любишь жертвоприношения, правда? Помнишь людей из якобы твоего народа? Ты кормил их сладостями, веселился оттого, что они выглядят глупенькими детками рядом с тобой, а потом радовался и умилялся, когда они убивали друг друга ради тебя?
Он снова превратился в Рыбника, и снова хватка стала нервной и болезненно сильной, а дыхание коснулось лица:
— А что до меня — ты тоже хочешь страданий, но только не смерти, а тоскливых влюбленных взглядов, правда? Но знаешь, дружочек, этого не будет.
Он потерся лбом о мой висок, продолжил шептать:
— Забавно знать, что с моими чувствами происходит именно то, чего хочешь ты. Так интересно наблюдать — вот веселый человек отвлекает тебя от дел, зовет посидеть с ним на крыше, шутит и веселит, и с интересом смотрит, как кислота разъедает твою кожу, мясо, внутренности, и сам ведрами льет на тебя кислоту. Ты не положил бы мне голову на плечо, и не убежал бы сразу после этого, если бы не хотел, чтобы я страдал.
Его голос вновь заледенел:
— Я не могу противопоставить твоим вершительским чарам ничего, кроме осознанности — но моя осознанность стала высокой за это время, поверь. Видишь, как легко я научился менять маски? Ты не можешь заставить меня действовать по твоей прихоти, ты можешь заставить меня только чувствовать — но, видишь ли, жизнь научила меня превосходно управляться со своими эмоциями. Если ты думаешь, что перебороть влечение сложнее, чем десятки лет управляться с Рыбником, то ты ошибаешься.
Хватка слегка изменилась; он стал третьим, настоящим, тем, кто был со мной на Изнанке и во снах, и от этого было еще больнее и страшнее.
— Я помню время, когда моя личность была растворена в чужой силе, и не имею ни малейшего желания повторять этот опыт. Так что если ты хочешь быть со мной — ты это скажешь вслух, и это будет по твоей осознанной и обдуманной инициативе. С десятком подписанных табличек, если понадобится.
Отпустив меня, Шурф вернулся на свое место. Я молча глядел в окно.
Он ошибся, без сомнения, но я понимал его логику и справедливость этой логики. Пожалуй, мне и самому не хотелось бы оказаться в роли не дающей выбора судьбы.
А чего бы мне хотелось?
Я неподвижно стоял у окна. Вспоминал. Оценивал. Перебирал воспоминания, мысленно проговаривал тезисы — правда, браслет мне в этом помочь уже не мог, тут уже, как бы сентиментально это не звучало, приходилось слушать, как на ту или другую мысль отзывается сердце.
Свет понемногу становился золотистым — дело шло к закату.
— Хорошо, — отозвался я наконец. — Я... Я кажется, понял. Я не хочу, чтобы ты страдал, клянусь. Но да, я хочу, чтобы ты за мной бегал. Или верней так — хочу, чтобы ты меня преследовал. Ловил. В свое время, наверное, специфичная романтичность твоего образа слишком уж большое произвела впечатление. Это тебе нравится? Хочешь меня ловить — с обязательным правилом, что при поимке твои действия ничем не будут ограничены?
Я нервно, уже почти истерично засмеялся. Я говорил ужасные вещи, наверное. Плевать.
— Вот... Я говорю об этом открыто. Давай таблички в самом деле напишу, что заранее не имею никаких претензий по поводу твоих действий после поимки, даже если слегка пострадаю. А арена для погони — как хочешь. Хоть город, хоть весь мир, хоть другие миры. Можем в Лабиринте Менина поиграть в белки-стрелки на раздевание.
Шурф молчал; меня, впрочем, уже несло.
— Помнишь, как после обмена ты удрал с моей Тенью? Нам тогда трудно было справляться с личностями друг друга, вот желание и вырвалось. Разве тебе не хотелось тогда, чтобы я тебя поймал? Знаешь, я мог бы сейчас пойти на Темную сторону с просьбой изменить себя в этом. Ну, хотеть не преследования, а нормальных отношений. Но я боюсь так поступать, если честно. Это во многом желание Тени, это может оказаться несущей опорой моей сути. Я боюсь ее задевать. Но буду очень благодарен, если ты за мной погоняешься.
Шурф слушал.
— Ну давай, соглашайся, — нервный смех пробивался все сильнее. — Это будут странные отношения, признаю. Зато обоим будет хорошо. Я помню, как ты смотрел на того дурика с моей внешностью, которого ты схватил. Тебе ведь понравилось, да? Ты ведь хотел бы отношения с кем-то, кого можно ловить на пределе сил и творить потом всякую непотребщину? Я тут сейчас перебирал варианты, с кем ты можешь быть, но думаю, никто больше не подойдет для этого — одни слишком слабые, и погоня будет скучной, а другие просто не захотят тратить силы на такие глупости. Знаешь, я даже не буду претендовать на место единственного. Думаю, ты меня просто дразнил в эти дни, и никого у тебя пока нет, но мне уже пофиг, честно. Я не буду претендовать на место человека, с которым у тебя есть или будут «нормальные отношения». Просто я буду убегать. А ты лови. А как поймаешь — делай, что хочешь. Но можешь и не поймать — я тоже буду стараться, знаешь ли. Видишь, я вслух говорю. Осознанно.
Шурф снова приблизился: мягко, плавно, как-то иначе, чем в прошлый раз, и от этого сладкий мороз продрал по коже.
— Что ж. Попробуем. У тебя есть десять секунд форы. Проверим, так ли хорошо ты умеешь убегать на самом деле. Время пошло.