Дайсу уже давно забыл, что такое домашнее тепло. Последние несколько лет самым уютным местом была уборная зала с пачинко; временами там было сухо, а в понедельник утром даже чисто. Главным же фактором уюта кабинки было то, что он мог наконец-то остаться один, а значит, никто и не увидит, как он в очередной раз распихивает по рукавам карты, чтобы опозориться своим глупым мухлежом вновь.
Но правда была в том, что как бы Дайсу не наслаждался жизнью бродяги, иногда ему действительно хотелось прийти ночью домой, снять с ног вонючие ботинки и рыбкой нырнуть под одеяло. Порой, Арисугава даже представлял как бы выглядело его убежище: повсюду разбросаны шмотки, небольшое окно, занавешенное жалюзи, вечно разложенный футон и икеевская акула, лежавшая прям посередке комнаты. Это был бы его маленький рай, в котором существует только он, плюшевая игрушка и азартные игры.
Но о какой комнате можно мечтать, если пачинко деньги лишь забирало, в казино после двух семерок шла вишенка, а его схемы мухлежа раскрывались каждым первым. Денег хватало только на кипяток для лапши, да и то не каждый день. Что уж говорить, появление еды в желудке Дайсу каждый раз сопровождалось развязкой какой-то дешевой драмы: слезы, трясущиеся руки и признания в любви небольшой пластиковой банке.
Однако близились холода. Конечно, в окруженном теплыми течениями Токио зима была мягкой, а среди небоскребов Шибуи практически не чувствовался ветер. Но первые октябрьские заморозки бездомный прочувствовал сполна: после ночи, проведенной в мусорном баке, горло Дайсу драло, а его и без того хриплый, прокуренный голос звучал, словно белый шум. Пальцы на ногах стали оледенелыми сосульками, которыми и пошевелить-то было больно, а тело, горящее изнутри и вовсе ломило.
Как показывает практика, именно в такие моменты происходит что-то особенное. Ты уже ставишь на себе крест, склеиваешь из коробок гроб, а в переулке Шибуи появляется розоволосая малявка и за небольшую плату в виде присоединения к его рэп-генгу обещает обеспечить крышей над головой. Казалось бы, вот он, джекпот, три семерки, подкрученный пачинко, но чует твоя душа, что все тут не так просто…
Дайсу подкидывает кости. Они ведь никогда не врут, они — его удача. Только костям он и верит, перекладывая на них всю ответственность за свою жизнь. Но он никогда не задумается, что, возможно, именно поэтому он сейчас тут.
Кости долго вертятся на асфальте и показывают твердое «нет». Арисугава хочет отказать, уже открывает рот, ухмыляясь, но парнишка с детской наивностью поворачивает кубик.
«Они говорят да», слышится в голове Арисугавы, когда они поднимаются в старую многоэтажку на окраине Шибуи. Он точно не знает, что заставило его согласиться: нежелание жить на улице или же милая мордашка Рамуды, от которой так и веяло загробным ужасом.
Когда они входят в квартиру, дверь сама по себе захлопывается за Дайсу.
«Сквозняк», — думает он, и уже собирается гордо пройти внутрь, как слышит щелчок замка. Он ищет взглядом розовую макушку, хозяин которой уже прошел вглубь квартиры.
— До чего технологии дошли… — бурчит себе под нос юноша и скидывает туфли, оставляя их брошенными посреди прихожей.
И хорошо, что Арисугава не видит, как они аккуратно двигаются к стенке сами по себе.
Квартира у Рамуды самая обычная. Небольшая, с миниатюрной кухней в бирюзовых тонах и двумя светлыми комнатами. Одна из них находится в полнейшем хаосе, полностью заваленная тканями и эскизами. Для Дайсу этот беспорядок почти родной, но его грубо выталкивают в коридор, обиженным, но каким-то низким тоном сообщая, что это — комната Рамуды и заходить туда не стоит. Но для бывшего бездомного личное пространство — пустой звук и он пытается пробиться внутрь, чтобы рассмотреть поближе все эти причудливые вещички, в которые облачены манекены. Где-то позади возмущается Амемура, отчего-то начавший говорить аж басом, но Дайсу все равно. Он как-то обвел вокруг пальца чемпиона Токио по боксу, отделавшись лишь переломом руки, а тут, лишь какой-то мальчишка.
И казалось бы, вот она, комната, но дверь захлопывается прямо перед ним, прищемив пальцы, вдарив со всей дури по носу. А после сама открывается и хлопает прямо по лбу склонившегося пополам Арисугаву, отправляя того в нокаут.
Дайсу просыпается не сразу. Проходит минут двадцать, прежде чем он находит себя лежащим в коридоре посреди прохода. Он обиженно вздыхает от того, что Рамуда, казалось бы, так сладко и жутко ему улыбающийся, даже не подложил ему под голову подушку, не говоря уж о попытках привести его в чувство.
Но от обид его отвлекают мысли о том, что в этой квартирке все явно не слава богу. Двери не открываются так резко потому, что хотят. Двери не избивают жильцов потому, что где-то подул сквозняк. Двери, в конце-концов, вовсе не имеют своей воли!
Может это Рамуда-шутник? Может в проеме есть леска, за которую он потянул?
Дайсу хрипя поднимается и осматривает проем. Из странного он находит лишь притихшего паука, зависнувшего в уголке. Может, Амемура просто оперативно убрал нить, чтобы никто не разгадал его фокус? Дайсу, конечно, глупый. Но не тупой! Такие фокусы с ним не пройдут.
Довольный собой он пробирается на кухню. Там, на маленьком круглом столике стоят три милейших чайных пары из розового фарфора, томится заварочный чайник в виде фламинго, а на подставке красуется тортик ручной работы, на котором курсивом написано «Welcome home, Daisu~»
Рамуда, прежде стоявший у окна, медленно поворачивает голову, игриво смотря прямо в глаза юноше, ведет плечами и сладко дублирует надпись на торте:
— Добро пожаловать домой, Дайсу.
Тот же лишь чувствует, как кровь поступает к щекам и, не смея преодолеть смущение, спрашивает первое, что пришло в голову:
— А почему тарелки три? Мы ждем кого-то еще?
Рамуда молчит, а после закусывает губу и смеется. Дайсу не понимает, но почему-то ему становится не по себе. Будто на кухне есть кто-то еще.
— Ах, Дайсу-Дайсу. Ты разве не чувствуешь?
— Не чувствую что?...
— Местного полтергейста. Когда-то давно он был главой клана якудза, убивал направо и налево, совсем не стыдился марать руки в крови. А потом как-то все решили, что он тут лишний. В этой квартире его связали, мучили три дня, а потом расчленили и части трупа раскидали по комнатам, пока он не завонял. Теперь он живет тут, — Рамуда пересаживается на табурет и смотрит замершему Арисугаве в глаза, — Но ты не волнуйся. Я его приручил. И если ты будешь хорошим мальчиком, Дайсу, то он тебя не тронет. Ты же ведь будешь хорошим мальчиком, да?
Бирюзовые очи превращаются в щелочки. Дайсу видит только узкую полосу хитрющих глаз и огромные пушистые ресницы, похожие на несколько десятков пар паучьих лап. Розовые пухлые губы растянуты в тонкой улыбке, что открывает ряд ровных белых зубов. Амемура похож на те фарфоровые статуэтки, что волей-неволей приковывают взгляд, балансируя между красотой и ужасом.
Дайсу всегда боялся историй о нехороших квартирах. Только эта квартира такая не из-за полтергейста. Тут живет некто куда более жуткий. И ему ничего не остается, кроме как ответить:
— Конечно.