Будучи мальчишкой, Намджун совершает глупую попытку бежать от своей судьбы. Думает заскочить на товарный поезд, выйти на конечной станции, а там уже наняться к семье пожилых фермеров, которым уже несподручно таскать тяжёлое и следить за целостностью хлева. Он думает, что накопит денег, а потом в город отправится, дослужится до ремесленника.

Но кто хоть раз смог обмануть судьбу?

Эта история начинается задолго до его рождения, с ведьминых земель, где людям не место. Там, где в шелесте вереска кроется шёпот мёртвых, где болото, чьи воды черны и губительны, где земля диких нравов.

Но об этом он узнает потом. Сначала Намджун становится охотником на оборотней. Не из огромного желания или призвания, а из семейной традиции, которую и нарекают его судьбой.

Льётся пиво и вино за края кружек, стол весь липкий, мужики краснолицые, а женщины угрюмые, качают своих детей и шикают на тех, кто постарше. А потом наступает тишина. В середине стола стоят три керосиновые лампы, плотные тени двигаются по каменным толстым стенам, оседают в пыльных углах и накрывают собой как колючая шаль из собачьей шерсти. Право говорить переходит по жребию. Отец Намджуна достаёт из-за пазухи кожаный мешочек с шариками, встряхивает его, все почти за столом тянут руки к нему, чтобы вытащить свой, с замиранием в сердце обнаружить на своей ладони тот самый, с вырезанной стрелой и блестящим посеребрённым наконечником.

В голосах рассказчиков сквозит столько бравады, гордости за себя и свою силу. А ещё ненависти и кровожадности. Нет, Намджун не хочет никого оправдывать. Он прекрасно знает и понимает, что многие из тех, кто лишился своей головы и получил стрелу в сердце, заслужил. Но некоторых загнали и забили ради забавы, ради того, чтобы рассказать здесь, за этим столом, историю, чтобы снова утвердить свою безоговорочную власть и право жить.

В день его первого совершеннолетия, когда по законам его семьи он должен отправиться на охоту и добыть для застолья свою историю, Намджун пытается бежать.

Они в лесу, среди непролазных зарослей дикого винограда и бересклета, прячутся за толстыми стволами деревьев на возвышенности холма, наблюдая за тем, как молодой, ещё нескладный волк, который только-только отлучился от материнского внимания, отирается возле пожилой волчицы, прячущей за собой мертворождённых волчат. Она рычит на каждый шорох, но не прогоняет молодого волка, которого Намджун как раз и должен убить, потому что отец сказал, что он — оборотень.

— Как ты это понял?

У отца разочарованное лицо — Намджун должен был сам понять — но он нагибается к нему, сморщив нос, и произносит шёпотом на ухо, чтобы их не услышали двоюродные братья Намджуна:

— Мы следим за лесом круглый год, здешняя стая поголовно серо-бурая, а этот с белой шерстью, пришедший из мест, где нет лесов. Одиночка. Однако стая на него не кидается. Какова случайность, что это обычный волк? М?

У Намджуна сердце готовится выпрыгнуть из груди.

— Он кого-нибудь убил?

Отец окидывает его взглядом, словно несмышлёного дурака, и говорит:

— Нет.

У Намджуна трясутся мелко руки, когда он натягивает тетиву со стрелой, и она неудачно отлетает куда-то в сторону. Секундой после сквозь шум в ушах он слышит крики, а затем громкий звериный рык, что аж внутренности сжимаются от страха. Намджуну приказывают следовать за сбежавшим оборотнем до самого конца, пока его сердце не остановится. Кажется, он даже слышит издевательские смешки за спиной от своих братьев. И он бежит, спотыкаясь и размазывая слёзы по своему лицу в ненависти к себе, в разочаровании во всём, что его окружает, и в предательском страхе оттого, что ему нужно сделать. Он сворачивает в другую сторону, противоположную той, куда ему указали бежать за оборотнем. Он мог бы дойти до старого моста перебраться через реку и тогда…

Показывается река. Она обрамляет выросшие, словно пики, рыжие скалы. Намджун встаёт на краю склона, скользя ногами по влажной хлюпающей грязью земле, потому что его привлёк шум внизу. Он отчаянно хватается за влажный ствол дерева, пытаясь вонзить ногти в мягкую кору. Лук съезжает с плеча, которым он начинает дёргать, чтобы оружие не свалилось на землю. Река бурлит внизу. Прямо под ним оказывается залом: снесённые половодьем деревья громоздятся друг на друге. И это страшно, потому что под этой кучей с угрожающим рёвом кипит вода.

Намджун пытается удержаться и не попасть в ту мясорубку, которая творится внизу. Его трясёт, словно в лихорадке, когда он слышит за своей спиной угрожающее рычание. Волосы шевелятся на затылке от горячего дыхания волка, Намджун дёргается, изгибается телом, его нога выворачивается в лодыжке, и он валится боком на землю, съезжая вниз на залом. Ветки трещат под его весом и где-то внизу расходятся в стороны. В лицо налетают холодные брызги речной воды. Намджун лежит боком, прижимаясь щекой к гнилой коре, и стонет от боли: на руке, пальцами которой он цеплялся за дерево, обломано три ногтя.

Намджун вспоминает своего дядю, которого достали из похожего залома. У него было разбито лицо, а из плеча торчал кусок дерева. А ещё он не дышал. Да, он умер до того, как упал в реку — неудачная охота. Но лёжа на ветках, которые в любой момент могли рухнуть, Намджун мог думать только о том, что там могут быть подводные камни, о которые запросто можно разбиться. И он думает, что так и пролежит до того момента, пока его не хватится отец, а за ним пойдут и братья, и тогда Намджун навсегда станет позором своей семьи, и даже мать его не спасёт.

Он зажмуривается. Пот стекает по его вискам, а горечь от желчи обжигает горло. Намджун осторожно спускает руку, на которой висит лук и цепляет его за одну из крепких веток, чтобы он не мешался ему. Он действует так, будто находится на тонком льду, который вот-вот и проломится. Намджун ползёт на животе, осторожно упираясь мысками сапог и обхватывая руками ветки. Он успевает исцарапать всё своё лицо, пока не утыкается подошвой в покатую землю. Ему нужно развернуться, а это означает встать на колени и перенести на них весь свой вес. Намджун не уверен в том, что успеет за что-то ухватиться, потому что земляной настил на склоне слишком скользкий. Но что-то нужно предпринять. Он не может оставаться тут вечно.

— Попробуй перевернуться на спину.

Намджун вздрагивает. Он совсем забыл о волке, о том, что из-за него он оступился! Намджун здесь не один.

— Что? — глухо отзывается он.

— Перевернись на спину.

У Намджуна случается новый приступ паники. Что ему остаётся делать в этой ситуации? Он буквально нарушает всё, чему наставляла его семья перед охотой.

— Так и будешь лежать?

Намджун сжимает кулаки. Он всё ещё боится рухнуть, поэтому поворачивается крайне медленно. Когда он оказывается на боку, в его груди будто что-то сдавливает. Так резко становится тяжело дышать. Но он не должен останавливаться, даже несмотря на то, что ветки под ним страшно трещат, осыпаясь трухой в реку.

Наверху склона стоит мальчишка. Мелкий, с тонкими руками и острыми розовыми коленками. Он босой, на плечах покрытый волчьей шкурой. В его руках туго скрученный жгут из молодых веток дикого винограда. Эта мелочь заставляет Намджуна ужаснуться силе оборотня в таком маленьком теле.

— Лови! — кричит оборотень, сверкая в лесных потёмках между деревьями жёлтыми глазами.

Намджун вцепляется в жгут и упирается ногами в склон. Земля крошится под его сапогами, а стоит ему оттолкнуться поясницей от залома, как под ним, кажется, рушится один уровень. Он взбирается тяжело, боясь отпустить жгут или что тот не выдержит его. Но оборотень продолжает тянуть Намджуна вверх, пока только его пятки не остаются прижаты к склону. С силой, с которой оборотень тащит Намджуна, удаётся буквально перешагнуть край склона и оказаться на своих двоих уже нормально. Намджун тут же обхватывает ствол дерева, за который цеплялся перед тем, как упасть, и с помощью него безопасно отходит от края в глубь леса.

Мальчишка стоит поодаль от него, держа в руках другой конец жгута, который Намджун так и не отпустил. Они смотрят друг на друга и молчат, пока Намджун не выдавливает сипло из себя тихую благодарность, после которой он даже не успевает моргнуть, как оказывается прижатым спиной к дереву.

— Что? Что ты…

Оборотень дышит шумно, втягивая, запоминая запах Намджуна. Цепляется за его плечи, раздирая ткань его одежды острыми ногтями, прижимается горячим мокрым языком к царапинам на лице, а Намджун думает, что в его сапоге есть кинжал, который он может с лёгкостью выхватить и вонзить в спину этого ребёнка. И от этого, от этих мыслей, в уголках глаз начинает жечь злыми слезами.

Оборотень сам прижимает ладонь Намджуна, сгибаясь вместе с ним, к рукояти кинжала.

— Как тебя зовут? — дрожаще спрашивает Намджун — он не знает, чего ожидать от оборотня.

— Чимин-и.

Лезвие кинжала прижимается к предплечью мальчишки.

— Сними с моих плеч шкуру.

Намджун впускает свои пальцы в густой волчий мех, который покрывает шкуру, и стаскивает неуклюже. Шкура падает на землю, и тогда Чимин режет по своему плечу кинжалом. Он топчется по шкуре, а затем обтирает мех своей кровью.

— Сбрось на ветки в реке камень, будто упало тело туда. Уже моё. А этого, — он прижимает окровавленную в грязи волчью шкуру к Намджуну. — Этого хватит доказать мою смерть.

— Я плохой охотник, — жалко скулит себе под нос Намджун. Он не понимает, зачем оборотень ему помогает, почему это происходит с ним сейчас. — Зачем ты всё это делаешь?!

— Тш-ш, — Чимин прижимает свой палец ко рту Намджуна, приподнимая плечи и скалясь в сторону, откуда прибежал Намджун. — Камень!

Намджун суетится, подносит нашедшийся булыжник, боясь его уронить раньше времени или оступиться. Чимин лежит на земле возле самого края склона, катаясь из стороны в сторону, оставляя свои следы. И прежде, чем камень оказывается сброшенным, Чимин воет, скулит, словно корчится от невыносимой боли, пока его крик не перекрывает громкий треск веток внизу и шум реки, которая, наконец, сносит залом, разбивая остатки о камни.

— Подожди! Подожди! — зовёт Намджун.

Мальчишка в ответ бросает в Намджуна жёлудь, больно попадая ему прямо в грудь.

— Почему? Почему ты это сделал? Почему не убил меня? — уже тише спрашивает Намджун.

— А почему ты не убил меня?

— Я плохой охотник, — снова произносит он, думая о том, как это на самом деле унизительно.

Оборотень машет головой, а потом говорит:

— Вокруг тебя много огоньков.

— Огоньков? Что это значит?

Чимин пожимает плечами и больше не останавливается в попытке сбежать. Он скрывается тихо, будто совсем не касается земли и случайно веток. Лес проглатывает его на глазах у Намджуна, который снова прижимает к себе шкуру, не зная, ни что это значит, ни что за огоньки, и уж тем более, что его ждёт дальше.

Этот день мог стать для него худшим воспоминанием в жизни, но он стал началом их истории, которая полностью предрекла путь Намджуна от первой его охоты и до самой последней.

Так его и находит отец тогда. Потерянным, обескураженным, в комьях грязи, в подранной одежде и крови оборотня. Рядом валяется окровавленный кинжал, на коленях Намджуна лежит волчья шкура, когда-то с чисто белой шерстью, а с его губ ладно вырывается ложь о том, что оборотень обратился в человека, и единственное, что успел ухватить Намджун в качестве доказательства его удачной охоты — шкура, которая покрывала его плечи, потому что самого оборотня безжалостно унесла река.

Его семья закатывает пир. Отец говорит, что наконец-то может гордиться им. Сестра делится своим куском мяса, подкладывая Намджуну в тарелку, который совсем ничего не ест, мать его гладит по голове, а братья перестают смеяться. Намджун выдумает историю, после которой его нарекают вором волчьей души, потому что оказывается, что снять так шкуру — гораздо ценно, чем принести волчью голову.

И однажды Намджуну приходится и вправду убить и стать настоящим охотником на оборотней и другую нечисть. Он становится тем, кто уверенно держит в руках выторгованный у ушлого торговца кхопеш, повторяющий формой переднюю ногу животного, как отличительный знак, свой почерк. И тем, кто до сих пор хранит у себя волчью шкуру, покрытую вычищенной белой шерстью.

^ ^ ^

Намджун снова встречает Чимина спустя четыре долгих года. Он только вступает в ряды охотников гильдии, с другими новичками таскается по мелким поручениям и заданиям целыми днями, еле волоча к вечеру ногами. И обычно Намджун завершает свой вечер в таверне на окраине города ближе к лесу.

Он приходит в таверну не для того, чтобы напиться до беспамятства и после сразу вырубиться, когда доползёт до комнаты в общажном корпусе, проспав до самого утра, пока не скинут с койки на грязный пол. Намджун берёт лишь одну кружку пива, выходит наружу и заворачивает к внутреннему двору. Там есть крыльцо около чёрного входа, дверь которого всегда закрыта. Намджун садится на ступеньку, пьёт медленно своё пиво, прислоняясь устало головой к перилам лестницы, и смотрит в чёрный лес.

У каждого леса свои правила, которые нужно знать и безукоризненно выполнять, если жизнь дорога. И в этом одна из главных сложностей профессии охотника, помимо сокращения своего морального кодекса: сначала нужно выучить все леса, в каких приходится быть, а затем осознать, что лес — первая ступень, потому что дальше приходится учиться существовать среди обычных людей. Но и это не конец их испытаниям. Как у них говорят ‘все дороги ведут в Тунтури’, а это уже как та страшная легенда, высший экзамен, на котором точно не спишешь.

У Намджуна мать там погибла. И непонятно, ведьмы то были или всё же болото и вправду никого не щадит, даже опытного охотника. Но это всё, как отец его холодно сказал на похоронах, глядя на пустой гроб, издержки их профессии. Как и ложь, с которой Намджун уже успел срастись, потому что в один из таких тёмных вечеров к нему на ступеньку подсаживается оборотень, который окончательно врывается в его жизнь.

Намджун не знает, почему Чимин особенный. Почему он до сих пор хранит его шкуру. Почему, увидев его вновь, он не думает о том, чтобы схватить рукоять кинжала, а острием исправить свою охотничью ошибку.

— Ты всё ещё светишься как сотня городских фонарей, — говорит ему Чимин.

Намджун давится пивом и обливает им свои штаны и сапоги. Он отставляет кружку, чтобы повернуться к оборотню, но Чимин успевает прижаться к его боку, обхватывая руками и утыкаясь носом в шею.

— Такое ощущение, будто я встретил своего старого друга, так тоскливо тянет в груди, — шепчет он.

Намджун прикрывает глаза. Его сердце тоже ведёт себя странно, так быстро бьётся, что аж больно. И рука Чимина прямо на его груди, вздымается вместе с ней, скрывая ритмичные удары обезумевшего сердца. Он думает о том, что стоит Чимину выпустить когти, и он с лёгкостью сможет пробить его грудь, а там внутри всё разворошить, раздавить, пачкая грязно кровью самого Намджуна и себя.

— Что ты здесь делаешь? — Намджун хватает ладонь Чимина на своей груди, сжимая его горячие пальцы с короткими человеческими ногтями. — Тебе здесь нельзя находиться.

— Почему?

Намджун поворачивается к Чимину, чтобы сказать прямо в глаза, но оказывается слишком обескуражен. Чимин — белый волк. Будучи с человеческим ликом, его волосы, брови и даже ресницы белые. Четыре года назад он ещё не был таким, но сейчас от этого накатывает ужас.

— Как ты… как ты ходишь среди людей?! В тебя же… в тебя пальцем все точно тычут!

Чимин улыбается заискивающе.

— Я красивый? — он берёт руку Намджуна и прикладывает её к своим волосам. — Все говорят, что я красивый. Скажи ты… Скажи. Скажи, я красивый?

— Это…

— Скажи! — Чимин хватает Намджуна за запястье и прижимает выросшие когти к тонкой коже.

— Самый красивый, — выдыхает Намджун.

— Для тебя самый красивый?

— Да… — Намджун будто околдован.

На лице Чимина расцветает счастливая улыбка. Он утыкается носом в ладонь Намджуна, а затем резко отстраняется. Намджун сжимает пустоту в своём кулаке.

— Ты морочишь мне голову?

— Нет, с чего ты взял?

Намджун вздыхает, хмурит лицо. Бесполезно с оборотнем говорить. Да он и не должен. Оборотень — не человек. Он с душой дикого зверя, и живёт он по другим законам. Намджун встаёт со ступеньки и с лица Чимина пропадает улыбка. Кажется, его настроение с игривого быстро сменяется на что-то серьёзное. Но Намджун не уверен, верить этим оборотням себе дороже.

— Ты уходишь? — Чимин хватается за край намджуновой туники.

— Я дал присягу, — говорит Намджун. — И я должен тебя убить, как убивал и буду убивать других. Но врать я не стану, я не тот, кто заберёт твою жизнь. Поэтому я…

Чимин с глухим рычанием подскакивает. Он дышит тяжело и быстро, сдерживаясь из последних сил.

— Ты спросил меня, что я здесь делаю. Я тебе скажу. Куда ты, туда и я, ясно? С самого начала я всё это время всегда был рядом, ждал, когда ты обратишь на меня внимание, но ты как был слеп, так и остался им, — Чимин переводит дух, и у него будто открывается второе дыхание. — В наших стаях мать обычно рожает оборотня и волчонка, с которым оборотень растёт вместе, а когда случается первое обращение, оборотень должен убить волка, с которым рос. Я отдал тебе часть моей души. Его шкуру. Думаешь, это ничего не значит?!

— Ты не должен был её отдавать мне.

Чимин отходит от Намджуна и грустно качает отрицательно головой.

— Ты светишься. Для меня ты как последний факел в подземелье.

— Я всё ещё не понимаю, что это должно значить, — Намджун — не дурак, но он — охотник, а дело охотника убивать, а не разгадывать загадки оборотней.

— Ну, так узнай об этом, — Чимин толкает Намджуна в плечо своим, выражая свою злость и негодование. Он убегает в лес. В тот самый, на который Намджун предпочитал смотреть каждый вечер, чем на раскрасневшиеся уставшие пьяные рожи других охотников-новичков.

Намджун у них прослыл загадочным одиночкой, который в любой момент может вогнать нож в спину. И как же они были правы в этом. Тогда он об этом ещё не думал, но в момент, когда встал выбор между одним белым волком и жизнью только что приобретённого напарника, который решил сразу сорвать большой куш, Намджун выбрал белого волка.

^ ^ ^

Намджун всё же приглядывается. Это входит в его привычку — сканировать взглядом толпу, тёмные переулки, полесок, задние дворы и загадочных гостей таверн в плащах. Бывает он замечает ту самую белую прядь под глубоким капюшоном среди толпы людей. И в такую секунду его сердце пропускает удар. Он думает: ‘а вдруг его заметят? Вдруг охотник какой сорвёт с него капюшон. Вдруг его убьют прямо на моих глазах’. И такой страх одолевает, хочется броситься сразу к Чимину и сказать ему бежать, но Намджун себя останавливает, говорит себе, что так точно он выдаст оборотня. Но этот порыв, который сидит глубоко внутри него, крепко его держит.

Он всё ещё не знает, что это, как это и почему. Злится даже, особенно после того, когда его за руку на площади поймала гадалка. Вцепилась в его запястье мертвецкой хваткой своими костлявыми сухими пальцами. Вся в глубокой сетке морщин с тёмной подкопчённой солнцем кожей. Она смотрела в его ладонь долго, а затем подняла на него свои заплывшие мутные глаза и сказала: «не всё можно объяснить словами, волчий возлюбленный». И больше ничего. Никаких упоминаний в книгах, свитках, хрониках. Ну вот и что должен делать с этим Намджун. Что? Кому верить? Чью сторону принимать?

— Светится? — спрашивает Намджун, указывая пальцем на молодую девушку со строгим лицом.

— Нет, — отвечает Чимин, вглядываясь в знакомые черты лица.

— Это моя младшая сестра, — вздыхает Намджун. — Думаю, она будет лучшим охотником, чем я.

Чимин чуть с дерева не падает, среди ветвей которого они прячутся. И это могло бы кому-то показаться смешным: оборотень и охотник делят одну ветку дерева, наблюдая за другими охотниками.

— Я так не думаю. Ты пытаешься понять, и тем, кто не заслуживает, ты всегда даёшь шанс. У тебя появилось много друзей.

Намджун долго смотрит на Чимина.

— Ты за мной и на задания ходишь, что ли?

Чимин снова дёргается на ветке. Он кидает быстрый взгляд на Намджуна, поджимает губы, а затем выдаёт:

— Хотя знаешь, я вроде как заслужил, но ты всё ещё не убил меня. Всё же ты прав, твоя сестра будет лучшим охотником.

— Мне ведь тебя ещё спускать, — Намджун приближает своё лицо, замечая, как зрачки чиминовых глаз расширяются.

— Я сам могу.

— Не-а, волки-то не особо по деревьям лазают, знаешь ли.

— Ты противоречишь сам себе!

— Ты тоже, — спокойно отвечает Намджун.

— Этот разговор бессмысленный, и то, что мы делаем, тоже бессмысленно, — говорит Чимин, отворачиваясь.

Намджун пожимает плечами. Попробовать ведь стоило, верно? Вот если бы Чимин перестал уворачиваться от ответа, тогда возможно они бы не делали все эти бессмысленные вещи. Но что Намджун может? Это малая плата за то, что он смирился с присутствием оборотня в своей жизни.

И может быть это неправильно. Скорее всего, так и есть. Но зная, что Чимин идёт по его пятам, когда Намджун отправляется на охоту, он чувствует себя так, будто ему в спину не дышит смерть.

Дни сменяются месяцами, месяцы годами. Теперь они моментально находят взгляд друг друга в толпе, лёгкое движение головы — целая несказанная фраза для них. Едва заметная улыбка как ‘я здесь, я рядом’. Их истории из детства, смех и удивление ‘а разве так бывает’, грустные и жуткие. Они врастают друг в друга. И Намджун отказывается называть себя охотником на оборотней, он говорит: ‘Я — охотник на убийц’. Чимин помогает ему скрыть отпущенных. Говорит с ними на их языке, чтобы те не попались. Чимина называют заклинателем, а он смеётся и рисует картинки, где Намджун, как феникс, полыхает золотым светом. Иногда силуэт его даже не видно, только пожарище, в котором прячется маленький волчонок. И Намджун видит. Он видит, что другие тоже пригреты его светом, в который он с трудом поверил сам. Но они не подходят, не спрашивают, бывает, даже шугаются посильнее, если бы перед ними стояло несколько охотников. Чимин говорит, что это потому, что он всегда рядом с ним. Что злой он волк на самом деле, выживший без стаи и присвоивший себе настоящий свет.

А однажды они находят дом.

Мелкая охота, на которой Чимин особо не прячется. Намджун спрашивает обратную короткую дорогу из горной деревни, из которой он изгнал наглого духа, что постоянно опустошал сараи, где хранится урожай. Ему указывают на лес. Намджун подхватывает свои вещи и Чимина под руку, который тонет в толстой стёганой дублёнке и капюшоне от неё. Он даже дороги толком не видит, мех лезет в глаза, из-за чего он постоянно спотыкается и норовит врезаться в какой-нибудь угол дома или забора. Намджун ведёт его, одёргивает, если того заносит. На улице промозгло, под ногами скрипит снег. В горах всегда так, несмотря на то, что только начало осени.

Когда под ногами Чимина начинает хрустеть листва, а в нос забивается запах сырой земли, он снимает капюшон и стонет плаксиво:

— Я аж весь вспотел.

Намджун смотрит с теплотой на его белые взъерошенные волосы, приглаживает их, думая, и вправду влажные. Целует в макушку, касаясь пальцев Чимина, что пытаются вытащить пуговицы из петель. Чимин выскальзывает из дублёнки, кружится на месте, разбрасывая листья, а затем прыгает на спину Намджуна, который присел, скручивая дублёнку, чтобы связать её верёвкой.

— Что? Ну что? — смеётся он, наклоняясь вниз сильнее, чтобы Чимину пришлось ухватиться за него крепче.

— Предчувствие хорошее.

Чимин прикусывает Намджуна за ухо, и языком так, что аж мурашки по шее и вздрогнуть хочется. Намджун терпит, улыбается. А потом идут они рука об руку, и ни на шаг вперёд или назад, думают, что всё правильно, раз дорога ведёт постоянно куда-то вниз. Намджун уже не помнит, кто первый пошёл на ту тропу, но… перед ними появляется маленький покосившийся домик под дырявым навесом, по бокам которого растут разлапистые лещины. Дом этот окружают булыжники, будто каменная ограда. Они стоят ровным кругом, и Намджуна это настораживает. Дверь скрипучая ведёт в пыльную комнатушку с ещё одной дверью. В ней они находят сваленные у стены плетёные корзины, на дне которых обнаруживаются лесные орехи и жёлуди. Чимин протискивается мимо Намджуна и открывает вторую дверь. Там узкий коридор, который было не видно из-за разросшегося орешника у входа и высоких деревьев, стоящих стеной. Он оглядывается на Намджуна, пальцем подзывает за собой. Намджун нехотя переступает второй порог и следует за Чимином. Дом выглядит заброшенным, но осторожность никогда не помешает, хоть он и уверился в благоразумности Чимина за столько-то лет.

Дверь в конце коридора, будто ворота в другой мир, потому что, открыв её, они оказываются внутри крепкого сводчатого дома с громадными окнами и террасой. Намджун вертит головой, отмечает пёстрые ковры, амулеты под потолком, кожаные мешочки, подвешенные на гвозди, прибитые к стене. Он видит белые руны, которые оплетают косяк двери, ведущей на террасу, и поворачивается к Чимину с удивлённым лицом. Неужели…

— Это ведьмин дом. Был, по крайней мере, — говорит Чимин.

Намджун кивает, но его беспокоит другое.

— Разве они не прячут, — он обводит всё рукой, — когда покидают дом?

— Прячут, если уходят добровольно, — голос Чимина спокойный, умиротворённый. Он щурится мягко на солнечный свет, что проникает сквозь мутные стёкла. Тихо и сонно. — Возможно, она прожила здесь счастливую жизнь целительницы и умерла в этом доме.

— Это сейчас такая редкость, — шёпотом говорит Намджун. — Ну, чтобы жили среди людей и целительством занимались. Ещё удивительно, что дом целый.

Чимин фыркает.

— Наверняка думают, что проклятый, вот и не суются.

— А не проклятый? — Намджун подходит ближе к Чимину.

— Только если ему навредить, — глаза Чимина сверкают мистической желтизной. Он улыбается хитро, как только он умеет, морща нос, берёт Намджуна за руки и шепчет так, что каждый звук, покидающий его рот, проникает будто под кожу. — Этот дом может стать нашим местом.

Намджун опускает сумки на крепкую деревянную скамью, что стоит у стола посреди комнаты, оглядывается снова. Его взгляд цепляется за дверь, ведущую на террасу. И становится ему как-то волнительно. Он сжимает кулаки и выходит наружу. Там сад и озеро вдали. Вишня прямо стучится ветками в окно. Лимонник, дубы, ореховые деревья и три яблони. Пахнет так странно, сладко как будто. И тянет в груди, как когда-то сказал Чимин, тоскливо, будто встретил старого друга. Намджун смотрит на ил в озере, кромку которого обрамляют плакучие ивы и черёмуха, и думает, что весной сюда, наверное, прилетают аисты, а вишня, что царапает ветками дом, вся в цвету, и ветер свежий осыпает террасу лепестками.

— Наше место, — говорит он.

И Чимин утыкается ему лбом в спину, говорит ‘спасибо’, и жмётся так, что Намджуна обдаёт жаром.

^ ^ ^

Намджун думает, что это самое сложное задание в его жизни, что приходило от гильдии. Он стоит в чёрной парадной форме, с белым шёлковым платком на шее и тонких перчатках на руках. На груди уже прикреплена брошь с гербом гильдии — вороны подобно тучи с открытыми клювами и пустыми белыми глазами. Намджун чувствует себя неуютно, как и другие охотники, которые были удостоены чести сопровождать главу гильдии в столицу.

Сестра Намджуна гордится им, а Чимин весь извёлся. Он так привык идти по пятам, что намджуново строгое ‘нет’ звучит для него как хлёсткий удар. Говорит, что ему не нравится всё это, что что-то плохое будет. Чимин цепляется за него и плачет, вспоминает, как однажды Намджун пошёл один, а там снег сошёл с горы и всё на него. И если бы Чимин тогда не ослушался его, волком не побежал за ним, то так бы и остался Намджун в той снежной могиле. Чимин раскапывал лапами, рычал, вцепившись пастью в капюшон, вытягивая Намджуна наружу. Зализывал его раны, а затем грел собой в пещере, лёжа рядом с костром, который он развел, обернувшись ненадолго в человека. Он поклялся тогда следовать всегда.

Намджун обнимает его, вытирает слёзы со щёк, целует целомудренно в лоб. Говорит, что это совсем другое, не охота даже, а просто поездка со скучными разговорами и так, просто для помпезности, но в мыслях боится. Боится того, что на него обратил внимание глава гильдии, а он ведь хотел быть незаметным охотником, одним из многих, со своими тайнами и домом у подножия горы, где уже целая стена в рисунках Чимина, где и вправду вишня цветёт красиво, где яблоки, хоть и кислые, но такие сочные, где аисты сонно клювом в ил утыкаются. И Чимин всё чувствует, следит за каждым его тяжёлым вздохом, когда он собирается. Провожает так, будто Намджун на войну уходит, целует солёными губами, шепчет: ‘Знаешь же, что ты — моя семья’. И Намджун знает, обнимает его крепко, вплетает свои натруженные пальцы в его белые волосы и говорит на прощание: ‘Я очень сильно люблю тебя’.

Они с Чимином обещают друг другу встретиться в том доме, как только Намджун вернётся. Что Чимин его будет там ждать, пока Намджун не переступит порог своими высокими чёрными сапогами. И Намджун действительно собирается первым делом туда, когда возвращается в гильдию. Поездка его не вызвала никаких трудностей, что он успел себе уже надумать, по крайней мере, так было, пока его не остановила сестра на выходе из здания гильдии.

Она хватает его за руку и тащит за собой в маленькую комнатушку за основным залом. Там только стол, несколько стульев и гобелены на стенах. Сестра его зажигает лампу, ставит на стол и ждёт, пока Намджун соизволит сесть.

Намджун со скрипом по каменному полу отодвигает стул, садится так, не придвигаясь ближе к столу, будто вот-вот и собирается встать, чтобы уйти. Он рассматривает младшенькую, они давно вот так не сидели напротив друг друга и уж тем более не говорили, при встрече только кивали друг другу головой, пожимали руки, когда были ближе, обменивались дежурными фразами и расходились по сторонам. Единственным, что выбилось из этой рутины, были слова сестры перед поездкой Намджуна о том, что она гордится им. Но это было так вскользь, что Намджун не придал этому большого значения.

Сестра его достаёт из-за пазухи плотной кожаной куртки свёрнутый в два раза листок. Она перекидывает толстую длинную косу за спину, чтобы не мешалась, и заправляет за уши выбившиеся пряди. Намджун засматривается, думает, что его сестра выросла красавицей, которая с лёгкостью может убить любого. Он берёт в руки листок из её рук и разворачивает его.

Сначала он просто смотрит на объявление об охоте безэмоционально, не понимая даже, что он видит.

— Иронично. Белый волк. Твой первый тоже был белым, — говорит сестра.

У Намджуна всё холодеет внутри. Он будто чувствует, как всё покрывается коркой инея с хрустом, как хрустит свежий лёд.

— Намекаешь, что этот может стать моим последним? — он не спрашивает, зачем она отдаёт ему этот листок, и так всё ясно. У сестры его всегда была острая нужда быть лучшей, и чтобы он, Намджун, тоже был лучшим.

— Кто его знает… За ним вся гильдия охотится. Большой куш.

— С чего бы?.. — Намджун видит сумму награды, и в любой другой день у него наверняка от такой цифры глаза бы заболели от того, как он их в шоке выпучил, но не в этот раз. Его тошнит.

— Говорят, он сгубил охотника.

Намджун медленно от листка поднимает взгляд на сестру. О ком она говорит? Его посещает непреодолимая тревога и страшные мысли. Он осторожно заходит издалека, пытаясь выяснить детали:

— И с чего бы всей гильдии за ним охотиться? Мы мрём каждый день.

— Тот охотник был сыном высокопоставленного янбина. Господин всех на уши поставил, требует волчью голову и сердце на своём столе, — фыркает в отвращении она. — Но хоть деньги большие платит.

— Ещё что-нибудь знаешь? — сдаётся Намджун.

Сестра довольно улыбается. Она определённо рада, что смогла заинтересовать Намджуна в этой охоте. В конце концов, каков же будет сладок вкус победы, если обойти всех охотников их гильдии, да ещё и получить кругленькую сумму за какого-то вшивого оборотня. Она наклоняется к Намджуну через стол, опираясь на него локтями.

— Ходят слухи, — начинает она заговорщическим шёпотом. — Что тот охотник видел того оборотня с кем-то из наших. Якобы они полюбовно миловались. Но я не верю в это, не может быть среди нас такого позорного предателя. Мы все давали присягу. А это буквально предательство самого себя. Да ещё и такое извращенное и мерзкое. Но если вернуться к этим слухам, то он последовал за оборотнем, тот увёл его куда-то к горам, а там и…

Если бы жизнь Намджуна была карточным домиком, то только что его разрушили, втоптав безжалостно все карты в грязь.

— Кто-то же этим слухам всё же поверил. Есть подозреваемые? — глухо спрашивает он.

— Есть, — кивает сестра, а потом в негодовании морщит лицо. — Их немного и среди них есть ты.

Намджун не выглядит удивлённым. Определённо он — тихоня в их гильдии, хоть и ни разу не доставлял проблем, но это скорее больше вызывает недоверие, даже несмотря на то, что сестра его здесь достаточно громкая личность.

— Ясно, — говорит он и встаёт со стула, придвигая его обратно к столу ногой.

— Этого оборотня должен убить ты! — наставляет его упрямо сестра на прощание. — От этих слухов, даже если это всего лишь слухи, так просто не отмыться.

Намджун забирает листок с приметами оборотня, судя всего описанными тем охотником до того, как он последовал за ним. И Намджуну жутко от того, как много в них совпадений. Он не поверит в этот кошмар, пока не удостоверится сам. Чимин должен его ждать в их доме. И Намджун, чёрт бы побрал весь этот белый свет, первым делом отправляется туда, как и должен.

В нём теплится упрямая, но не менее отчаянная надежда на то, что это другой белый волк, что это другой охотник с ним попались на глаза, что это всё пугающее совпадение. Но чем ближе он к дому, тем быстрее его надежда начинает истончаться. Не просто так взяли Намджуна в поездку до столицы. Не просто так они все выглядели удивлёнными. Увезли их подальше от гильдии, от оборотня, чтобы, в случае чего, не мешались, чтобы поймать его и допросить, а там уж ничего не подозревающих охотников, только вернувшихся из поездки, посадить в соседние комнаты и мучить вопросами, допытывающими до правды. А после и до справедливой казни недалеко, в насмешку вместе с оборотнем на одной плахе.

Намджун сначала боится, что за ним могут следить. Но, судя по всему, его сестра за него поручилась, заставив своим взрывным характером и железным упрямством, сглотнуть нервно даже главу. Намджун с сожалением оглаживает старую дверь обманной пристройки снаружи. Вспоминает, как он был встревожен теми камнями, что окружают ровно дом, а спустя столько времени только безопасность испытывает. Он знает, что дом пуст. Нет там Чимина. Не ждёт он его. Потому что, если бы ждал, уже давно бы выбежал навстречу, счастливо улыбаясь и крепко обнимая. Они бы завалились в листья прямо на землю, и Чимин бы ластился и скулил ему, как скучал и беспокоился, как извёлся весь в ожидании. Он бы целовал его судорожно, будто сейчас отберут у него. И Намджун от этих мыслей прикрывает рот, боясь издать хотя бы малейший звук. У него глаза жжёт из-за слёз и столько сожалений внутри ворочается, столько вины за все свои промашки. Они слишком расслабились. Он слишком расслабился.

В доме тишина и покой. Так, будто они вдвоём вернулись сюда с долгого и тяжёлого задания, уставшие, еле стоящие на ногах. И вот он, их долгожданный отдых, в этих стенах, для других проклятых, а для них самых благословлённых.

Намджун выходит на террасу, смотрит на озеро вдали и думает, что он не готов всё это потерять. Он никогда не будет готов. Намджун — не просто охотник, а Чимин — не просто оборотень. Намджун — целый Намджун, а Чимин — целый Чимин. И они вместе, несмотря ни на что. И будут вместе…

Из дома Намджун забирает любимый рисунок Чимина. Там терраса их, а рядом вишня в цвету, они сидят свесив ноги через перила и смотрят ввысь на золотую луну, которая светит так же ярко, как и Намджун рядом с Чимином со шкурой белого волка на своих коленях. Вдали всё то же озеро, в водной глади которого отражаются три седых холма, как зубцы, как ворота в другой мир.

Чимин рассказывал, что мама его принесла в стаю из безлесья, родила. А он один такой в стае белый оказался. Мать загрызли, стоило ему родиться, а его самого растить пытались по законам их стаи, но Чимин так и не ужился. Даже оборотням тяжело быть одинокими. И Намджун — не просто его семья. В это слово он вкладывает и то, что Намджун — его настоящая стая.

Это единственный рисунок, на котором Чимин с человеческим ликом. И он не прячется маленьким волчонком в ярком свете Намджуна, он сидит с ним рядом, соприкасаясь плечом к плечу, и свет Намджуна не такой яростный, агрессивный. Он мягко огибает руки и предплечья Чимина, будто обнимая.

И если этого недостаточно, то тогда Намджун не знает, чего должно быть достаточно, чтобы быть по-настоящему счастливым.

Так он начинает охоту на Чимина. С пониманием того, что не рыскать ему по ближайшим лесам в поисках затерявшихся следов. А идти в безлесье, Тунтури, проклятую для охотников ведьмину землю, потому что там берётся волчье начало Чимина. И там, где-то на дне болота, умерщвлено начало Намджуна.