Чимин сидит за столом, колено его неудобно упирается в процессор рабочего компьютера, он чувствует голод и слышит, как его желудок воет от этого. Но у Чимина задача до конца рабочего дня обработать все заявки на автоперевозки в пределах города и за ним, а ещё разобраться с машиной, которую остановили в порту. В целом, это почти что его ежедневные обязанности. Но он нервно грызёт карандаш, потому что ещё несколько вчерашних и с прошлой недели заявок не обработано, а так быть не должно. И по факту он ничего не может сделать, пока ему не ответит менеджер, ответственный за те перевозки. А менеджер тем временем в глухую игнорирует. Чимину с одной стороны жалко Сокджина, потому что это не его участок работы, он вообще-то подменяет Хосока, который так не вовремя укатил отдыхать в страстную Испанию.  

— Хосок-щи не оставил мне тарифы, я не могу сказать тебе их — жалостливо плакался Сокджин буквально вчера, когда Чимин, задержавшись на работе уже на целых полтора часа, рвал и метал.  

— А как я закрою сделки?! Ты издеваешься? Позвони ему!  

— Прости, Чимин-щи, может, завтра.  

И всё. Всё! Чимин пялится на те заявки, а ещё на новые, которые копятся и копятся, чтобы в конце раздавить его криком начальства, почему он так отвратительно выполняет свою работу.  

Где-то в кабинете Юнги, их специалиста по заграничным перевозкам, он видел коньяк. Чимин порывается выклянчить себе и добавить в кофе на обеде, на который он опаздывает, к слову, уже на пятнадцать минут, но вспоминает, что, ай-яй, а таблетки-то он уже сегодня выпил. Даже название их выговорить не может, но да ладно, по крайней мере, он спит по ночам.  

Это такая мелочь, думает он. Ни у одного из своих друзей он не слышал, что на работе всё прекрасно. Всегда есть вот какая-то такая приключившаяся история, которая заставляет нервничать, пропускать обед, задерживаться. Кричать в переписке восклицательными знаками. Чимин жмёт на кнопку и не жалеет ни свой палец, ни клавишу, ни его собеседника.  

В этой борьбе с забывчивостью Хосока, жалобными извинениями Сокджина, который появляется онлайн на пару минут, а затем снова в игнор, с разрушающимися нервами Чимина с каждым тиканьем секундной стрелки, которая наматывает минуты, а те в свою очередь часы, он даже не замечает, как на его стол ставят стаканчик с кофе и пончик, завёрнутый в салфетку. Он вертит головой, оглядывая их большой кабинет с кучей столов, но никто не смотрит на него. Выкрикивает всё же 'спасибо' и откусывает от пончика большой кусок. На салфетке что-то написано. Чимин сначала думает, что это не имеет к нему никакого отношения, однако он всё же переворачивает её и разглаживает.  

Загляни в левый карман своего пиджака (:  

С этого всё и начинается. Не с того, что Чимину приходится измором брать Чонгука, чтобы тот впустил его в свою ванную, потому что у Чимина уже вторую неделю нет горячей воды дома. Не с Сокджина, который прячется от него за стулом, держась крепко за спинку и убегая по всему кабинету. Не с Хосока, который кричит радостно в трубку ‘Фламенко, это фламенко! Я танцевал сегодня фламенко. Что? Плохо тебя слышу!’. Нет, совсем нет. В левом кармане своего пиджака Чимин находит конверт. Он кажется бархатным на ощупь. ‘Дорогая бумага’ – расценивает Чимина. Внутри находится карточка с приглашением на закрытую вечеринку. Чимин поднимает удивлённо брови. Он снова приподнимается со своего места и пытается взглядом найти хоть одно заинтересованное лицо в его находке. Никого. Все сидят, уткнувшись взглядом в свой компьютер со сложными выражением лиц, и никто из них даже не реагирует на внешние раздражители, например, как булькает их кулер. У кого-то падает ручка. Чимин тут же внимательно наблюдает, выглянув сбоку от своего стола. Но тут же фыркает, когда понимает, что это у Намджуна, который ударяется макушкой об свой стол, когда поднимает ручку.  

Никого примечательного – разочаровывается Чимин.  

До конца рабочего дня он раздумывает над тем, стоит ли пойти. Он даже пытается найти адрес на карте, пытаясь вычислить заведение, которое могло бы подойти, но всё, что понял Чимин – здание, скорее всего, арендовано на одну ночь. Это оказывается старая постройка, которая достаточно помпезно выглядит даже на фотографиях плохого качества.  

Все его мечущиеся мысли вянут, когда он под дверью своей квартиры находит простую картонную коробку. Сначала Чимин не решается её трогать, но и оставлять её вот так смысла не имеет. Чимин слегка приоткрывает её, светя фонариком телефона внутрь. Всё, что он может разглядеть – торчащее чёрное перо. Ожидаемо любопытство над ним берёт верх: коробка занесена в квартиру и безжалостно разорвана. Чимин достаёт гипсовую карнавальную маску с полумесяцем наверху. По краям обрамлена тесьмой из шёлковых ниток, а с левого, как и концы полумесяца, заострённого к виску края прикреплены перья. Маска чуть прикрывает нос и полумесяцем сверху лоб, вырезы для глаз обведены чёрными блёстками, а сама поверхность маски вся в таких же блестящих узорах. У Чимина гулко бьётся сердце. Он большой любитель красивых вещей. И держа в руках маску, он понимает, что она стоит денег. Это заставляет его немного волноваться. Уж извините, но у него нет ни одного человека в окружении, кто готов был бы отвалить крупную сумму, чтобы его вот таким образом развлечь. Он не жалуется на своих друзей, нет. Они обычные люди, как и он. И развлечения у них приземлённые. Они делают ему подарки по случаю, но это скорее вещи, которые являются чем-то тоже обычным, но всё же приятным. А это… Это заставляет Чимина чувствовать мурашки, ощущать напряжение внутри, предвкушение. Его ладони потеют.  

В коробке он находит ещё один конверт с карточкой. Там тёмными едва видными золотыми чернилами выведено: никаких имён и лиц. Чимин облизывает губы и томно выдыхает. Он сожрёт сам себя изнутри, если не поведётся на это.  

Усталость после работы? Что это такое? Сегодня Чимин о ней не знает. Он раскурочивает весь свой шкаф. Вещи валяются неразличимой грудой тряпок на полу. На гладильной доске растянуты чёрные брюки, а рядом лежит рубашка из чёрного шёлка. Чимин поддаётся настроению маски. На рубашке у воротника верёвочки, которые стягиваются на шее, потому что пуговицы заканчиваются чуть ниже ключицы. На рукавах тоже верёвочки вместо пуговиц на манжетах, которые свободно прикрывают ладони Чимина до костяшек. Он натирает свои туфли, не до блеска, конечно, но на них хотя бы не страшно смотреть.  

Что ещё? Что ещё? Душ! Чимин звонит и звонит Чонгуку, который ему не отвечает. Ну, ничего. Чимин знает пароль от его двери. Так просто без душа его не оставить. Он прячет подготовленные вещи в чехол с вешалкой. И если бы спросить прохожего, кто обратил бы на Чимина внимание дольше секунды, он бы сказал, что тот похож на гарпию, или ещё какую хищную птицу, готовую распушить свои перья. Примерно с таким настроением Чимин всегда наведывается к Чонгуку, потому что, он не даст соврать, тот ломается каждый раз так, будто Чимин всего лишь кладёт не мочалку не туда, а переворачивает вверх дном целую ванную.  

Перфекционизм Чонгука Чимина доводит до бешенства. И это он ещё молчит про то, что у того целых две стиральных машинки. На кой чёрт одному человеку две стиральные машинки, Чимин не знает. Но Чонгук говорит, что большая стирка всегда требует как минимум две. Чудик.  

Препирательства с Чонгуком, который оказывается дома, но которого в итоге отвлекает Тэхён, воющий из-за того, что он проиграл, как-то размываются на фоне загадочного ожидания. Да, у Чимина возникает порыв на секунду присоединиться к ним за приставку, но он смотрит на приготовленную одежду, и забивает на мысль провести вечер иначе.  

В любой другой день Чимин бы не рвался найти себе приключение. Но если быть откровенным, то это простая отговорка. Чимину скучно. И Чимину одиноко. Он действительно хочет разнообразить свой инстаграм и показать знакомым, что вообще-то у него всё круто. Настолько круто, что он оказывается перед зданием, увитым плющом, где сквозь лозу видно какой-то рисунок, который из-за густоты растения тяжело различить. Дорожку из камня освещают фонари. Никаких опознавательных знаков, лишь адрес на торце здания. Чимин уже в маске. В шёлковой рубашке, под тканью которой от холода встают соски. Его брюки затянутые средней толщины ремнём, а туфли стучат подошвой по вымощенному камню. Таинственность этой встречи заставляет Чимина приятно нервничать. Очевидно, что его сюда пригласили. Очевидно, что это был кто-то. И задача Чимина узнать его. Без имён и лиц? Очень удобно, если ты трусишь. Но с другой стороны… Чимин ведь согласился на эти условия.  

Чимин протягивает приглашение улыбчивой девушке у входа, лицо которой так же скрыто под маской. Она ставит на запястье Чимина печать – знак того, что он имеет полное право находиться здесь.  

Обычно высокие ожидания портят всё впечатление. Но Чимин не знал, чего ожидать, собственно. Поэтому он стоит посреди зала с маленькими столиками, набитыми закусками, сквозь прорези в маске он наблюдает за остальными приглашёнными. Они чувствуют себя куда более увереннее, чем он. Кажется, кто-то уже даже знаком друг с другом. Вокруг полутьма, всё помещение освещают свечи на канделябрах, висящих на стенах. Тяжёлые шторы прикрывают окна. Чимин сцепляет руки и делает неуверенный шаг вперёд. Он идёт вдоль столиком, прислушиваясь к негромким разговорам. Ничего особенного. Все говорят об обычных вещах: обсуждают недавние новости, погоду, пробки, кто-то даже заикается о своей работе, но как-то без деталей. Чимин останавливается. Он понимает: их разговоры безликие. Без имён и лиц.  

— В первый раз?  

— А?  

— Новеньких среди нас сразу видно.  

Чимин смотрит на девушку, подхватившую его под локоть. Она маленькая. Её макушка едва достаёт его шеи. Но она действительно выглядит увереннее и значимее, чем он.  

— Тебе говорили о правилах? — она на ходу подхватывает со столика бокал с шампанским и пальцами цепляет канапе на шпажке.  

— Без имён и лиц? — неуверенно отвечает Чимин.  

— Ага. Но есть ещё другие, негласные. Что-то вроде не пытаться найти друг друга после, разговаривать друг с другом о вещах, которые никаким образом не могли бы указать на твою настоящую личность. Не пытаться выражать своё мнение, которому ты придерживаешься в своей реальной жизни. Здесь ты можешь освободиться от всех рамок, сковывающих тебя там, снаружи.  

— Оу…  

Они обходят весь зал. На вопрос Чимина, как они узнают друг друга, если они не знают, ни имён, ни других отличительных вещей друг о друге, девушка отвечает ‘по голосу’. И это заставляет Чимина вслушиваться в голоса. Перестать думать, что они похожи на чей-то. Чимину приходится каждый голос для себя делать особенным, потому что его буквально подводят к каждой группе людей, что образовались сами собой. Он хочет спросить, чего ему ожидать, но не решается. Поддаётся общему настроение ‘снаружи ты можешь быть кем угодно, от уборщика до светской львицы, но здесь только одним: человеком в маске’.  

Из колонок, стоящих по углам, раздаётся музыка. Сначала тихо и неразличимо, не перекрывая разговоры между собой. Но с каждой проигранной минутой громкость становится выше. Чимин это понимает, когда оказывается полностью оторван от других. Он не слышит разговоров. Стоит один ближе к одной из стен и чувствует, как басы отдаются в его груди. Музыка тёмная, медленная, но голоса вокалистов пронзительные. Чимину кажется, что что-то меняется. Но он не может понять, что. Люди вокруг него отходят друг от друга. Девушки распускают свои причёски, мужчины расстёгивают несколько пуговиц на рубашках. Они двигаются так же медленно, как и сменяется ритм в музыке. Полностью поддаются. И Чимину ничего не остаётся, кроме как повторить за ними. Он прикрывает глаза и полностью отдаётся этому чувству. Его тело расслабляется. Из плечей уходит напряжение, колени мягкие, все движения плавные.  

Это похоже на транс, в который Чимин погружается всё глубже и глубже. Он слышит биение своего сердца, музыка становится совсем неясной, едва различимой. Он будто ощущает на своей коже дыхание этих людей. Будто кто-то выдыхает ему тепло прямо на шею, движется потоком выше, прям к уху. Чимин громко и резко выдыхает, когда понимает, что за его спиной действительно кто-то стоит. Он едва-едва улавливает его присутствие. Сначала он хочет обернуться, но затем он понимает, что это бессмысленно, как и его желание найти того, кто пригласил его. Это не имеет никакого значения, если здесь никто не должен знать, кто такой Чимин. Он снова поддаётся. И в ту же секунду на его бёдрах оказываются чужие руки. Они горячие, обжигаются. Чиминовы бёдра оглаживают вверх-вниз, собирая ткань его брюк и расправляя её. Чимин делает маленький шаг назад. Пальцы на его ляжках сжимаются до лёгкой боли. Чимин стукается спиной о чужую грудь.  

Он выше и шире Чимина. А ещё пахнет как-то знакомо. Так будто Чимин ощущал это каждый день до этого. Он сжимает кулаки. Они оба в масках. Нельзя искать другу друга. Нельзя выдавать себя. Всё это нельзя.  

Чимин наклоняет голову. Своей шеей он чувствует чужое дыхание. Так близко, что кажется и губы его касаются.  

Руки от ног Чимина отнимаются. Теперь только кончики пальцев так же вверх-вниз, подчиняясь ритму их общего движения. Они раскачиваются. Чимин едва отводит в танце плечами назад, медленно поднимает свои руки, и кончики чужих пальцев тут же перемещаются на них, скользя вверх, пока не случается контакт кожа к коже. На ладонях так щекотно. Там кожа нежная и мягкая, слегка влажная. Чимин ловит чужие пальцы своими. Он слышит несдержанный смешок за своей спиной.  

Чимин собирается что-то спросить. Что-то что позволило бы ему не чувствовать обманчивое знакомство с этим совершенно в этот вечер незнакомым человеком. Но это желание исчезает вместе с чужими руками в его ладонях. Чимина разворачивают к себе. И целуют. Не так, как если бы они были просто увлечёнными друг другом только в это самое мгновение, а так будто у этого человека к Чимину есть претензии. Его держа за затылок и направляют куда-то вглубь зала. Лопатки Чимина упираются в перила. Он понимает, что они оказываются возле лестницы, скрытые за шторой, что отделяет зал от другой комнаты. Нет, они не одни. Но это место всё равно кажется уединённым, потому что на них едва падает свет от огня свечей. Запах расплавленного воска, душный застоявшийся воздух, этот не дающий покоя парфюм, которым пользуется загадочный человек в маске. Чимин обескуражен. У него буквально кружится голова, когда его шею снова опаляют дыханием, прежде чем вжаться губами. Чимин вцепляется руками в перила, пальцами скользит по их фигурным изгибам, вторя движению рук незнакомца. Он оглаживает его по контуру, вытаскивает подол рубашки из брюк, расстёгивает пуговицы. Чимин чувствует лёгкий холодок. Но эти ощущения ничто, по сравнению с тем, как горит его кожа на шее. Как она горит на его рёбрах и боках, где позже оказываются эти его горячие ладони.  

У него резью всё отдаётся внутри. И это даже пугает, потому что он возбуждается быстрее обычного. Но он даже не в силах себя остановить. Попросить отдышаться, потому что в этом всё и дело. В этих частых глубоких вздохах, которые раздаются тут и там между паузами, когда песня сменяют другую. Чимину не прийти в себя. Однозначно.  

Поэтому он тянется руками к чужим пуговицам. Поэтому он позволяет себе так же, претенциозно коснуться чужого тела. Огладить его, надавливая пальцами, точно оставляя после себя мгновенно исчезающие следы. Поэтому он позволяет чужим губам оказаться на его ключицах, а рукам сжимать внутреннюю строну бедра. Чимин расставляет ноги. Бляшка его ремня со щелчком выпускает из себя ремень. Его пальцы оказываются в чужих коротких волосах ровно в тот момент, когда к его паху прижимаются лицом.  

Чимину будто в глотку чего-то напихали. Там что-то скребёт и не даёт ему издать звук едва громче его дыхания. Он пытается проглотить вязкую слюну и вообще не сойти с ума. Кажется, он понимает, почему здесь никто не хочет, чтобы их знали. В этом всё дело? В раскрепощённости, недоступной в их обычной жизни?  

Член Чимина аж пульсирует. Головка мокрая и горячая. Он стукается затылком, когда её обхватывают влажными губами, всасывают внутрь, туда, где язык так правильно прижимается к уздечке. Чимин закусывает кулак, мычит в него. Становится сразу жарко, и пот копится у корней волос.

В этой мутной темноте он пытается разглядеть, хотя бы маску на этом человеке, но она такая неясная и совсем не выделяющаяся. Чимин сильнее напрягает ноги, что аж икры сводит лёгкой судорогой, а мышцы ягодиц начинает жечь. Живот его тоже рефлекторно судорожно сжимается, заставляя чувствовать всё тело натянутой леской.

Чужие губы полные и горячие. Гладят своим бархатом по головке, а язык остро кончиком скользит по корню снизу. Чимин не выдерживает и дёргает бёдрами, но его останавливают. Чужие пальцы с силой вдавливаются в его ляжки, толкают назад, вжимая прямо в стенку лестницы, что аж ступни скользят по полу. И всё лишь для того, чтобы заглотить его член до самой глотки, чтобы Чимин почувствовал как эта глотка сжимается, давит на его головку, а язык беспомощно обхватывает снизу. Чтобы он смог услышать даже сквозь музыку и шум в ушах, как хлюпает слюна.

Он облизывает верхнюю губу. Солоно. И не только ему. Член обильно течёт и пульсирует, а его продолжают сжимать и облизывать широкой поверхностью языка, всасывать головку, чтобы потом снова протолкнуть к горлу.

Чимин задыхается собственным дыханием, чувствуя края маски в своём паху. Закушенный кулак уже болит, и его собственная слюна уже стекает по нему. Он не знает куда деться. Особенно, когда снова остро ощущает, что они не одни. Что за шторкой полно людей, что в этой комнате тоже люди. Запах расплавленного воска уже горчит в носу.

Чимин кончает. И его сперму проглатывают, слизывают. Он пытается прийти в себя и даже не замечает, как на него натягивают брюки. Как он остаётся один. Как заканчивается музыка. На ватных ногах он выходит в общий зал. И будто ничего не происходило. Все стоят теми же группками. Пьют алкоголь и едят закуски. Говорят. Чимин хватает бокал шампанского и залпом выпивает. Он пытается найти его глазами. Но это бесполезно. Чимин берёт ещё один бокал и вспоминает, что завтра ему снова на работу.

И утром, когда он стоит в туалете их офиса, его будто продолжает преследовать запах воска и чужого парфюма. Он умывается холодной водой, а затем открывает глаза. В отражении зеркала сбоку он видит Намджуна, который моет свои руки в раковине. Реакция Чимина молниеносная. Он хватает его за запястье.

Намджун поднимает левую бровь.