Чара любил острые вещи.
Когда он шёл к горе Эббот, у него был с собой кинжал; когда он встретился с Азриэлем, то первое, что Чара хотел сделать — проткнуть монстра своим оружием, желая проверить остроту лезвия.
Но что-то ему помешало, и вот он идёт против своей воли с принцем к Дому, по крайней мере так звалось это место, когда он упал сюда.
Его лечит Ториель, показывает Азгору, укладывает в постель.
В его отдельную постель.
Чара был на седьмом месте от счастья, даже кинжал, который мальчик спрятал по подушку, не понадобился.
На дворе был две тысячи двенадцатый год.
Прошло время. Чара окончательно освоился в семье Дриммуров, попутно став лучшим другом Азриэля.
Но, несмотря ни на что, кинжал он всегда носил с собой.
Принц часто спрашивал его, зачем ему такое опасное оружие, тем более, что на стали, если хорошо напрячь зрение, можно было заметить немного пыли, на что Чара только улыбался, до блеска потирая лезвие.
Позднее он придумал ответ, исчёрпывающий вопрос:
— Он наполняет меня Решимостью.
И это было правдой.
Однажды братья решили приготовить ирисково-коричный пирог: у Азгора был день рождения, да не простой, а юбилейный: двести лет со дня рождения, действительно значимый повод.
Однако, дабы королева Ториель не напрягаясь, Чара решил сделать сюрприз и ей, подключив к этому делу Азриэля, так что они должны были приготовить этот пирог и на нее и на Азгора.
Принц, достав из шкафа рецепт, с видом знатока начал перечислять ингредиенты:
— Пакет молока, мука, яйца, корица, ириски, масло… — Монстр мог бы продолжить и дальше, но Чара, сверкнув алым огнем в глазах, прервал:
— Давай положим лютики!
Монстр удивился.
— Я слышал, что с ними блюдо ещё вкуснее! — с жаром добавил человек. — Пока я жил на Поверхности, меня кормили именно ими…
Этот аргумент показался Азриэлю достаточно весомым, и пару часами позже Чара, достав кинжал, срезал в саду зелёные стебельки цветов под корень, заменив ими впоследствии масло.
Результат оказался весьма и весьма плачевным: после того, как Азгора сделал всего два укуса, ему стало плохо и он, к неописуемой печали Ториэль, отправился в постель.
Прошёл год.
«Трагедия с лютиками», как её называли поданные, начала забываться.
Но Чара все ещё помнил.
Весна дветысячи тринадцатого года на Поверхности была действительно хороша: раньше обычного расцветали цветы, солнце светило ярче и даже люди как будто стали добрее.
В Подземелье, конечно, тоже проникали лучи, но они не приносили столько тепла и света, как в «поднебесной». Возможно потому, что их задерживал барьер, другого объяснения монстры придумать не могли.
В тот день где-то на помойке Вотерфолла Азриэль нашел камеру. Без крышки. Сначала принц расстроился, но спустя некоторое время придумал решение проблемы: найдя маленькие кусочки пластика, Азриэль спаял их, использовав огненную магию, благо, монстры его вида могли себе это позволить, так что камера была починена.
Разумеется, первое, что сделал Азриэль, испытал новый агрегат на своём лучшем друге.
— Чара, улыбнись!
Человек охотно исполнил его просьбу.
— Ой, я забыл снять крышку… — вздохнул Азриэль, опасливо смотря на ребёнка. — Ты ведь не злишься, так ведь?
Чара покачал головой, перестав улыбаться.
Прошло несколько дней. Ситуация повторилась.
— Чара, улыбнись!
— Вот так?
— Да! — Азриэль хихикнула. — Вот только я не снял крышку… Специально! Ты улыбался без причины!
— Очень смешно, — проворчал Чара, закатила глаза. — Похоже, ты понял, что такое «пранк». — Внезапно он посерьезнел. — Ты ведь помнишь тот пирог с лютиками, верно?
Азриэль побледнел.
— Я вот подумал… Если те цветы произвели такой эффект на папу… То что будет со мной?
— Я не хочу об этом говорить. — собрался уйти принц, но Чара настойчиво продолжил:
— Я, должно быть, умру, — погрузился в мысли человек. — Ты поглотишь мою душу, пересечешь Барьер и возьмешь остальные шесть…
— <i>Я отказываюсь</i>, — тихо сказал принц.
— Что?
Монстр сжал кулаки, и, собирая в кулак то малое количество решимости, что было у него, крикнул:
— Я не буду этого делать!
Оставшийся день он провел в постели, захлебываясь слезами.
<center>***</center>
Прошло еще некоторое время. Королевские дети достигнули совершеннолетия.
Настало время передать корону старшему сыну.
Монстры надолго запомнят этот день.
В королевском зале было необыкновенно просторно: несмотря на то, что во дворце собралось почти всё население Подземелья, он каким-то непостижимым образом создавал ощущение, что вместит ещё три таких же толпы.
— Итак… — наконец начал Азгор церемонию в повисшей тишине. — Дитя мое. Клянешься ли ты править своими подданными честно и справедливо?
— Да, отец.
— Клянешься ли ты хранить верность своему народу?
— Да.
— Выведешь ли ты монстров на поверхность, чего бы оно тебе не стоило?
Чара дожидаться конца мероприятия не стал. Он понял, что нужно делать.
«Если Аз не хотел свободы тогда… То мне придётся всё сделать самому!»
Кинжал он взял с собой.
<center>***</center>
— М-да уж… — только и протянул он, осматривая пыльные, давно не убиравшиеся Руины. — Работы предстоит много.
Фроггиты осторожно покосились на человека. Нет, они питали огромное уважение к королевской власти. Кинжал, не спрятанный в ножны, недобро поблескивал на поясе, отпугивая монстров, так что Руины опустели примерно за несколько дней, чему Чара был несказанно рад.
Ему ведь не хотелось, чтобы свидетели доносили новому королю об убийствах других упавших людей.
К счастью, ловушки в Руинах уже были расставлены. Самое осталось их только улучшить, точнее, наточить острия шипов, расставить их везде, где только можно, и, что самое главное, подтянуть актерское мастерство. Люди, упавшие сюда, будут напуганы, разумеется они сбегут, как только увидят злобное лицо Чары. Пришлось упражняться с помощью зеркала: выдавливать из себя улыбку поначалу было нелегко, но с каждым разом у него получалось все лучше.
И результаты были… Хорошими. Шесть людей даже не вышли за пределы Руин. Кто-то умер, упав на шипы, кто-то погиб от Чариного кинжала.
Осталась одна душа. Хранитель Руин не волновался, думая, что седьмая душа будет получена так же легко, как и предыдущие.
Но он ошибался.