Резкий женский вскрик выбивался из привычного тихого гудения ТАРДИС. Доктор, пытающийся приделать новый рычаг к панели, тут же вздрогнул и, подскочив, ринулся в ближайшую дверь. Он знал, что это будет за комната. Он знал, что Клара будет там. Как бы ТАРДИС не относилась к его спутнице, она беспокоилась за Доктора, так что теперь ближайшая к консольной дверь всегда вела в комнату Клары, теперь, стоило девушке закричать или слишком часто задышать, и он бы это услышал. И Доктор был очень благодарен старушке — это действительно было сейчас необходимо.
Не церемонясь, Доктор вошел в комнату и подошел к кровати, на которой сидела вздрагивающая Клара. С того момента, как это началось, прошло уже несколько дней, но что делать… до сих пор Доктор этого не знал. Иногда хватало просто ласково позвать ее по имени, а иногда нужно было сидеть рядом несколько часов и молчать. Всегда по-разному. И никогда Клара не говорила ничего в ответ. Изредка бессвязно что-то бормотала, но ничего конкретнее «я… и она… и я» от нее не получалось добиться. И давить тоже нельзя. Доктор был не силен в людях сейчас, но даже он понимал — в такой ситуации нужно быть мягким. Он догадывался, каково сейчас Кларе, но при этом совершенно не мог найти подходящих слов, чтобы как-то ей помочь. И ощущение беспомощности продолжало тяжелым грузом лежать на обоих сердцах, с каждым днем, с каждым часом, с каждой минутой становясь все сильнее. Наверное, в попытках исправить это и, продолжая проваливаться, Доктор медленно подогревал скрытую ненависть к себе. Потому что он ненавидел чувствовать себя беспомощным. И ненавидел, когда его спутники страдали по его вине. И сейчас… сейчас это абсолютно точно была его вина. Он позволил Кларе сделать это, именно он допустил это, он позвал ее путешествовать с ним, он заставил ее остаться рядом. Все произошло только потому что когда-то давно старый-старый Доктор захотел загадки, а потом еще более старый-старый Доктор испугался остаться без нее — без Клары. И он понимал, что абсолютно точно не имел на это права. Ему следовало позволить ей уйти тогда в Глазго, ему вообще не следовало разыскивать ее после случая с Великим Разумом. Это было глупо, эгоистично и очень-очень жестоко по отношению к Кларе. Потому что если бы не это… она бы сейчас не сидела на кровати, нервно сжимая бледными слабыми пальцами одеяло.
— Клара? — тихо позвал Доктор, надеясь, что сегодня все не так плохо, и это поможет. Сначала ответила только тишина, и на целую долю секунды показалось, что девушке стало лучше, однако сразу после этого раздался еле слышный судорожный всхлип, — Клара, — вновь обратился к ней Доктор, начиная снова задыхаться от беспомощности. Она столько раз спасала и поддерживала его, а он сейчас просто стоит и как настоящий идиот повторяет ее имя. Какой из него после этого Доктор?
Он скрипнул зубами, отгоняя непрошеные мысли прочь — может подумать об этом в любой момент, но не сейчас. Не тогда, когда Клару чуть трясет от еле сдерживаемых слез. Осторожно Доктор сделал несколько шагов к девушке и присел на край кровати. Однако реакции не последовало. Последнее время девушка вообще мало на что реагировала, старательно занимаясь саморазрушением. Наверняка где-то там она слышала, но не хотела отвлекаться на это. Винить себя конечно важнее. Доктор содрогнулся от сарказма, сквозившего во внутреннем голосе. Ей хватает себя. Он не имеет права винить ее в чем-то. Потому что она действительно сделала это. И как бы Доктор не пытался доказать хотя бы себе, что это была вынужденная мера, Клара все равно… все равно совершила убийство. И ее реакция абсолютно закономерна. Она даже слишком правильная. Слишком «докторская». И это пугало не меньше всего остального. Доктор искренне боялся, что Клара станет такой же, как он. Она не должна. Никто не должен. Но то, как девушка все это переносила, совершенно… да, так он порой себя чувствовал, когда дело касалось смерти. И это была не совсем человеческая реакция. Это была реакция Доктора — того, кто прекрасно знает цену чужой жизни, но не осведомлен о ценности своей собственной. Клара продолжала уничтожать себя за то, что уничтожила кого-то другого.
— Доктор, — дрогнувшим и надломившимся голосом внезапно начала девушка, и Доктор покорно обратил к ней все свое внимание. Он так давно не слышал, как она говорит, как она смеется… Казалось бы, какие-то несколько дней, но как же Доктор по ней скучал. По ее голосу… даже такому уставшему и болезненно тихому.
Мысль Клара не продолжила, а только осторожно потянула Доктора за рукав. Он бы этого даже не заметил, если бы не следил за ней так внимательно. Рубашка почти не пощекотала кожу, наглядно показывая, насколько все действия и движения девушки были уставшими и слабыми. Она вообще и была такой сейчас: усталой и слабой. У нее был экстравагантный способ издеваться над ними обоими — молчать. Доктор постоянно думал о том, как легче было бы, если бы Клара сказала хоть что-то, попыталась выразить хоть какую-то мысль, хоть какое-то обвинение в свою сторону, чтобы получилось парой слов развеять это. Потому что Клара не заслужила такого, не заслужила всего того, чего желала себе.
— Кошмар? — хриплым от долгого молчания голосом уточнил Доктор, надеясь, что девушка найдет в себе силы хотя бы кивнуть в ответ. Наверное, этот вопрос был неуместным, но больше вопросов не осталось. Он исчерпал все, на которые Клара могла ответить «да» или «нет», а требовать большего… Доктор не чувствовал, что имеет на это право.
— Да, — практически одними губами прошептала Клара в ответ и еще раз чуть дернула его за рукав рубашки, слегка задевая своей рукой его. Невольно Доктор вздрогнул: ее рука была горячей, но он ощутил капельки холодного пота, — пожалуйста, — умоляющим голосом обратилась к нему девушка и впервые за несколько дней попробовала заглянуть в глаза. Секунда. Может даже меньше. Но Доктор ощутил, что к беспомощности прибавилась бесконечная нежность — та, которую испытываешь к другим после долгой разлуки. Он скучал по ней. О, как он скучал по ней! И этот слабый блеск ее глаз в темноте… Этого было настолько мало и много одновременно, что несколько мгновений Доктор совершенно игнорировал ее просьбу. Она чего-то хотела, а он опять отвлекся на что-то свое. По телу пробежала дрожь осознания, и Доктор постарался вновь поймать взгляд Клары, чтобы выяснить, что она хотела. Потому что он пытался понять, но совершенно не понимал, — пожалуйста, — слезно протянула девушка, тихо всхлипывая.
И паника, до этого скрытая где-то внутри, сцепила лапы у Доктора на горле, практически заставляя его перейти на обходную систему дыхания. Что ей сейчас нужно?! нервно кричал он сам на себя в голове, перебирая тысячи вариантов и не находя ни одного подходящего. Ощущая себя абсолютно разбитым и потерянным, Доктор осторожно поймал пальцами ладонь Клары и нежно поддерживающе сжал. Это лучшее, что он смог придумать. Повелители Времени никогда не были достаточно теплыми для людей, но может Кларе сейчас был нужен именно он, его поддержка? А что еще, идиот? раздраженно зашипел внутренний голос.
Доктор совершенно не понимал, что он делает, но продолжал это делать. Он бездумно поглаживал Клару по костяшкам, игнорируя боль от сильно сжатой ладони. Конечно она сжала ее — она искала в нем спасения. Внезапная волна вины окатила с новой силой: Клара так слепо ему доверяла, а он не смог уберечь ее от убийства. Он должен был заботиться о ней, но не сумел. И все это медленно сжигало Доктора изнутри, потому что он продолжал думать об этом, не останавливаясь. Он полностью винил себя и только себя в случившемся. Именно из-за него Клара подавлена настолько, что не хочет возвращаться домой, из-за него она так ослабла, что даже говорит с трудом. Из-за него и только из-за него. Почему он никогда не может как следует их защищать? Почему спутники всегда страдают с ним? Почему он, Доктор, Предвестник Бури, так плохо справляется со своей единственной обязанностью перед людьми?
Доктор, кажется, ушел внутрь себя так глубоко, насколько это вообще было возможным, поэтому не сразу заметил, что Клара согнулась пополам, практически утыкаясь лбом себе в колени, и стала тихо плакать, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Ее рука до сих пор была в его руке, она до сих пор сжимала ее, как спасительную соломинку, но в остальном существование Доктора Клара словно бы игнорировала. Для нее здесь совершенно никого не было, и он это понимал. Вот только не понимал, как это исправить. Он чувствовал, что может помочь, потому что Клара верила, что он всегда может помочь. Он практически знал это. Но… как? Что можно сделать, чтобы хоть как-то облегчить ее страдания? Больше никаких просьб со стороны Клары не звучало, и, наверное, можно было бы принять два тех «пожалуйста» за ее обычное почти не связное бормотание (при мысли о том, что это самое бормотание стало «обычным» для него, Доктор ужаснулся), но подсознательно Доктор знал, что это не так. Она бы не постаралась посмотреть на него, если бы не хотела чего-то конкретного… Но чего? Что он мог ей дать сейчас?
— Клара, — чувствуя, что его голос слегка надломился, вновь позвал ее Доктор. Она среагировала, на несколько мгновений замирая, а затем судорожно выдыхая воздух себе в колени и вновь сотрясаясь в практически бесшумных рыданиях, — пожалуйста, Клара, — не до конца отдавая отчет в том, о чем он пытается ее попросить, зашептал Доктор и, словно бы боясь, что если дернуть слишком сильно, Клара непременно развалится, потянул ее на себя. Она в ответ на его действие покорно выпрямилась и оказалась совсем близко к нему, однако вся ее поза выдавала, насколько она близка к тому, чтобы просто упасть безвольной куклой. И это было так страшно, потому что Доктор никогда бы не подумал, что может дойти до такого. До того, что она просто… сломается, — Клара… о, моя Клара, — осторожно подтягивая девушку в свои объятия, шептал он ей на ухо, теряясь окончательно. Никогда бы он не стал обнимать кого-то — объятия это обман, это просто способ скрыть лицо, но сейчас у Доктора просто не осталось вариантов. И действие было выполнено как-то на автомате, будто бы это кто-то сделал за него. Может это предыдущее воплощение, не имеет значения.
Раздался слабый тихий, но облегченный всхлип, и Клара с какой-то силой сжала в своих казавшихся до этого слабыми руках лацканы его пиджака. Что-то отлегло. Она держится. Она держится за него, она старается держаться, она борется, и Доктор обязан ей помочь. Объятие было первым и важным шагом, но не единственным.
— Не посылай, — ему в рубашку начала Клара дрожащим от слез голосом, — не посылай меня домой, — Доктор осторожно провел рукой по ее макушке, надеясь, что вышло не так криво, потому что сейчас все должно пройти идеально. А он плох в этом, ох как плох. Он не отправит. Не отправит, если она этого не хочет. Даже если сейчас это кажется логичным и единственно логичным вариантом. Ей нужно пережить это, хоть как-то справиться со всем этим, в потом вернуться туда, где нет бесконечного бега по вселенной, где есть уютный Дэнни, который умеет как следует гладить ее по голове, и где нет Доктора, вечно толкающего Клару на глупости. Слишком опасные глупости, — не ненавидь меня, — добавила она надрывно и прижалась к его груди еще сильнее, — пожалуйста, — прошептала Клара будто бы в одно из сердец.
А Доктор содрогнулся от одной только мысли, что когда-нибудь сможет ее возненавидеть. Потому что он не сможет. Доктор никогда не сможет ненавидеть Клару Освальд. И она не должна ненавидеть себя. Никто не должен, но Клара… Клара особенно.
— Все хорошо, Клара, — согнувшись, выдавил из себя Доктор. И это ложь. Все совершенно точно не хорошо. Она ненавидит себя, она разбита и сломана, она… она убила. Как бы он не отгонял от себя эту мысль, это была правда. Она убила ребенка. И они оба понимали, что это произошло случайно, что девочка под влиянием напала первой, и убийство было всего лишь защитной реакцией. Пускай Доктор не видел этого, ему рассказал очевидец. И как же хотелось просто тронуть Клару за плечо и мягко сказать ей, что все бывает, жизни обрываются, но он… он просто не мог. Это не была ненависть или злость, потому что Доктор действительно не смог возненавидеть Клару. Но какой-то внутренний голос, как бы сильно он его не давил, постоянно утвердительно кивал, когда сам Доктор пытался осознать эту мысль: Клара — убийца. Какая-то совсем крохотная часть продолжала говорить, что ее руки теперь в крови, и даже если все было в самозащите, она все равно это сделала. И если и было то, за что Доктор сейчас ненавидел себя сильнее, чем за беспомощность, так это за эти мысли. Это жестоко, это отвратительно, это неправда. И состояние Клары должно было только укрепить эти истины. Однако… не укрепляло.
Зажмурившись до боли в глазах, Доктор осторожно коснулся губами макушки Клары. Ей нужна забота, ей нужен тот, кто не осуждает ее, ей нужен тот, кто способен ее поддержать. И Доктор совершенно точно не способен. Он не знает, что ему следует делать, и просто сидит, вжимая в себя дрожащую девушку, которая будто бы почувствовала тот самый кусочек его души, который винил ее, и видела Доктора именно таким. Мысль об этом медленно убивала его изнутри. Он не хочет этого, он не делает этого головой, но… но это есть где-то там. Какая-то часть его, которая за две тысячи лет не научилась прощать. Абсолютно глупая и жестокая часть.
Руки Клары, которые она сжала в кулаки на его груди осторожно легли на нее ладонями. Она пыталась продемонстрировать, что ей стало действительно легче. А сколько… сколько времени вообще прошло? Сколько времени они здесь? Казалось, будто бы не прошло и десяти минут, но Доктор понимал, что гораздо… гораздо больше. Может Клара просто поняла, что он так хотел ей сказать, что имел в виду своим пустым и банальным «все хорошо» и поцелуем в макушку. Как было бы хорошо, будь это так. Потому что именно тогда, когда Доктор должен был исправить все словами, он не находил подходящих. Они будто бы пропадали. Но… Клара ведь всегда его понимала, да? Даже сейчас, когда она не могла понять даже себя, Клара продолжала понимать его. И Доктор продолжал нагло этим пользоваться, потому что привык. А он не должен был привыкать.
— То что произошло, — делая вид, что просто говорил сам с собой, начал Доктор. Он чуть сглотнул и, все еще не открывая глаз, продолжал мягко водить по волосам девушки, — этого не изменить, — им обоим нужно принять это, и Кларе в первую очередь. А как он будет справляться со своим идиотским подсознанием… это не важно. Он сейчас не важен, — И я никогда, — Доктор осторожно согнулся еще сильнее, теперь обвивая Клару практически всем телом и пряча от мира, и осторожно коснулся пересохшими губами ее виска. Наверное, это может помочь. Так делают, чтобы поддержать, — никогда не смог бы, — боясь сделать хуже, Доктор слегка отстранил лицо Клары от своей груди и поцеловал в щеку, — тебя возненавидеть.
Решившись наконец открыть глаза, Доктор столкнулся со взглядом Клары. Таким слезливым, таким пронзительным и пробирающим до костей. Она благодарила его за что-то, и Доктор отчаянно не понимал, за что. Он ничего не сделал, он вообще ничего не сделал. Впервые, кажется, за бесконечно долгие дни Клара улыбнулась. Совсем чуть-чуть, всего лишь приподняла уголки губ, но так… так тепло. А в глазах слезы. Две эмоции сразу, мягко зазвучало в голове, и Доктор понял, что сам улыбается. Не хотелось думать о том, как он это делает. Он просто… улыбался. И улыбался ей. И, кажется, был в шаге от того, чтобы вместе с ней расплакаться. Сейчас они были отражением друг друга.
— Но я, — начала было Клара, и ее и так слабая улыбка померкла.
— Чтобы ты не думала про себя сейчас, — перебил ее Доктор, понимая, что не выдержит, если она снова впадет в истерику. Сейчас был прогресс, и не хотелось взять и просто потерять его. Нужно двигаться дальше, — это не так. Клара, ты слышишь? — осторожно произнес Доктор, склоняясь к ее лицу близко-близко, — Это все моя…
— Нет, — на этот перебила уже Клара и посмотрела на Доктора так серьезно, — не смей винить себя, — ее брови надломились, и девушка снова выглядела так, что буквально через секунду она должна расплакаться, — я просто… я помню тепло ее, — слабый всхлип, — тепло ее тела. И запах крови где-то на груди, и жар, — Доктор действительно не мог слушать, как ее голос продолжал с каждым словом медленно умирать, как из него уходили все краски… Именно поэтому он бережно коснулся ее губ. Доктор не затыкал, нельзя было назвать это таким образом. Это было бы просто… неправильно. Но это была поддержка, он так хотел, чтобы она не вспоминала о случившимся. Ему хотелось, чтобы Клара перестала убивать себя изнутри. И мысль о физруке даже не возникла в тот самый момент. Это другое. Слишком другое.
— Пожалуйста, — отстранившись всего на несколько секунд, просительно шепнул Доктор, — Клара, — вежливый почти целомудренный поцелуй, призывающий продолжать слушать, — ты, — перед тем, как поцеловать снова, пришлось нервно сглотнуть, — ты замечательная, — на этот раз Доктор коротко чмокнул девушку в нос, пытаясь расслабить, — ты невероятная, — не решаясь коснуться ее губ снова, он мягко взял ее ладонь в свою и поцеловал уже ее, — не забывай об этом, — не уверенный до конца в том, что делает, Доктор коротко поцеловал каждую костяшку, будто бы в попытке смыть с нее невидимую кровь. Потому что он знал — Клара ее отчетливо видела.
Почти все, что он говорил и делал дальше, происходило словно в бреду: комплименты, запас которых исчерпал себя после первых пяти, беспорядочные поцелуи туда, где, как Доктор был уверен, Клара чувствовала вину и кровь. Руки, щеки, глаза, подбородок… Забывшись окончательно, Доктор мимолетно коснулся выреза на груди, слегка задевая ткань ночной рубашки Клары. Как только тело девушки пробила крупная дрожь, он вздрогнул и медленно и стыдливо отстранился. Это был перебор. Конечно это был перебор. Но ведь поцелуи в макушку и в висок помогли и… Нет, это… это не то, что он должен был делать, это не то, чего он должен был хотеть. Не Клару. Тем более не сейчас. В некотором смущении Доктор выпрямился и осторожно поддерживающе сжал ее плечо, будто бы вновь повторяя свое «все будет хорошо».
— И за это тоже не, — Клара не выдержала и отвела взгляд. Будто бы ей было стыдно и страшно на него смотреть. Ну конечно. Нельзя было так, — все хорошо, мне… мне лучше. И я… и ты… — потерянно шептала девушка, нервно теребя рукой, которая все еще лежала у Доктора на груди, пуговицы на его рубашке, — все в порядке.
Будто бы в подтверждение своих слов она придвинулась еще ближе и, прикрыв Доктору глаза ладонью, слегка поцеловала. Сначала он оцепенел, но Клара будто бы повторяла его действия. Она осторожно касалась мягкими, пусть и тоже сухими, губами разных участков его лица, заставляя невольно содрогаться из-за каждого своего действия, и старалась ласково улыбаться каждый раз, когда отстранялась. Девушка словно бы повторяла некий ритуал, который Доктор ей показал и после каждого шага просила одобрения. И он подчинялся, каждый раз слабо кивая и слегка наклоняясь к ней навстречу. В какой-то момент Доктор со стыдом осознал, что старается поймать ее губы своими, вместо того, чтобы просто позволять ей проводить эту некую терапию, которая может и не работала вовсе. Количество их довольно невинных, но настоящих поцелуев давно перевалило за число, приемлемое для простого лечения, и от этого почему-то перестало быть неловко. Так что когда Клара окончательно отстранилась, Доктору еле удалось сдержать разочарованный выдох.
После этого они долго-долго смотрели друг на друга, и Клара не пыталась отвести взгляд. Она не прятала его, в глазах не стояло слез, она очевидно благодарила Доктора за что-то, и он до сих пор совершенно не понимал, за что, но… ему не было дела до этого. Она… справилась. Она абсолютно точно справилась. Конечно ей понадобится еще немного времени, но что-то подсказывало Доктору, что больше не будет истерик и протяжных болезненных криков, больше не будет куклы-Клары, не выходящей из своей комнаты. Теперь Клара снова будет здесь, с ним… А если вдруг станет плохо, то у них есть превосходная терапия.