— Эмма?! — подскакивают Дон с Крисом. Паула и Джиллиан сию секунду бросаются к Томе и Лани.

— Вы куда залезли, негодники! — скорее рявкает на них, чем спрашивает Джиллиан. Они с Паулой на пару хватают мальчиков за уши и под громкие визги выволакивают на поверхность, потом оттаскивают подальше от лестницы и отпускают, от чего те падают на пол. — Что вы себе позволяете?! — шипит Джиллиан, крайне недовольная тем, что эти два маленьких нахала посмели залезть в её спальню (строго говоря, не только её, и тем не менее).

— Вас не учили, что нельзя врываться в чужие комнаты и вообще разгуливать, где вам угодно, когда вы находитесь в незнакомом месте? — складывает руки на груди Паула, плечом отодвигая в сторону тяжело дышащую от гнева Джиллиан. — Что, если бы там были… Эй! — совсем немного для остальных, но довольно сильно для себя повышает голос девушка, когда мимо неё змейкой проскальзывает Дон. С самого начала он поджидал момент, когда спасательницы займутся его двумя не очень умными, но очень, как оказалось, полезными братьями, и вот сейчас он настал. Единственное, чего мальчик не учёл, — это превосходную реакцию Паулы.

— Эмма-а-а-а! — во всю глотку орёт он вниз, когда брюнетка хватает его за запястье, выворачивая руку назад достаточно сильно, чтобы стало больно, но недостаточно для того, чтобы повредить её. Крик мальчика перерастает в некое подобие воя, когда боль пронзает руку от предплечья до плеча и лопаток, а сам Дон невольно поворачивается к Пауле. Впрочем, почти сразу он исправляет эту ситуацию: силясь выдернуть конечность из хватки спасательницы, он вновь обращается к проходу вниз и падает на колени. — Эмма-а-а! Я знаю, что ты там!

— Угомонись, — твёрдо произносит Паула, заламывая назад и вторую руку истерящего Дона. Это слово его ничуть не успокаивает.

— Ты бросила нас! Почему ты бросила нас! — вопит мальчик так, будто и не рассчитывает услышать ответ, а лишь выплёвывает этот факт туда, вниз, ничуть в нём не сомневаясь. — Почему ты не вернулась?! Мы ждали тебя! Мы так надеялись, что ты вернёшься, так боялись, что ты погибла! Ты должна была вернуться к нам! — на этом моменте голос у ребёнка обламывается и он закашливается.

— Помоги мне его оттащить, — просит Паула Джиллиан, которая уже собралась если не четвертовать, то как минимум снимать скальп с несчастных Томы и Лани.

— Джемимы нет! — уже не так истошно и громко, сипя и преодолевая раздирающую боль в горле отрывисто выкрикивает Дон в звенящую тишину комнатки. — Марка нет! Анна до сих пор без сознания! Почему ты бросила нас, Эмма?! Ты должна была вернуться к нам, но ты ушла от нас! Я не хочу, я не могу, я не готов! — плача от злости, досады и страха орёт он, а потом, взяв дыхание, издаёт последний протяжный, полный боли, бесцельный вопль, окончательно срывая голос и опадая на землю. Паула и Джиллиан одновременно рывком поднимают его на ноги за обе руки. Дон только и может, что тихо скулить от боли. Он делает это и когда ему отвешивают подзатыльник, и можно подумать, он просто очень расстроенный и уставший, но…

— Давай, шагай. Вам надо забрать еду, — отчеканивает крепко держащая мальчика за плечи Паула, слегка приседая перед ним, чтобы заглянуть ему в глаза.

…но когда Дон поднимает взгляд на старшую, становится ясно: он не просто уставший. Он зол, раздражён, вымотан своими же эмоциями, своей же злостью. Однако за этими кошмарными, безусловно негативными чувствами скрывается их корень: тот самый страх. Страх будущего, страх за Эмму и Анну, страх за выживших, что могут умереть уже через два дня, страх ответственности. Неуверенность в своих силах, неуверенность в том, что помощь подоспеет, если он не будет справляться, неуверенность в завтрашнем дне. Из покрасневших глаз всё ещё текут слёзы, пока Паула смотрит в них ровно четыре секунды и разглядывает своё отражение в вихре пугающих до дрожи в ногах эмоций.

Она была такой же. Она была такой же и поэтому знает, что нужно сказать.

Паула отпускает чужие плечи и упирается ладонями в собственные колени. Из-под ткани, закрывающей половину лица, произносит поистине волшебные слова: «Она вернётся. Позаботься о тех, кто сейчас нуждается в твоей помощи больше, чем Эмма».

Их зрительный контакт продолжается ещё долю секунды, прежде чем Дон отпихивает девушку.

— Я сам пойду, — фыркает он, утирая рукавом нос. Мальчик последний раз бросает взгляд в сторону лестницы, ведущей вниз, замирает на несколько мгновений. Потом шепчет сердитое «Чёрт» и убегает вперёд.

— Коридор один, не заблудится, — закатывает глаза Джиллиан. — Теперь у них ещё и вопросы будут, блин. Надо проверить, что там с Эммой. Паула, иди с ними. И не рассказывай, что произошло с ней на охоте.

Паула, как и подобает до жути молчаливой девушке, кивает подруге. Потом берёт за руки Тому и Лани и, так как третьей верхней конечности у неё пока не наблюдается, одаривает Криса настолько тяжёлым взглядом, чтобы тот даже не думал куралесить.

Пока эти четверо неспешным шагом отправляются нагонять сбежавшего от них Дона, Джиллиан спускается в свою (да, конечно, свою собственную, личную) комнату. В дальнем уголке помещения сгорбившись, сжавшись до невозможно маленьких размеров сидит Эмма.

До того момента, как случилось то, что случилось, девочка с особым усердием изучала оружие, которое ей предложили со следующей охоты использовать как основное: лук, разумеется. Блочный лук, как его назвала Паула, которая и принесла Эмме её нового друга. «Друг, который будет помогать мне убивать», — подумала тогда девочка, но сразу отмела зарождающееся сомнение, душа расцветающую в груди боль. Эмме не нравится убивать. Никогда не нравилось. Но ради близких она готова это делать. Тем более, что те твари даже не считают их за достойных жизни. Только… Разве что, только Льюис. И то, кажется, за человека он держит одну единственную Эмму.

Не важно. «Это всё не важно. Надо сосредоточиться на обучении и новой работе». Стоило Эмме так подумать, и она услышала знакомые голоса. Джиллиан тогда тоже куда-то внезапно засобиралась. «Куда ты?» — «Проводить твоих к ангару с едой», — отвечала девушка. Эмма сразу приуныла: увидеть родных хотелось так сильно, невозможно сильно, до дрожи в руках и уронённого ими лука.

Джиллиан пообещала, что принесёт новости о них, узнает, как они пережили охоту. И Эмма ждала. Молча пялилась на лестницу, по которой поднималась Джиллиан, жевала губы, слушала шаги любимых людей. «Дон, Крис, Тома… — бормотала про себя девочка, потому что уже давно выучила, какие шаги кому принадлежат. И то, что в «Благодатном доме» их жило больше тридцати человек, ей никоим образом не мешало их различать.

Вдруг до её слуха донёсся знакомый озорной топот относительно маленьких ножек. «И Лани здесь… Ещё бы он отпустил куда-то Тому одного», — усмехнулась себе под нос Эмма, невзирая на стекающие по изрядно похудевшим щекам скупые слёзы. Так хорошо. Она сразу вспомнила, как хорошо было тогда, до побега. Как хорошо было во время их похода… Да, даже когда Рей поранился, даже когда их всех словно скот загнали в это прогнившее поселение, она чувствовала себя лучше, потому что все они были вместе. Нэт, Анна, Дон помогали, чем могли, младшенькие часто баловались, но в нужный момент были готовы броситься на помощь кому угодно из их небольшого отряда… Даже Лани и Тома, которые всегда баловались больше всего.

Эмма отложила лук и приняла полусидячее положение, позволила опуститься векам. А из-под них всё сильнее лились слёзы, но чувствовала она себя так спокойно, как не чувствовала с момента окончания той пытки. Тем, что прервало её долгожданный покой, был крик «Эмма!» двух голосов одновременно. Позже она поймёт, что вновь допустила ошибку по собственной неосмотрительности, — ведь как можно было расслабляться, если поблизости были Лани и Тома, а дверь в комнату закрыть не успели? — но в тот момент всё её спокойствие с метеоритной скоростью смоталось, оставив за собой пустоту. И эта пустота совершенно точно не включала в себя хоть какие-то мысли по поводу того, как выкручиваться из ситуации. Она подскочила, неудачно потянула шею и сразу осела на место. Глаза её напоминали огромные глазищи загнанной в ловушку крольчишки, и Эмма схватила лежащую рядом подушку, закрывая ею лицо, чтобы только младшие братья не видели его. Чтобы они не видели лица жалкой, бесполезной, трусливой человекини, побоявшейся хотя бы просто сознаться семье в том, что натворила. Ещё девочка надеялась защититься набитым пухом куском ткани от слов, что дети могли сказать, но вместо них она услышала визги.

Эмма опустила подушку. Это стало её очередной ошибкой, потому что через какую-то ничтожную секунду, ощущающуюся вечностью, взорвался Дон.

Её руки упали на матрас.

Безвольная.

Ноги вытянулись вперёд.

Бессильная.

Рот открылся сам собою от испуга.

«Эмма-а-а-а!»

Она смотрела в пустоту, бессмысленно слушая оры, вопли Дона. То, как он рвал глотку, обвиняя её в самом ужасном, что она могла совершить. Выдирала отдельные слова из его тирады, переваривая их с такой же скоростью, с какой панды переваривают бамбук. Разрывалась между желанием закричать в ответ о том, что она этого не совершала, и подорваться, упасть в ноги брату, а ещё лучше — обнять его, обнять так крепко, показать, как ей жаль. Непонятный ком поднимался всё выше и выше, с каждым пройденным сантиметром вызывая новые и новые приступы слёз.

Ком, именуемый истерикой.

Зажимала рот ладонью, потому что боялась прервать, боялась заткнуть, перебить. Бесхребетная, тупая. Хотела как лучше, а получилось… Вот это. Подтягивала колени к груди, прижимаясь к ним мокрой щекой, но всё так же глушила рыдания. Переживала всю ту злобу, граничащую, как ей казалось, с ненавистью, и невообразимый страх, которыми был наполнен поначалу звенящий, потом — хрипящий плач Дона, боролась с желанием причинить себе реальную, физическую боль и шёпотом повторяла: «Я не хотела. Я не бросала. Я не думала».

Сразу вспомнились слова Рея, который много, много раз называл её глупой, безрассудной, не умеющей мыслить логически, стратегически — да вообще хоть как-нибудь, а она до последнего отмахивалась, отсмеивалась, пряталась за спиной Нормана и показывала противному старшему брату язык.

С губ слетел нервный смешок, ещё один. Нос противно хлюпал, когда она втягивала сопли и слёзы, едва различимо произнося их имена. Рей. Норман. Как же ей их не хватало. Как же она боится даже думать о том, что стало с Норманом. Как же она надеется, что о Рее позаботятся там, внизу.

Эмма даже не заметила, когда Дон, наконец, заткнулся, будучи очень занятой тем, что истерично посмеивалась и в следующее мгновение закашливалась, глотая стекающую слизь. Не замечала она, с какой силой сдавливала уши в попытках перестать слышать, упрятавшись в уголок ещё тщательнее, чем раньше.

— Я правда не хотела! Я не бросала вас! — всё-таки негромко, но выкрикивает девочка, однако именно в эту самую секунду хлопает дверь в помещение. Эмма не понимает, когда это Джиллиан успевает обвить маленькую девочку руками, прижать к себе, поглаживая по голове и повторяя, что всё будет хорошо.

— Конечно, не бросала. Ты не виновата, Эмма, ты ни в чём не виновата, у этого мальчишки просто поехала крыша от стресса, — сбивчиво говорит девушка, вскоре начинает похлопывать несчастную по щекам и сосредоточенно глядеть в теперь зажмуренные глаза Эммы.

— Даже если и так, это тоже моя вина! — взвизгивает малышка, хватая Джиллиан за грудки и сразу роняя голову ей на плечо. — Он сказал, что Джемимы и Марка больше нет! Они погибли, потому что я придумала ненадёжный план, а я обещала им, что всё будет хорошо. Джемиме, Марку, Доминику… Всем-всем! Я клялась им вчера, что мы вместе переживём этот кошмар, но я ошиблась, Джи! Дон ненавидит меня, Тома и Лани, наверное, будут бояться меня! Я ничего не успела им сказать! — скулит Эмма, сильнее стягивая чужую одежду, и убийственно тихо спрашивает. — Как после этого я могу вернуться к семье? Как после этого я могу остаться с вами?

Джиллиан силком поднимает чужую голову, заставляя обезумевшую от испуга деву посмотреть себе в глаза, и прижимается губами к её лбу.

— Прекрати, слышишь? Ты не виновата ни в чьей смерти. Никто никогда не знает, что взбредёт этим мерзким монстрам в голову, и никто не может нести ответственность за это. Даже ты. И Дон не ненавидит тебя, Дон напуган, но Паула вправит ему мозги, потому что Паула сама пережила подобное. Только как раз её бросили по-настоящему, поэтому она научит твоего братца, насколько опасно обвинять кого-то в том, чего тот не совершал, ведь, когда это происходит на самом деле, это гораздо больнее, чем твой брат думает.

Эмма слушает её, как заворожённая. Она сосредотачивается на голосе Джиллиан, впитывает каждую буковку, каждый звук и чувствует, что это помогает. По крайней мере, она прекращает нездорово смеяться, дрожь проходит, и уши больше не хочется закрывать. Джиллиан выглядит обеспокоенной, потому что таковой и является, и, наверное, именно этот её вид понемногу отрезвляет Эмму.

Её хочется слушать. Она ей верит. Непонятно, правда, почему. Братья всегда говорили, что она слишком доверчивая, и обычно это приносило ей одни лишь проблемы. Но она ничего не может с собой поделать.

— Он расскажет вашим, что ты жива, и ты вернёшься в дом. Они примут тебя, даже если узнают, что произошло. Вернее, тем более, если узнают, что произошло. Твоя задача быть с ними как можно более откровенной. Но главное — ты должна дожить до вашей встречи. Поэтому сейчас мы ложимся спать, ага? — властным тоном произносит Джиллиан, и это совсем не сочетается с тем, какими растрёпанными выглядят её волосы, когда она стаскивает с себя шапку.

Эмма вновь опускает голову и понуро кивает. Тогда девушка, что всё это время сидела перед ней на коленях, плюхается на попу, складывает ноги по-турецки, упирается ладонями в матрас перед собой, чуть наклоняется и снизу смотрит на лицо девочки уже более спокойно и даже с какой-то искрой в глазах.

— Что ж! Раз ты так просишь, будем спать сегодня вместе! — внезапно широко улыбается Джиллиан, хватая Эмму за локти.

— Н-не… Не надо…