Примечание
Фил никогда не думал, что выдадутся такие спокойные деньки. И даже деньки — это слабо сказано. Несколько недель обычной размеренной жизни. Никаких сражений, заданий и слетевших с катушек злодеев — только он, Мэй и старая квартирка на окраине Нью-Йорка, снятая на месяц. А еще никаких телефонов, телевизоров и компьютеров. И газет тоже. Личная просьба Мелинды. В общем, тишина и благодать. Словно они совсем не агенты Щ.И.Т., а самые обычные люди, живущие в свое удовольствие.
Он ощущал себя, словно в банальном голливудском фильме о любви. Солнце, пробивающееся сквозь старый пыльный тюль занавесок, любимый человек рядом, кантри, джаз и рок-н-ролл. В антикварном магазинчике неподалеку нашелся проигрыватель и виниловые пластинки неизвестных групп годов эдак восьмидесятых. Фил, известный своей любовью к ретро-культуре, испытывал от всего этого особое удовольствие. Мелинда же, в свою очередь, не возражала. Они знакомы столько лет, а Коулсон даже не знал, какая музыка ей нравится. Надо было бы узнать.
— Мэ-эй, — позвал Фил. Сонно и лениво. Еще одно преимущество отпуска: можно было спать, сколько угодно. Во время миссий отдыхать приходилось в перерывах между стрельбой и погоней, а сейчас он с чистой совестью нежился в постели до одиннадцати. Ложился тоже не особо поздно — часов в двенадцать. Правда из-за кое-кого этой ночью он уснул после полуночи… Фил улыбнулся уголком губ. Ну, это не критично. Это прекрасно, если быть точнее.
Мэй вставала в семь утра. Отправлялась на пробежку на час-полтора. Фила она с собой не брала, потому что тот наотрез отказался. Побегать он может и во время миссий. А сейчас у него что? Верно. Заслуженный отпуск. Отпуск. Впервые это слово Филу было по душе. А Мелинда возвращалась домой, принимала ванну и ложилась обратно — досыпать свое. И Коулсон был только рад: сквозь дрему слышал, как Мэй приходила, двигался ближе, обнимал ее, прижимая к себе. И было очень хорошо. Даже замечательно.
— Что-о, — протянула в ответ Мэй, усмехнувшись. Она устроила голову у него на плече, слегка потерлась щекой. Фил открыл глаза, взглянул на нее. Мелинда все еще находилась в полудреме, и, казалось, вставать даже не собиралась. Только при нем она была такой: мягкой и умиротворенной. Это делало Фила по-настоящему счастливым.
— Какой жанр музыки тебе больше всего нравится?
— Попса, — хмыкнула Мэй, буквально обжигая дыханием кожу. Фил переспросил с недоверием:
— Попса? Серьезно?
— Нет, — рассмеялась Мелинда, наконец открывая глаза и слегка приподнимая голову, чтобы встретиться с Филом взглядами. — На самом деле я люблю классику.
Фил мягко улыбнулся:
— Бетховен? Бах?
— Рахманинов.
Они замолчали. Вот так всегда: перекинулись парой фраз и снова тишина. Или же подколы. Вечные подколы и полушутливый флирт Мэй — одна из лучших вещей на свете, наверное. До того момента, пока не начинает хотеться большего. Сначала скрыто выражать симпатию, а после — целовать-целовать-целовать и шептать на ухо слова о том, как же сильно он ее любит. Этой привилегии он смог добиться не так давно, и сейчас бы не переставая пользовался тем, что все же получил дозволение, если бы не одно «но». Фил был романтиком. Мэй же не любила выражать свои чувства таким образом. Ее любовь была в мелочах: мимолетное касание руки, быстрый, но чувственный взгляд. Она привыкла скрывать эмоции, и Фил прекрасно понимал, почему. Мэй столько пережила, что просто не хотела открываться и проявлять свои чувства. Хотя Коулсон, как никто другой, знал, насколько большое сердце у этой женщины. И насколько она может быть честна, откровенна и эмоциональна. Это тоже была одна из его привилегий. Исключительно его.
— Я куплю тебе пластинку Рахманинова, — наконец нарушил тишину Фил.
— Зачем? — спросила Мэй, садясь на кровати и потягиваясь. Фил невольно засмотрелся на нее. И это тоже было исключительно его привилегией.
— Чтобы было романтично, — с слегка наигранной обидой ответил ей Фил, тоже присаживаясь. Кровать тихо скрипнула.
— У нас итак все романтично, — заверила его Мэй, мягко улыбнувшись. Она встала на ноги, взяла с комода черный шелковый халат, накинула его на себя и небрежно подвязала поясом. Фил же надел домашние штаны и футболку болотного цвета. Мелинда, словно в доказательство своих слов, быстро и легко поцеловала его в уголок рта, схватила за запястье и потянула за собой на кухню. Фил особо не возражал. И отметил мысленно, что пластинку все-таки купит.
Кухня была крохотной: стол на двоих, накрытый клетчатой скатертью-пленкой, газовая плита, невысокий холодильник без морозильной камеры и старый телевизор на нем, двойная раковина, немного пространства для готовки и куча полок, забитых всяким хламом. Фил приоткрыл жалюзи и посмотрел на улицу: было воскресение, причем солнечное, а потому на улицах было много народа. Мэй положила подбородок на его плечо, тоже глянула. Сказала тоном, не терпящим возражений:
— Сегодня точно сходим погулять.
Фил улыбнулся, ответил, что да, конечно. Он сам был бы не против. Вернее — только «за».
Они постояли так еще какое-то время. Никуда не спеша. Это было так прекрасно и непривычно одновременно, что порой Фил начинал сомневаться в реальности происходящего. Такая жизнь была не так плоха, как ему казалось раньше — мысль о том, чтобы оставить свою работу, сводила его с ума. Но все же сейчас он понимал, что может порой позволить себе подобное. Лишь в перерывах между миссиями, естественно. Он, в конце концов, агент. И рад этому. Кто знает, как сложилась бы жизнь Коулсона, если тогда он все же выбрал путь обычного учителя истории… Был бы он тогда счастлив? Возможно. Но совсем не так, как он счастлив сейчас. Фил-учитель любил бы стабильность. Фил-агент любит адреналин, редкие отпуска и Мелинду Мэй.
Когда Мэй отошла поставить чайник, Фил ощутил некое разочарование. Как же ему порой не хватало близости с ней. И в моменты, когда она просто была рядом, держала его за руку и клала подбородок на плечо (а она это очень любила), ему было хорошо-хорошо-хорошо.
Чайник был не электрическим, а старым, из тех, которые нужно было ставить на плиту и ждать громкого пронзительного свиста. Мэй налила в него воду, закрыла крышку, достала спички, включила газ и быстро чиркнула по коробку, чтобы разжечь плиту. Приятно запахло. Эс-о-два. Диоксид серы. Почему-то это всегда всплывало в памяти. Зачем? Фил не знал. Рефлекс, что ли, еще со школьной скамьи остался.
— Что будешь на завтрак? — поинтересовался Фил, открывая холодильник. Для себя он достал канистру молока. Осмотрелся, вспоминая, в каком из кухонных шкафов стояла коробка с ягодными хлопьями. Мэй поставила на плиту небольшую кастрюлю, потянулась, достала овсяную крупу. Слегка потрясла упаковку, чтобы показать Филу. Тот кивнул, передал ей молоко, достал сливочное масло, закрыл дверь холодильника.
Пока Мэй готовила себе овсянку, вода в чайнике закипела. Фил разлил ее по кружкам: Мелинде до краев, а себе две трети, чтобы разбавить. Заварил чай из пакетиков. Сахар не добавлял — никто из них сладкий чай на дух не переносил. В миску Фил насыпал хлопья для себя, взял молоко, вылил все, что осталось. Надо было бы купить еще. Жалко, что вчера он об этом не подумал — в ближайшем универмаге была хорошая скидка. Фил хмыкнул, подумав, что он мыслит, как самый настоящий экономный семьянин, преподающий историю в школе на соседней улочке. Вот что делает с агентом Щ.И.Т. отпуск!
Мэй выключила газ, положила кашу в тарелку и отрезала небольшой кусочек масла. Выдвинула ящик, взяла две ложки — одну себе, одну Филу. Они сели за стол, Коулсон наощупь определил, где чей чай, и подвинул Мэй ту кружку, что казалась горячее. Она кивнула, приступая к еде. Фил сказал:
— Приятного аппетита, — и набрал полную ложку хлопьев, отправил ее в рот. Ягодные хлопья приятно хрустели. Он их очень любил.
— Приятного, — кивнула Мэй. Она не любила болтать во время еды — старая-добрая шпионская привычка. Фил ее в этом вопросе поддерживал, хотя был бы не против поговорить о пустяках и свежих новостях за завтраком. Хотя сейчас, полностью огородившись от любой информации о происходящем в мире, говорить о новостях возможным не представлялось. Это, конечно, было их обоюдным и осознанным решением — ни Мэй, ни Фил, не смогли бы усидеть на месте, зная, что в мире творится что-то неладное. Ну, а случись глобальная угроза — команда бы их, в любом случае, нашла и оповестила.
— Мэй?
— Да?
— Все же я куплю тебе пластинку Рахманинова.
— Зачем?
— Потому что хочу, — пожимает плечами Фил. А Мэй улыбается. Широко и так солнечно, что все сомнения сразу же отпадают. Фил любит адреналин, редкие отпуска и Мелинду Мэй. И сделает все, чтобы у нее было то, что любит она. И только тогда он будет по-настоящему счастлив.
