Она сидела на крыше и неотрывно смотрела на луну, словно заворожённая её красотой. Ночь давно вступила в свои права, прохладой остужая горячие головы и навевая мысли о чём-то вечном. Дым тонкой струйкой вился из её курительной трубки, поднимаясь в звёздную высь. Дышалось легко, и привычное к напряжению тело непривычно расслаблялось…
Снизу, с улицы послышался шум. Что-то где-то разбилось, и её губы тронула лёгкая улыбка: он не мог иначе, без шума. Словно шумом, вниманием, что он к себе вечно привлекал — далеко не всегда восторженным — он пытался что-то доказать себе…
«Когда уже станете серьезными?!» — прозвучал в голове насмешливым голосом Хиновы вопрос, который та задала им, когда Йородзуя в очередной раз навещали их в Йошиваре.
Если она была луной, то он был её душой, её серебряным светом. Понимал ли он, как далеко зашла её благодарность к нему? Понимал ли он, что отказавшись от женственности, она всё-таки чувствовала себя женщиной рядом с одним единственным человеком. Рядом с ним. Иногда ей казалось, что такое понимание слишком далеко от его дум. Но потом она смотрела ему в глаза и все сомнения вылетали прочь из головы: он всегда смотрел на неё в первую очередь не как на лидера Хьяко, а как на женщину, как на красивую женщину, которая ему нравилась достаточно для того, чтобы искать встречи с ней…
Как искать ночному путнику, бредущему во тьме, встречи с луной, которая своим светом может осветить ему дорогу…
Внизу почудилось движение, а сознания коснулось ощущение, почти привычное, что за ней наблюдают. Она не медлила и тут же переместилась прочь из зоны видимости с улицы. Но чужой взгляд преследовал. Она прыгала по крышам, тихой тенью перемещалась по тёмным узким переулкам, но уйти от настырного наблюдателя, да даже просто оторваться не получалось…
Она забеспокоилась о том, кто это мог быть, и стала мысленно припоминать всех врагов Хьяко, несмотря на то, что не чувствовала угрозы от преследователя. Но, продолжая перемещаться, слишком задумавшись, не заметила тени, выросшей у неё на пути. От неожиданности она не успела среагировать, и… ткнулась носом в мужскую грудь, словно в несокрушимую стену, пахнущую шоколадным парфе и клубничным молоком, так до боли знакомо…
— И-те-те, смотри куда… — Знакомый голос запнулся, и она медленно подняла взгляд на лицо человека… очень хорошо знакомого и совершенно незнакомого ей одновременного. Он растерянно чесал в затылке, глядя прямо в глаза безразличным взглядом дохлой рыбы. — Женщина, это опять ты! — вздохнул он. — Преследуешь ты меня, что ли?! Ах, ну разумеется, Гин-сан так хорош, что ты не смогла устоять перед соблазном и следила… — самодовольно и насмешливо сам себе покивал он, будучи уверенным в своих предположениях. Она мгновенно оттолкнула его, зардевшись, ведь он угадал. Но почти сразу вспомнила, что вообще-то, пыталась уйти от слежки. Выхватив кунай и встав в боевую позу, готовая отразить любую атаку, она заозиралась, но… чувство преследования исчезло. — Ну что опять? — Она молча спрятала кунай и распрямилась, но расслабилась не до конца.
— Опасно ходить по ночам таким беспечным людям, как ты, — заметила она холодно.
— Эй-эй, разве то же самое не я должен был сказать тебе? На улицах по ночам опасно разгуливать таким красоткам, — пьяно икнув, ответил он, однозначно глядя на её грудь. Она мгновенно с досадой почувствовала, как кровь всё сильнее приливает к щекам, а годами оттачиваемый самоконтроль летит к чертям, как и всегда в его присутствии. — Что такая красивая девушка забыла ночью на улицах Кабуки-чо? Как порядочный мужчина, Гин-сан просто обязан проводить такую красотку до дома и удостовериться, что с ней ничего не случится… — самодовольно произнёс он, потянувшись ручками к ней, но не замечая торчащего из собственного лба куная. Кровь уже стекала струйкой из свежей раны, вот-вот грозясь залить глаза.
— Да ты сам опасен, как маньяк! — воскликнула она, в очередной раз уходя от рук, с некоторой досадой, не совсем ей понятной. Отступив — от чего горе-романтик, запнувшись, чуть не упал — она внезапно вспомнила, что чувствовала от него какие угодно запахи, но не сакэ. Притворялся? Она тут же смерила его подозрительным взглядом, и он не мог этого не заметить:
— Что? У меня на щеке следы от парфе? — игриво спросил он.
Конечно, слежку он заметил с самого начала. Выработанные годами, с самого детства, проведённого на полях сражений, а потом и юности, в преследуемой аманто и псами сёгуната повстанческой армии, инстинкты никогда не подводили. А запах знакомого табака легко помог вычислить личность преследователя. Ну и шлейф дешёвых женских духов проституток, которым был пропитан весь её мир, только подтверждал его выводы. Эта дерзкая неприступная женщина, возомнившая себя жестокой убийцей и бросавшая вызов ему каждым своим действием — волновала его. А потому стоило ей покинуть Йошивару и появиться в Кабуки-чо — он находил её. И следил, чтобы она не нашла на свою прелестную голову очередных неприятностей, неизменно приносящих страдания.
Только, кажется, она не понимала, что он следил за ней так же, как она следила за ним…
«Когда уже станете серьёзными?!» — звучал в голове беспокойный голос Хиновы. Вопрос, брошенный ему в спину, в тот миг, когда он покидал их дом, в очередной раз доставив домой, уснувшую от усталости на внеочередном добровольном дежурстве Цукуйо. Она, Луна Йошивары, всегда отдавалась работе, не думая о себе. Днём и ночью защищала свой маленький мир. И ни разу не задумалась о том, почему иногда просыпаясь, не помнила о том, как попала в свою постель и почему в комнате пахло клубничным молоком, слишком прочно ассоциировавшимся с одним ленивым бездельником.
Хотя иногда у неё возникало ощущение, что он был в её комнате буквально только что. И ей, честно признаваясь себе, очень хотелось в это верить. И не хотелось возвращаться к реальности из этого ускользавшего мимолётного ощущения его присутствия рядом.
Так же как ему хотелось вдыхать и вдыхать запах её табака, почему-то исходящий от коробок с клубничным молоком, не пойми откуда бравшихся в холодильнике, ведь он точно помнил, что накануне вечером допил последнюю…
— Не иди за мной! — прикрикнула она на него не слишком искренне, возвращаясь в Йошивару. — Отвяжись, слышишь?
— Эй-эй, зачем так грубо! — обиженно насупился он, но продолжал идти следом, на полшага позади. И вдруг с усмешкой то ли серьёзно, то ли издеваясь, добавил: — Не каждый мужчина в этом городе, даже такой как я, может позволить себе проводить домой одну из самых дорогих женщин Йошивары. — Он замолчал, и она, едва сдерживая смущение, а потому судорожно сжимая и разжимая пальцы рук в кулачках, позволяла себя проводить. Уже не впервые.
Луна ярко освещала им путь в темноте. И в сравнении с её светом, даже красные огни Йошивары тускнели в своей пестроте. Они неспешно, но всё равно слишком быстро в отличие от того, как бы им хотелось, добрались до её дома. Хинова спала и Сейта, конечно, тоже. В доме было темно. И только у порога одиноко висел светильник. Она замялась там, не зная, что сказать, как попрощаться или пожелать, чтобы остался. А он смотрел на неё своими необычными глазами и, казалось, всё понимал.
Он развернулся и махнул рукой, прощаясь. Но внезапно до его ушей донеслось…:
— Останься, — столь тихое и неуверенное, что могло показаться всего лишь мыслью или галлюцинацией, или просто свистом ветерка… да хоть бы и запутавшегося в красных фонарях царства блуда.
Он обернулся резко и наткнулся на её неуверенный взгляд…
«…серьёзными?!»…
И почувствовать себя женщиной, наконец, спрятавшись за самую надёжную и сильную спину, наверное, в целой вселенной?!
И перестать рисковать жизнью, потому что его ждёт, беспокоясь, его женщина?!
И не наблюдать за его леностью, потому что это лучше, чем сходить с ума от волнений, когда он снова сражался на смерть за чьи-то жизнь, лучше, чем думать, что если ему суждено погибнуть в бою, то она хотела бы умереть в том бою вместе с ним…
И не следить, просто загородив собой, чтобы она не вляпалась в неприятности из-за собственной гордости или в попытке всех защитить в одиночку, возложив на собственные хрупкие женские плечи посильную не каждому мужчине ношу, и чтобы больше не видеть её страхов и слёз…
Но разве не за это они друг друга…?!
Они фыркнули одновременно. Она сделала вид, что ничего не произносила, и всё ещё ждёт, когда он, наконец, уберётся восвояси. Он сделал вид, что ничего не слышал, отвернулся и, закинув руки за голову, отправился в Кабуки-чо, не оглядываясь.
Луна ярко освещала дорогу ночному путнику. А путник, не глядя под ноги, любовался ночным светилом, разгоравшимся всё ярче под его взглядом, будто это он отгонял от неё тьму. И им казалось, что в тот миг, они принадлежали только друг другу, что свет, соединявший их, создан их чувствами.
Однажды его путь в ночи и вечная борьба с тьмой закончатся, когда придёт рассвет. Однажды она сложит с себя взваленные на плечи обязанности, чтобы с небес спуститься на землю. И тогда они встретятся, чтобы больше не расставаться никогда. Вот тогда они станут серьёзными…