Глаз

 За раскрытыми окнами висели огромные темные облака, казалось дождь вот-вот пойдет. В серой комнате с высоким потолком сквозняк шуршал тюлью. Колыхались крупные листья лилии, стоящей на подоконнике.      

Сквозняк перелистывал страницы на раскрытых книгах, что лежали на черном столе. Где-то около стола тикали часы. За стеной шумела вода.       

На диване цвета сангины лежал Гоголь. Он вглядывался в стеллаж с книгами. В глазах рябило и плыло. Ничего не имело четких очертаний. Было несколько контуров: черный — очень размытый, предмет словно двоился, и выше — бледно-жёлтый — словно поле, чтобы вырезать бумажную одежду кукле. В этом всём угадывался силуэт чьего-то лица, но Коля делал вид, что не замечает происходящего и перевел взгляд на потолок. Пятна сохранились, словно стараясь воссоздать то, что видел только что.   

    Дышать было тяжело, но Коля старался не зацикливать на этом внимание. Как и на тихой тревоге, которая становилась всё сильнее, в след за отсчетом секундной стрелки. Она металась по всему телу, каждый шорох заставлял искать глазами, что это было. Но сил повернуть голову не было. Всё налилось свинцом. Пришлось принять, что в дверях стоял или на подоконнике сидел какой-нибудь патлатый мужик, который давным-давно мертв. Наблюдал, ждал пока он полностью отключится, чтоб отомстить. Часы отсчитывали время до этого момента. Каждую секунду этот звук бил по ушам и не давал уснуть.  

     Медленно моргнув, он заметил, что пятна сгруппировались в лицо мертвеца. Сальные, спутанные, вьющиеся волосы, заросшее занозами, серое лицо и желтые зубы. Гоголь закрыл глаза, но делу это не помогло. Тревожность трубила о том, что сейчас воспользуются моментом и унесут куда-нибудь, изобьют нашпигуют гвоздями и закопают там же. Рисовала в темноте этот силуэт и заполняла им всё пространство. Человек был одновременно везде: над головой, под диваном, вылезал из стеллажа и каждой книги, стоял за окном и на нем же сидел. Тиканье превратилось в ужасное эхо. 

      Коля глубоко вздохнул, тянувшееся болезненное ощущение схватило тело ещё сильнее. Выдыхать было страшно, ибо не позволяло твердое убеждение, что нож засадят под ребро. Переборов себя, он открыл глаза. Потолок был чист, но он все ещё воплощал собой «снег» по телевизору, с характерным шумом. Вскоре, все оттенки серого исчезли, остались только два массивных квадрата: белый и черный. Плоское лицо вновь вылезло. Покачав головой, он перевернулся, лицом к спинке дивана. 

      В прошлый раз он в таком состоянии смотрел на пол и видел пляшущих детей, что разговаривают с черепами и кидаются глазными яблоками. Ещё раз подобное наблюдать не хотелось. Гоголь осознавал, что ничего этого в реальности нет, но принять до конца не мог. 

      Спинка дивана казалась совершенно обычной, правда едва поменяла цвет на более синий. Он отчётливо ощущал чужие руки на спине и около шеи, тревога застыла в местах прикосновения. Что-то в голове беспокойно утверждало, что труп уже близок к завершению задуманного. Понимание, что в комнате никого нет– Фёдор принимал душ, да и в целом не зайдет без стука — не особо помогало делу. Кроме того, отсчет превратился в бесконечные удары метронома. Трудно было понять: есть ли кто-то за дверью и ждет ли он ответ.

       Из тени вновь появились волосы, и глаза, выдавился нос, а после, кривые зубы. Только в этот раз портрет был объемным и словно вырастал из дивана. Его улыбка дергалась. Комната заполнилась резким запахом гнили и алкоголя.       Во рту появился неприятный привкус горечи. Коля нерешительно сглотнул. Повернуться он уже не мог. Беспокойство бы его совсем сожрало, и воспроизводило на повторе ощущение вхождение ножа в тело и чужих рук на шее. Впрочем, последнее оно наглядно демонстрировало уже минут десять. 

      Гоголь вновь закрыл глаза, в надежде не видеть осточертевшее лицо. Тюль развивалась на ветру и шуршала. Чем здорово мешала успокоиться. Казалось, что труп лезет в окно. Словно, Женя нашёл первого убитого и пошел мстить за то, что втянул в эту трясину. Очевидный бред, но мысль не уходила, а лишь усиливалась. 

      В голове мелькнула мысль: «Если выколоть глаза, всё это прекратится». Ухватившись за идею, он коснулся глазного яблока холодными дрожащими пальцами. Веки слегка дрожали. Часы угрожающе тикали. Если не сделает до возвращения образа, то никогда не избавиться от него. 

      Медленно вставая с дивана, оглядывается: не вернулся ли? Опускать ноги на пол было страшно, вдруг откусит. Или дети утащат за собой. Разве будет это иметь смысл, если всё опять обернется провалом. Лишь бы никто не помешал. В квартире словно всё вымерло и остался лишь он один.

       В зеленой кухне темно и холодно, лишь лезвие ножа блестело в последних лучах. Тучи сгущались. Из крана капала вода. Взять нож у него вышло только на тридцатую каплю. После чего развернулся и быстро исчез обратно в своей комнате. Резко открыл дверь, и под метром часов встал около настенного зеркала. Еще раз коснувшись глаза, глубоко вздохнул. Листья лилии качались на ветру, а тюль надувалась как парус корабля. В зеркале отражался не совсем он. Лицо серое, безжизненное как стена за ним. Проведя пальцем по ножу, усмехнулся. Шуршали страницы книг на полу. Тикали часы.  

     Закрыв левый глаз, оставил на нем порез, что б пока избавляется от правого, кровавая пелена не давала появляться образу. По стене потекла струйка. От боли выступили слезы. Кто-то схватил за ногу. Времени медлить не было. Резким движением, прямо в раскрытый глаз, что пытался найти себя в зеркале. Оглушительный крик разрывает тишину. 

      Что-то холодное выпало из рук и с металлическим звоном ударилось об пол. Всё внутри раздирало от боли, и горячее, вязкое нечто текло по рукам, которыми он держался за голову. Вскоре голова ужасно начала ныть, словно сам он тоже ударился.  

     За раскрытыми окнами из висящих темных облаков шёл дождь. Капли бились об стекло. В серой комнате с высоким потолком сквозняк шуршал тюлью. Колыхались крупные мокрые листья лилии на подоконнике. Сквозняк перелистывал страницы на раскрытых книгах, что лежали на черном столе и полу. Едва слышно тикали часы. Около зеркала прислоненного к батарее в луче крови лежал, свернувшись в калачик Гоголь. Сквозь туман, видевший в отражении чьи-то ноги.

 И кто-то бережно коснулся мёртвыми руками щеки, разворачивая лицо.