говорила мне мама: костик, не ешь подозрительные грибы из рук подозрительного женьки

а я, дурак, и не слушал, теперь вот отдуваюсь, посмотрите: 

распластался на чужом диване, голый весь, штырит страшно, грибы не отпускают уже несколько часов. и этот, женька, сидит напротив на кресле и лыбится, черт бы его сожрал, лыбится, говорит: «ну чё, ещё будешь или всё?», а я даже встать не могу, не то что сказать ему что-то, вот ведь придурок. 

в детстве мы с мамой и дедушкой часто ездили после дождя до ближайшего леса, там, за деревней, где дедушка с бабушкой живут, и собирали грибы. самые-самые разные. я ни черта с тех пор не запомнил, потому что просто носил за ними двумя либо полные, либо пустые корзинки, они сами там между собой общались, эти взрослые, не интересно мне было вникать, что они там про грибы говорят. дедушка что-то однажды сказал, что есть и ядовитые грибы, вот это я запомнил. но так и не понял, зачем мы и их собираем. спрашивал — мама только глаза закатывала, а дедушка смеялся и говорит, что мне всех секретов не раскроет.

женька, что по соседству живёт, старше меня на два года, но мы всё равно всегда вместе тусовались во дворе. он считался авторитетом среди детей, хотя бы за то, что умел своровать у своего отца сиги и поделиться ими со всеми нашими. я их не курил, даже если пацаны кричали, как это круто и прикольно. запах сигарет у меня тоже, как у женьки, ассоциируется с отцом. вот только я этот запах ненавижу также, как эту ассоциацию, приклеившуюся к подкорке мозга с самого детства. не буду углубляться в эту тему, она всё равно невеселая.

женька и выпивку тырил, непочатые бутылки дешевой водки и иногда сидр, а на усмешки пацанов «хаха, опять у бати своровал?» обиженно цокал и заявлял: «да я на свои собственные купил, вы че псы». но всё то были шутки, никто не обижался. я и сидр не пил, не то что водку, но почему-то всегда был с пацанами и с женькой, в одних гаражах, смотрел, как они потом блюют в ближайшие кусты, а женька смеётся, да так громко, что с табурета падает — смеется, что пацаны пить не умеют. надо мной не смеялся, я же не пью.

говорила мне мама: не ешь, костик, подозрительные грибы из рук подозрительного женьки, и сейчас я думаю, что когда-то давно она сказала мне это не просто так. и не только про грибы. может я и раньше не пил и не курил с пацанами именно потому, что мама однажды сказала мне, что женька подозрительный. и что приносит он всё подозрительное. и что весь этот женька, старший меня на два года, подозрительный пацан, который только хитрые штуки всякие вытворяет, а у самого непонятно что в голове происходит. недоверие, мама, недоверие, вот что ты мне на самом деле внушила. почему-то я всегда твои слова всерьёз не воспринимал, думал: ну бред какой, грибы подозрительные, женька подозрительный. да он даже за грибами, как мы, не ходит!

ходит, как оказалось. по голове бы мне сейчас треснуть, потому что в восемнадцать-то лет можно было и свыкнуться с мыслью, что женька, чёрт пронырливый, не такой простак, каким пацаны считали его тогда, в детстве, у гаражей. думать надо было головой, когда он у подъезда меня встретил и предложил чайку погонять у него дома. не думал — вот и результат.

лежу голый на его диване, меня штырит от грибов, а женька сидит, новый чай заваривает, смеется.

женька тогда после девятого класса уехал, оставил своего старика, нашего соседа, совсем одного, уехал к родственникам в другой город, вроде, хотел поступать куда-то. я никогда не интересовался, как он живёт, да и к чему? мы не были закадычными друзьями, да и что там говорить — я и с пацанами нашими больше уже не дружил, разъехались кто куда. женька стал последним, кто уехал в поисках жизни поинтереснее, чем этот двор, где каждая псина знает, где ты только что поссал и что ты дунул.

а вот теперь, когда ему стукнуло двадцать, а его отец умер, царство ему небесное, нарисовался снова и переехал обратно, всё в ту же отцовскую квартиру. дедушка мой приезжал, проведывал его, они с его отцом вроде как дружили, вместе на рыбалку ездили. а потом нам с мамой рассказывал и восхищался, какой женька в отцовской квартирке ремонт сделал, евроремонт, вот это да! значит, деньги же откуда-то взял! молодец, работает наверняка! хотя деду женька так и не сказал, где работает и как живёт, раз остался совсем один.

мне не было интересно, как там живёт этот женька. ну живёт и живёт, ну вернулся, сделал ремонт, где-то работает, мне-то что? я вот школу заканчивал, университет себе выбирал, не до него мне было. но будто кто-то меня об этом спрашивал, конечно же нет. 

говорила мне мама: не ешь подозрительные грибы, костик, из рук подозрительного женьки, но кто ж знал, что под «грибами» и чай тоже считается. я просто шел домой с экзамена, когда увидел во дворе женьку: сидел на капоте своей новой черной тойоты, в телефоне копался. как вдруг завидел меня, окликнул, и я подошел. побеседовали. как в школе — нормально. как на работе — тоже нормально. а на чай зайдешь? я такой чай купил, дорогой чай, а в гости пригласить некого его распить, пойдешь? 

говорила мне мама… мам, ну дурак твой костик, самый настоящий, чего ты ещё хотела? 

это же женька. подозрительный наш женька. чай, ага, конечно. заварил что-то непонятное, напихал туда грибов непонятных, а я теперь лежу голый на его диване. диван дорогой, кожаный, ничего не сказать, лежать-то приятно, но не голым же!

мы просто пили чай, он спрашивал, куда я хочу поступать. улыбался всё время, да и выглядел очень прилично, в рубашке, в черных брюках. я пил чай и думал о том, что женька изменился. несмотря на то, что во дворе его по-прежнему кличут женькой, как собаку или нашкодившего ребенка, каким он всегда был в детстве. смотрел на него и думал: какой-то он неправильный женька. или теперь правильный? хрен их разберешь, поуезжают в свои города другие, а нам, старичкам местным, думать потом, как эти уезжающие меняются. дед всё восхищался, говорил: «ох женька-то тот повзрослел так! мужчина прямо», и я смотрел на женьку и думал: 

да. повзрослел. похорошел. но по глазам видно, что характер с его вечным желанием устроить какую-нибудь хитрую дрянь как был в детстве, так и остался. наверное, уже тогда я предчувствовал, что такой женька не нравится мне ещё больше, чем тот, что тырил у отца сиги и приносил пацанам на гаражи сидр с водкой.

я не сразу понял, почему мне жарко. не сразу догнал, почему голова кружится, в сон клонит. не сразу заметил, как женька тогда пересел ко мне на диван и начал раздевать, шептать что-то на уши, думал, ну опять лапшу какую-то вешает, это же он, придурок. мозг до последнего не хотел соображать, да и вовсе перестал, когда из сидячего положения женька перекинул меня в лежачее, диван раздвинул, сам начал раздеваться и облизывать мне шею. было щекотно и неприятно, как будто собака облизывает, честное слово. какие-то поглаживания начались, поцелуи. я даже не сразу понял, что что-то к губам прикасается — в сон клонило ужасно, только когда глаза раскрыл и так и замер: женька целовал меня и своими зеленющими кошачьими глазами смотрел в мои. не заметил, как он толкнул мне в рот свой язык. 

дальше — как в тумане. дальше — больно, неприятно. а ещё дальше, наоборот, — приятно, до умопомрачения, до криков, стонов, до искусанных пальцев. не помню, что было потом. 

проснулся — на диване. голый. вечер за окном, я проспал несколько часов.

и напротив сидит этот придурок женька. новый чай заваривает. плюнуть бы ему в лицо, да только тело не двигается. скоро ночь на дворе, а он и не думает меня отпускать домой. мама что подумает? даже не знает, куда я пропал.

— ну чё, ещё будешь или всё?

сверлю его наглую рожу и всё, и ничего больше не могу, тело так и не слушается. женька решил этот вопрос за меня, с новой кружкой чая опять пересаживается на диван.

эх, говорила мне мама: не доверяй, костик, женьке. не доверяй. ни его грибам, ни ему всему.

мама, я дурак.