Примечание
Я выражал свои эмоции в рисунках, все чувства выкладывал на листе бумаге. Каждый рисунок был индивидуален. Для меня это было выходом в другой мир. Мир, который я сам создал — постепенно, кусочек за кусочком, собирая пазл воедино. Все, что я не мог воплотить в жизни, я мог изобразить на бумаге. Для меня это было так же реально, ведь вот оно, передо мной. Я мог быть, кем пожелаю. Мне не нужны были друзья, близкие; страдая от одиночества, я погружался в рисование. В такие моменты я полностью отрешался от внешнего мира. Когда у меня было хорошее настроение, рисунки были светлыми, в розово-голубых тонах, как небо, окрашенное первыми лучами солнца. Но когда мне было плохо, из-под кистей резкими мазками выходили черные сгустки, не имеющие определенной формы. Так я выражал свою злость на самого себя. Я ненавидел себя за свою ничтожность, за то, что я так жалок. Вдавливая кисть в полотно, разбрызгивая капли красок по стенам, я позволял своему телу содрогаться, и эмоции брали надо мной верх. Я чувствовал, как разрываюсь на части, но старался подавлять свой внутренний крик. Однако с наступлением ночи сдерживаться становилось труднее.
Я терпел унижения от сверстников, издевательства и насмешки. Сначала мне было больно и неприятно получать такие грязные слова в свой адрес, к тому же, я ничего им не сделал, но после смирился, просто привык. И тогда им стало скучно. Они перешли на новый уровень: избивали меня после школы, отбирали деньги, шантажировали подставными фотографиями. Но я не имел такой силы и власти, как они, и был не в состоянии постоять за себя. Поэтому я смирился и с этим. Они думали, что смогут довести меня до самоубийства, ведь я такой маленький и слабый, меня так легко сломать. Но они ошибаются: я сильнее всех этих жалких подобий людей. Меня никогда не посещали мысли о смерти. Да, я хотел попасть в какой-нибудь другой мир, параллельную реальность, где нет сильных и слабых, где все живут тихой и незаметной жизнью, не создавая проблем себе и окружающим. Но после смерти такого нет — после смерти вообще ничего нет. Такие миры я искал в своих снах, а после изображал их на холстах. Казалось, протяни руку — и я окунусь в реальность, что сам создал. Но, прикасаясь к холсту, я ощущал лишь холод влажной бумаги.
Каждый раз, засыпая, я надеялся, что моя жизнь — это просто кошмарный сон, а мои сны — истинная реальность. Но, просыпаясь, я получал лишь новую порцию разочарования.
Однажды в моем сне появилась девушка. Тогда я впервые увидел во сне человека, прежде я был один, мог встретить лишь мелких животных, вроде белок, скачущих по деревьям. Она первая заметила меня, но не подошла, а пристально рассматривала издалека. В руках она держала светлую плетёную корзинку, но её содержимого видно не было. На волосах девушки громоздился венок из красных и оранжевых цветов, сами волосы были светлые, как её корзинка, а концы, собранные синей ленточкой, покоились на плечах. На ней было светло-оранжевое платье. Весь её вид придавал мне некую лёгкость на душе, и тепло, равномерно распространяемое по телу от самых кончиков пальцев. Ветер заставлял колыхаться пряди её волос, на лице застыла мраморная улыбка. Наши взгляды пересекались, но начинать разговор никто не собирался. Я боялся сделать лишнее движение, вдруг она исчезнет — растворится, как мираж. Во сне всё очень хрупкое, может пропасть в один миг. Но когда спустя пару дней я снова встретил во сне эту девушку, я понял, что её я никогда не потеряю. Незнакомка продолжала прогуливаться с корзинкой по поляне, расхаживать босыми ногами по влажной от утренней росы траве. Я продолжал сидеть вдалеке и молча наблюдать, боясь спугнуть её, как боятся спугнуть бабочку, севшую на цветок. Она была такой же легкой и воздушной, я не сводил с неё глаз. Эта картина наводила на меня спокойствие и придавала душевное равновесие, я чувствовал, как легко мне становилось дышать. Мне казалось, что я действительно обрёл своё место в этом мире.
Просыпаясь утром, я сохранял в памяти образ её улыбки, эта картина придавала мне сил, чтобы прожить еще один день в реальном мире. Я ждал возвращения домой, чтобы вновь встретить её. Мы молча наблюдали друг за другом, за небом, за деревьями. Облака постоянно двигались и меняли форму, деревья шуршали кронами, и можно было уловить тонкий свист ветра, проскальзывающего сквозь ветки и листья. Когда наши взгляды встречались, она улыбалась мне. Она была первой девушкой, которая подарила мне свою улыбку, поэтому я очень дорожил этими моментами. Возможно, именно она помогала мне двигаться дальше, продолжать жить, терпеть все унижения и издевательства. Благодаря ей я еще не был сломлен, меня спасали лишь мысли о том, что, перетерпев сегодняшний день, ночью я смогу увидеть её.
Такая жизнь продолжалась день за днём, неделя за неделей. Мне не казалось это однообразным, наоборот, эта девушка подарила мне частичку света в моем существовании. Я продолжал цепляться за эту нить, и только благодаря ей всё еще был жив.
Но сны — не единственное место, где я мог проводить своё свободное время. Иногда после окончания школьных занятий я оставался в классе ИЗО. Я мог расслабиться и погрузиться в рисование так же, как и дома. Никто не знал, что по вечерам, закрывшись в пустом классе, я провожу там своё время. Пожалуй, именно поэтому я чувствовал себя в безопасности. Ещё один небольшой мирок, где я мог спрятаться.
Но это было слишком прекрасно, чтобы оставаться таким . Моё место раскрыли, я в очередной раз был избит, а картины — изрезаны. Я не понимал, почему они так одержимы тем, чтобы забрать у меня всё то немногое, что у меня было. По дороге домой я много думал о том, что имел. Но у меня не было ничего, кроме иллюзий. К счастью, их они не могли разрушить. Лишь в эту ночь я действительно задумался о смерти. Когда ты действительно хочешь умереть, то становится все равно, что это лишь обрадует твоих ненавистников. Человеческая жизнь действительно хрупкая вещь, так же как и душа. Меня всегда что-то останавливало, я хватался за малую долю веры, что в будущем все будет иначе. И пусть надежда постепенно угасала, я не позволял людям сломить меня. Я хранил в себе злость, и она говорила, что я еще жив, я продолжал чувствовать. Я знал, что этот мир неправильный, но должен был приспособиться к нему, а не сбегать. Но почему-то в этот раз я не чувствовал злости, обиды за беспричинное избиение, лишь усталость. Да, я действительно устал от этой жизни. Устал бороться с неправильностью этого мира. Устал мириться с безнаказанностью. Устал. В такие моменты смерть кажется единственным выходом из круговорота подобных событий. Рассудок потихоньку начал пустеть, оставляя место лишь мыслям о смерти. Рельсы сейчас были словно дверью в другой мир, стоит за них ступить, как ты погрузишься туда, куда и желал. Без выхода назад, без сожалений. Не о чем сожалеть, не на что надеяться, нечего бояться. Доля секунды, никакой боли, ступавшей всю жизнь по твоим следам. Лишь на мгновение глаза ослепят фонари поезда, а дальше мрак, из которого уже не выбраться. Темнота, обвившая всё тело, такая тёплая. Ей нет ни сил, ни желания противиться. Однако что-то не позволяло сделать последний шаг. Я не мог понять, что держало меня. Мысли начали путаться, я отчаянно старался вспомнить. Какая-то маленькая, но важная деталь, из-за которой я жил всё это время. Одна меленькая деталь удерживало меня в шаге от смерти. Точно. Я просто не могу покинуть этот мир, ведь я обещал вернуться. Я каждый день обещал вернуться. Ведь та девушка все еще ждала меня. Ведь я махнул ей рукой на прощание, а она улыбнулась мне. Она подарила мне свою улыбку, значит, я просто был обязан продолжать жить.
Сигнал электропоезда окончательно привел меня в чувства.
В ту ночь мне приснился сон. В нем было всё, как и всегда: полянка, лазурно-голубое небо, бархатные облака и девушка, стоящая среди цветов. Ветер аккуратно поднимал и опускал подол её платья. На лице была та же улыбка, но в ней проскальзывала нотка тоски. Взгляд слегка поникший, словно в нем собралось множество сожалений, которые хотелось исправить, но каждая попытка проваливалась. Таким взглядом смотрят на бездомных животных, которых хочется приютить у себя, но ты понимаешь, что родители не позволят сделать этого. Казалось, ветер доносил до меня её безмолвные слова. Они пролетали мимо сорванными листьями. Среди мелкого колебания я улавливал каждое её слово. Это был язык, подвластный лишь нам. А может, этот мир специально так устроен. Когда ты понимаешь собеседника без слов, то чувствуешь крепкую связь с этим человеком, свободную от внешнего воздействия. И сейчас девушка просила меня подойти к ней. Мелкий блеск в её глазах отливал уверенностью в своих словах. Но даже если она этого просила, мог ли я себе это позволить? Подойди я к ней, она вмиг могла раствориться средь пушистых облаков, вознесясь к небу вместе с порывом ветра. Какое-то негласное правило удерживало нас от большей близости. Она была чем-то недосягаемым, пускай и находилась на расстоянии протянутой руки. Так почему она попросила нечто подобное?
Под гнетом сомнений я протянул руку и сделал неуверенный шаг, каким ступают на горячий песок. В ту же секунду земля содрогнулась под ногами. Я отпрянул назад, но было уже поздно. Мир начал разрушаться. Между мной и девушкой образовалась трещина, стремительно становящаяся все длинней. Постепенно, она становилась шире, образовывая расщелину. Расстояние между нами стремительно увеличивалось. Даже если мы продолжали видеть друг друга, трещина лишь напоминала о том, что этого недостаточно, чтобы стать ближе.
— …наша близость — иллюзия.
Её голос резко оборвался, а я очнулся весь в холодном и липком поту в собственной кровати. За окном только начало светлеть небо, где-то на горизонте проблескивала голубая полоса. Судя по всему, было около трех часов утра. В комнате стояла тишина, от чего стук сердца распространялся глухими отголосками. В ушах неприятно шумело, словно ночная мгла подбиралась со всех сторон. Постепенно я начал вспоминать свой сон, перед глазами проскальзывали образы, и ветер доносил одну единственную фразу девушки. Её голос доносился до меня словно с другого конца провода. Я вспомнил, как едва заметно двигались её губы, когда она произносила её. Это был первый раз, когда она заговорила. Меня охватило непонятное чувство, будто я упускаю что-то.
В ту ночь я так и не смог больше уснуть.
Дни сменялись один за другим, над полом кружил листопад календарных листов. Меня по-прежнему одолевало смятение, продолжая тяжким грузом висеть на душе. С тех пор во сне я встречал лишь пустую поляну и глубокую расщелину, напоминавшую о том, что это действительно случилось. Каждый раз, когда я смотрел на неё, мимо проносился голос той девушки. Я упустил её.
Фраза отчётливо въелась в мой разум. Но что же она хотела сказать этим? Неужели правда лежит на поверхности? Иллюзия — лишь искажение действительности. За ней прячется ложь. Вот почему нашу близость можно назвать поддельной. Мы находились по разные стороны стекла, смотрели друг на друга сквозь них и довольствовались этой ложью. Стоило попытаться пробить эту грань — стекло треснуло. А вместе с ним и весь мир развалился на осколки. Но иллюзией был весь этот мир. Память продолжает хранить в себе все то, что было утеряно, а картины способны перенести это в жизнь.
Я понял, как исправить ошибку: мне всего лишь нужно нарисовать ту девушку. Взяв чистый холст, приготовив нужные цвета и кисти, я снова закрылся на время от внешнего мира, полностью предаваясь рисованию . Сейчас, чтобы воссоздать дорогого мне человека, я каждым взмахом кисти приближал себя к цели. И в каждый штрих была вложена частичка моей души. В комнате витал запах красок и мокрой бумаги. Мои ладони были влажными от кистей, которые я сжимал. Резкие движения сменялись плавными, яркие цвета становились нежными. Мною двигало желание вновь встретить ее, потому я не обращал внимания на усталость и прелый воздух, от которого становилось дурно. Небо за окном тоже начало постепенно менять краски, обретая более темные тона. Горизонт озарился последним напоминанием о солнце, отразившись в небе полосой цвета персика. Начали появляться первые звезды, тусклые, словно светлячки, взлетевшие слишком высоко. И лишь с погружением улиц в полный мрак картина была закончена. Нанесены последние штрихи, добавлены мелкие детали — и передо мной портрет моей хорошей знакомой.
Сидя на стуле, заляпанном красками, я рассматривал черты её лица, которые во мраке луны будто оживали. Чуть повернутое лицо, обращенное к безлюдной поляне, освещалось дневными лучами солнца, оставлявшими мелкие веснушки на её щеках. Выражение лица было бесстрастным, и лишь голубые глаза, блестящие, как вода, отражавшая солнце, собрали в себя множество эмоций. Губы чуть приоткрыты, словно только что испустили выдох, наполненный беспокойством. На плече покоились мягкие волосы, собранные синей лентой. Казалось, от девушки исходил аромат свежеиспеченного хлеба.
Предавшись мыслям, я начал погружаться в сон, поэтому решил отправиться в постель. Одарив новую сожительницу беглым взглядом, я прижался к подушке. Её прохлада пленила меня, и спустя мгновение за луной девушка наблюдала в одиночестве.
Не было никаких снов, лишь темнота, окутавшая меня чем-то тёплым. Она словно укрыла меня одеялом, стараясь заманить в свои владения. Проснулся я уже днем, но казалось, что я и вовсе не спал. Бессонные ночи кажутся лишь мгновением. Первое время я надеялся, что удастся еще раз уснуть, но, как бы сильно не хотелось, как бы не раскалывалась моя голова, сон не шел. Однако вставать с кровати я не собирался еще какое-то время. В какой-то момент мой взгляд проскользнул по картине, и за это короткое мгновение я уловил в ней некоторые изменения. Медленно поднявшись с кровати, я подошел к полотну. Сначала я думал, что не до конца отошел ото сна, но голова уже прояснилась, я был абсолютно бодр. Это происходило наяву: моя картина изменилась. Маленькая, но очень значимая вещь, поменялась. Её улыбка. Я не рисовал её. Когда я ложился спать, её губы были слегка приоткрыты, но ничего, что напоминало бы улыбку, даже слегка приподнятых уголков не было. Всё остальное осталось прежним.
Весь оставшийся день я не выходил из комнаты. Я рассматривал картину, сидя на своей кровати, до самой ночи, пока не отключился.
Кто-то звал меня. Из сердцевины темноты доносился чей-то теплый голос. Он словно обрел форму и пытался выбраться. "Ты близок", — твердил он из недосягаемых глубин. Не за что было ухватиться, я не видел даже собственных рук. Казалось, я не могу почувствовать даже собственное дыхание. Бесформенное ничто поглотило меня, не оставляя шанса выбраться. Я проснулся, пытаясь закричать.
У меня началась бессонница. Стоило мне прикоснуться к подушке, мои глаза смыкались. Но сон не шел, я четко контролировал свои мысли, они буквально не позволяли мне заснуть. Множество фраз принимали форму тягучей ленты, обхватывая мои запястья, и тянули меня в реальность. Открывая глаза, я вновь и вновь вглядывался во мрак комнаты. Мне казалось, я могу различить множество глаз на потолке. Они поочередно моргали, постоянно находясь в движении. Их зрачки нервно дергались, а белки обрамляла красная паутинка кровеносных сосудов. Все в комнате начинало двигаться, покачиваться, словно на волнах. И среди всего этого хаоса лишь полотно стояло не шевелясь. Я не мог четко разглядеть лицо девушки в темноте, но я точно знал, что улыбка так и не сошла с её лица. Иногда мне казалось, что с каждым днем уголки её губ поднимаются все выше. Но, естественно, на это влиял лишь мой недосып.
Я понимал, что начинал сходить с ума из-за недостатка сна. Но никакие снотворные не помогали мне заснуть надолго. Через пару часов меня пинком вышвыривало в реальность. Казалось, если я приму еще больше этих таблеток, то однажды просто не проснусь. Может, это и к лучшему. Стоило в моей голове проскользнуть таким мыслям, как я вспоминал, что у меня еще есть незаконченные дела. С восходом солнца я продолжал копаться в тайне собственной картины и девушке, что была изображена на ней. Я был обязан понять значение её слов, я должен был найти способ вернуться к ней. Но сначала я потерял её во сне, а потом я потерял и свой сон.
Я не понимал, что делаю не так. Не с кем было посоветоваться, ведь даже мои галлюцинации не были способны говорить. Я сотню раз раскладывал всё по полочкам, анализировал свои действия и обдумывал возможные варианты исхода. Но ничего, что вело бы к истине. Казалось, мир просто решил отнять у меня все. Но я не знал, куда мне тогда деть свою жизнь. Я не мог умереть, но и не мог жить. Быть может, я уже умер? Нет, ущипнув себя, я почувствовал боль. В голове проскальзывали различные мысли, но усталость не позволяла ухватиться ни за одну из них. Апатия полностью охватила моё тело и разум.
Разбросанные по полу кисти будоражили моё сердце, в котором отзывалось какое-то теплое чувство. Может, порисовать?
У меня не было идей насчет того, что именно стоило нарисовать. Я совершенно ничего не чувствовал, а значит, мне нечего было переносить на холст. Перед глазами стояла белая пелена. Я попытался встать с кровати, но закружилась голова, и я рухнул обратно. Хоть вторая попытка и увенчалась успехом, я все еще чувствовал себя неуверенно на ногах. В теле была жуткая слабость, мышцы затекли и отказывались двигаться. Хотелось есть, но вид еды вызывал отвращение. При каждом моргании я успевал провалиться в подобие сна.
Я сел на стул возле чистого холста и бессмысленно уставился в белое пространство. Казалось, оно поглощает меня. Стоило мне протянуть руку, как я провалился бы в мир пустоты. Зато в отличие от моих последних «снов» этот мир был белый. Белая пустота помогала разобрать поток мыслей в голове, которые скрутились, словно узел. Я начал засыпать с открытыми глазами. Стоило мне потерять сознание, и казалось, что я действительно рисковал больше не проснуться. Я начал бояться засыпать.
Мне стоило выпить кружку зеленого чая.
Вернувшись к холсту, я мог более уверенно сжимать в руке пока еще сухую кисть. Но я все еще не знал, что рисовать. Погрузив кисть в воду, я переместил её к зеленой краске и провел первую линию на чистом полотне.
Что мной двигало в тот момент? Не знаю. Возможно, сильное желание вернуть кусочек своей потерянной жизни. Я видел свои движения, но осознавал ли я их? В голове шумело, я не мог уловить то, о чём думаю. Значит, моя рука двигалась, следуя инстинкту. Внутри я четко представлял, что желаю увидеть на некогда белоснежном полотне. Каждый раз, когда я брал в руки кисть, я открывал свою душу наизнанку, я становился другим человеком, который мог выпустить своих демонов. Все в картинах передавало моё душевное состояние, даже, казалось бы, случайно поставленная клякса, имела своё значение. И без неё картина была бы неполноценна.
Я терял счет времени, когда рисовал. Я забывал обо всех естественных потребностях. Если бы меня кто-то окликнул, я бы не услышал. Если бы кто-то толкнул меня, я бы не заметил. Если бы меня кто-то убил, я бы не почувствовал.
Родители говорили, что я болен рисованием. Для них это было чем-то плохим, но они просто не могли меня понять. На самом деле, они даже не пытались этого сделать. Но разве плохо, когда человек полностью погружается в свое дело, если ему это необходимо? Я жил рисованием, черт возьми!
Черта. Черта. На холсте давно блистает трава с уже знакомой поляны. А небо сравнимо лишь с морем. Никакой расщелины, все так, как было всегда. Эту поляну я мог сравнить лишь с Раем, о котором читал в какой-то книжке. Казалось, краски приобрели запах вишни. Я не мог перестать его вдыхать. Пропали какие-либо звуки, движение в комнате прекратилось. Я перестал чувствовать под собой стул и боялся посмотреть вниз. Передо мной была почти завершенная картина, по правому боку — девушка. Навязчивый, но располагающий к себе взгляд был направлен на меня. Я не видел её движений, но чувствовал, как невидимо поднимается и опускается её грудь при каждом вздохе. Оставалось лишь подкорректировать цвета. Я почти закончил, видишь?
Оставались лишь мелкие детали, последние штрихи. От влажного полотна веяло холодом, но само изображение вызывало тепло. Я расслабил руку, и кисть упала на пол, издав тихий стук. Усталость накрыла новой волной, буквально повалив меня со стула. С головокружением я дошел до кровати и провалился в самый глубокий сон за последние дни.
Пустота. По-прежнему ничего нет. Мои сны больше не могут быть проводником между мирами. Я потерял последнее, что у меня было — собственные иллюзии. И это не во сне пустота — это во мне осталась лишь пустота.
Открыв глаза, я не чувствовал усталости, но и удовлетворения тоже. Тело было обмякшим, рука бессмысленно свисала с кровати и едва касалась ледяного пола. Если бы я мог плакать, то уверен, сейчас я бы сделал это. Может, я уже плачу? Нет, глаза сухие. Но я точно могу ощутить слезы, скатывающиеся по щекам. В груди что-то сжимается, какая-то бесформенная тень извивается внутри моего тела, сжимая и разжимая органы. Вдох. Выдох. Прошу, дай мне услышать твой голос. Что мне еще нужно сделать, чтобы вновь увидеть твою улыбку?!
Настал тот решающий момент, когда от одного, пускай и нереального, человека зависела моя жизнь. Я нуждался в ней. Я терялся в дебрях собственных мыслей и боялся окончательно потерять самого себя. Даже сны больше не являлись спасением. Так куда же мне стоило податься?
Мой взгляд пал на картину. Нет, не на ту, где изображена девушка, а на ту, с поляной. Если бы я протянул руку, смог бы ощутить влагу листвы? Повеяло бы в моей комнате свежим воздухом, что разбавил бы эту духоту? Вернулась бы та девушка на поляну, где не было никаких трещин? Я спустил ноги с кровати на ледяной пол. Неспешными шагами, словно растягивая момент, подошел к холсту. Голос девушки всплыл в моей голове, унося за собой тревоги и сомненья. Он словно капля краски, попавшая в воду, распространялся по разуму. Провел по холсту рукой – холодный и немного влажный. Я снял его с мольберта. Взяв его под руку, направился к выходу. На лестничной площадке было прохладно, стоял запах табачного дыма. Пройдя босыми ногами к лестнице, я направился прямиком на последний, тринадцатый этаж, где был выход на крышу. Он никогда не запирался на замок, точнее, может и запирался, только вот беспризорники всегда находили способ открыть эту дверь. С каждый этажом мои чувства менялись: от страха, что ничего не получится, до надежды, ведь это был последний вариант.
От того, как близко было теперь надо мной небо, закружилась голова. Ветер на крыше был более порывистым, чистый воздух врывался в мои лёгкие, заставляя их сжиматься от непривычки. Небо хоть и было серым, все равно слепило глаза, ведь это так отличалось от темноты, что была со мной все это время. Я поставил картину у края крыши, прислонив её к невысокому бортику. В каждом движении была какая-то сосредоточенность, но в то же время и легкость.
Прямо сейчас я мог попасть к ней. Я просто прыгнул бы в картину.
С каждой новой прожитой секундой я чувствовал прилив уверенности в своем плане. Не было ни одной мысли о том, что такое невозможно. Возможно. Она ждала меня, прямо там. Мне просто не хватало толчка. Она прямо там. По ту сторону полотна.
Вдох. Выдох.
Разбег.