День

Солнце освещает светлый кабинет вместе с находящимися в нём людьми. Только-только пришёл Сергей — ученик, который каждый день после уроков приходит на разговор к своему учителю русского языка, Александру Константиновичу. Сегодня у Серёжи снова не задался день — куча контрольных работ, он боится, что все провалил. Сердце будто сжали в кулак, дыхание прерывистое, глаза бегают, а потные ладошки трут друг друга. Учитель по традиции запирает дверь в кабинет, садится за парту рядом с учеником, поправляет свои очки и начинает разговор:

— Ты весь дрожишь. Я тебя пугаю?

— Нет.

— Тогда что тебя так тревожит?

— Контрольные. Сегодня было три контрольных. У меня всё поплыло перед глазами тогда, я такого не проходил. У вас когда-нибудь такое бывало? Я как-то написал, но я очень боюсь, что на самом деле там всё плохо.

— Да, у меня такое бывало. Серёжа, чего ты боишься? Тебя ругают родители за плохие оценки? Ты сам себя ругаешь за них? Или есть какая-то другая причина?

— Всё вместе. Мать меня бьёт за каждую двойку...

У Сергея начали слезиться глаза, а в горле — образовываться ком. Он пытался сдержать свои эмоции, но у него это очень плохо получалось. Александр это видел и поэтому положил свою ладонь на руку Серёжи, чтобы он почувствовал поддержку. Рука Серёжи так тряслась, что был слышен стук ногтей о деревянную парту. Он боялся. Боялся, что кто-то услышит, боялся, что его снова не поймут, боялся того, чего не знает сам, но в то же время ему так хотелось высказаться, выбросить все булыжники, которые он носит с собой. Да! Да! Да, его мать каждый день кричит и бьёт его, в классе его ненавидят, да! Да! Он ненавидит самого себя, он считает себя самым отвратительным и бесполезным существом на всём свете! Но он снова всхлипывает и продолжает говорить на отвлечённую тему намёками. Вдруг Александр Константинович поймёт его?

— И это же оценка знаний. Я должен хорошо учиться, иначе...

— Иначе? Иначе ты плохой?

Да! Продолжайте в этом направлении! Сергей замотал головой, но другого ответа не дал. 
Его что-то удерживало, что-то не давало всё рассказать, будто на него наложили заклинание немоты. Но ведь за ней столько всего скрывалось, почему он не может прямо здесь и сейчас выкрикнуть всё? Да, он хочет умереть. Да, он бьёт себя каждый день дома, он пишет предсмертные записки и потом сжигает их. Да, он это делает. Всё это на самом деле было комом в его горле. Слова, которые он не может высказать. Почему, ну почему нельзя это сказать? Почему не получается?

— Это похожее, но что-то другое, да?

Серёжа кивнул. Александр Константинович заметил, что его ученик всё время давит свою кожу ногтем. На самом деле Сергей специально открывал свои руки, чтобы это было заметно.

— Зачем ты это делаешь?

Но заклинание всё ещё работает.

— Что я делаю?

— Зачем ты давишь себе кожу?

Серёжа не ответил. Слёзы начали капать, нос шмыгать, а руки только сильнее давить друг на друга ногтями. У кома в горле будто выросли когти, которые всё дерут на своём пути. Заклинание, чёртово заклинание! Он хочет, он знает, что хочет сказать, но не знает как.

— Серёжа, ты приносишь себе боль. Ты себя так наказываешь? Тебе это нравится? Ты так сдерживаешь слёзы?

Серёжа кивнул только на третий раз. Хочется кричать, но голос будто исчез.

— Не нужно этого делать. Тут тебя никто за слёзы ругать не будет.

Мужчина взял мальчика за руки и крепко их сжал, после чего стал медленно и нежно гладить. Серёжу это немного пугало, но он чувствовал что-то родное. Тут его действительно выслушают, не нужно бояться. От этих мыслей слёзы стали литься ручьём. Сергей не переставал плакать, он вырвал одну руку, чтобы вытереть их. Это было практически бесполезно, ведь он перестал плакать только через несколько минут.

— И куда ты в таком виде пойдёшь? Посидишь со мной некоторое время, успокоишься до конца и пойдёшь. Хорошо?

Серёжа кивнул и продолжил вытирать своё лицо рукавом. Тут его никто не будет ругать. Тут не накричат. Тут его любят по-настоящему, он тут важен.

— Не три глаза, они и так у тебя красные. Дай мне свои руки, чтобы ты ничего себе не поцарапал.

Учитель снова взял руки ученика, и они просидели так пару минут. Александр гладил большим пальцем одну из рук Серёжи, пытаясь его успокоить. Спустя несколько минут Серёжа собирается выходить из кабинета, но его останавливают.

— Постой. Давай заведём традицию — обниматься после каждой нашей встречи. Сначала это будет казаться странным, но это действительно помогает.

Некрепко обняв своего ученика, Александр вздохнул. Сергей не понимал причины этого вздоха, но он боялся, что учителю просто надоело возиться. Но если бы ему надоело — говорил бы он такие успокаивающие слова, касался бы его так нежно? Он никогда не чувствовал чего-то более ласкового, чем слова и касания Александра Константиновича.

— Будь аккуратнее. Тебе повезло, что тебе попался я. Учителя — это те же дети, но с большими возможностями. Ты — их проблема. Им сказано доложить — они доложат. Больше никому не говори о своих проблемах, хорошо?

Сергей кивает и уходит со слабой улыбкой на лице.

Солнце освещает светлый кабинет вместе с находящимися в нём людьми. Только-только пришёл Сергей. Идя по коридору, он представлял разговор с Александром Константиновичем и не успел он дойти до кабинета, как слёзы начали наворачиваться на глаза. Ему стыдно, но ему так больно. Сегодня у него снова не задался день — над ним сегодня активно издевались. Выбрасывали на пол всё содержимое сумки, давали подножки, подзатыльники, кричали, оскорбляли, потешались, напоминали, кто он такой на самом деле.

— Здравствуй, Серёжа, садись.

Александр Константинович по традиции запирает дверь в кабинет, садится за парту рядом с учеником, поправляет свои очки и начинает разговор:

— Что теперь случилось, Серёжа?

Пытаясь подобрать слова в ответ на вопрос, Серёжа заплакал, закрыв лицо руками. Заклинание ещё работает. Как же, как же обо всём рассказать? Никаких слов великого и могучего не хватит, чтобы описать всю его боль от кровоточащей раны в душе. Он ненавидит себя, лучше бы он исчез, одноклассники лишь говорят правду. Правду, правду! Он достоин всего этого, достоин! Поэтому он не должен жаловаться на своё состояние, он и так занимает столько времени у учителя, а ведь у него есть семья: жена, дети, которые ждут его; у него ещё столько бумажных дел тут, в школе. Жалкий Серёжа лишь мешает ему. Но как же хочется избавится от этих булыжников, лежащих за душевной раной. Он так и не нашёл слов, чтобы описать то, что с ним случилось сегодня. Нет, не то, что случилось сегодня. То, из-за чего он пришёл, то, с чем он живёт каждый день. Он почувствовал руку учителя на своей спине. Тут нечего бояться, но он занимает столько времени. Тут можно выговориться, тут успокоят, но что чувствует учитель? Вдруг на самом деле он ненавидит каждое внеурочное время с ним?

— Серёжа, тише. Случилось что-то серьёзное?

Серёжа замотал головой, продолжая закрывать своё заплаканное лицо.

— Ну я же вижу. У меня натура такая: вижу плачущего человека — хочу ему помочь. Чем я могу тебе помочь? Хочешь, я обниму тебя, ты сможешь выплакаться мне в плечо? Скажи мне, что случилось? Тебя кто-то оскорбил?

Серёжа, ещё горше заплакав, кивнул. Ну как же вы не видите проблему, Александр Константинович? Разве не видно, как из груди льётся кровь, а из глаз — чёрная ненависть?

— Хочешь, я вызову родителей тех...

Мальчик резко замотал головой. Ни за что. Станет только хуже. Если он вызовет их родителей, то придётся вызвать и мать Сергея. Это ни за что нельзя допустить. Пусть ему отсекут голову, но мать не должна узнать, что с ним происходит.

— Тогда скажи мне, как тебе помочь?

Сергей начал напоказ давить себе ногтями на кожу. От прошлой встречи остались ранки. Он знал, как Александр Константинович отреагирует. Он сразу же взял руки мальчишки и крепко их сжал.

— Прекрати!

— Я НЕ МОГУ!

Вырвался крик из всех ран кровоточащей души Сергея. Он не может. Они оба поняли, что он не может. Сказать всё. Ему не даёт совесть. Ему не даёт ненависть к себе.
 
— Я не могу, я не могу, я не могу... — плакал Серёжа, пока его руки крепко держали и гладили большими пальцами.

Сергея крепко обняли и не отпускали ещё несколько минут. Здесь нечего бояться. Ему не надоело. Было ощущение, будто дыра в душе стала кровоточить чуть меньше, а пара булыжников упала.

Спустя несколько минут Сергей собрался и ушёл.



Тучи затмили всё небо вместе с солнцем, поэтому сегодня кабинет выглядел особенно серым. Только-только пришёл Сергей с опозданием на пятнадцать минут. Сегодня у него не задался день — над ним снова издевались, а после школы взяли на «слабо» и избили. Было ощущение, будто дыра заняла место души. Дыра больше, чем сама душа, и всю её заняли тяжёлые и грубые камни. На лице — синяк и снова слёзы. 
 
— Серёжа, что с тобой случилось?

Александр подбегает к мальчику, запирает дверь и крепко его обнимает, начинает гладить по голове. Сам мальчик начинает рыдать, громко рыдать. Как же он должен быть мерзок сейчас. Он сжал руки в кулаки, но он не чувствовал ногтей, как бы сильно ни сжимал их. Серёжа крепко обнимает учителя, но не перестаёт рыдать. Всё, что было в нём, — сердце, душа, нервы — всё разбито, и осколки превратились в неподъемные булыжники. Он гниёт заживо, это нельзя отрицать. Ему хочется выйти из этого состояния, но выхода не существует. Он родился таким, он навсегда останется таким — жалким, ни на что не способным, мерзким, ужасным, достойным только ударов и оскорблений. Появляется ощущение, будто заклинание начало спадать, и Сергей сразу же этим пользуется:
 
— Я ненавижу себя, Александр Константинович, ненавижу. Я хочу умереть, я ужасен! Я — бездарность, я ни на что не способен!

В ответ он лишь получает шёпот учителя:  
 
— Глупец, глупый, глупый мальчик...
 
— Да, я глуп, я невероятно туп, обезьяна умнее меня...
 
— Прекрати!

Разве не видно кровь, что льётся из груди? Ненависть, что льётся из глаз? Собой они смогли бы заменить целый водопад. Больше нет света. Осталась лишь одна тьма. Спасите его, Александр Константинович. Подайте фонарь, дайте бинты, помогите. Но он лишь крепче его обнимает, целует в макушку и гладит по спине.

— Почему вы говорите мне прекратить говорить правду? Обезьяна умнее меня, мышь храбрее меня! Каждый лучше меня. Во мне ничего нет: ни таланта, ни смелости, ни навыков, ни знаний...

Александр ласково улыбается, как будто отец при виде своего маленького ребёнка.

— Серёжа, ты говоришь не правду. Ты не представляешь, какие ужасные вещи ты говоришь. Тебе же нравится математика, да? Помнишь, как в классе было четыре варианта, а тебе давали отдельный пятый? Помнишь, как ты мне рассказывал о проблеме перебора? Я даже никогда не задумывался об этом, а ты столько прочитал об этом!

— Но я же не решил эту проблему, я просто знаю о ней...

— Ты знаешь о ней, это уже знания, о которых ты говорил. Сколько людей слышали об этом вопросе?

— Я всё ещё остаюсь трусом, Александр Константинович.

— Какой же ты трус, Серёжа? Ты рассказал мне обо всём, что лежало у тебя на душе. Ты же сам знаешь, насколько это трудно сделать. Ты не глуп и не трус. Ты прекрасный человек, Серёжа. Всегда помни это, не смей тьме поглотить твою душу. Обещай мне это.

— Обещаю, — с улыбкой на лице сказал Серёжа, вытирая слёзы.

Спустя полчаса Сергей собирается и уходит из кабинета.

Солнце освещает светлый кабинет вместе с находящимся в нём человеком. Александр Константинович тихо плачет у парты. Утром ему сообщили, что погиб ученик, у которого он преподавал русский язык — Сергей Иванович Яхонтовый. Погибший оставил записку рядом с собой: «Простите, я не смог». Никто не знал, что она значила.

Он тихо завыл себе в ладони.

Сегодня у Александра Константиновича не задался день.