Примечание
Он медленно открывает глаза, щурясь. Его будит мать тихим и нежным голосом: «Антон, Антон... Антон, вставай, ты так весь день проспишь». На самом деле он был бы не против и проспать весь этот день. На большее у него нет сил. Большее он не может. Но Антон опирается на руки, его мать помогает ему сесть в коляску. Он ничего не может сделать сам, он бесполезен. С такими мыслями Антон живёт уже какой день. Удачное окончание школы, поступление в университет — это осталось лишь в мечтах. Он ни на что не годен. Он — мусор. Антон видит, как в окне играют дети, и у него душа начинает рваться на части. Дети... хочется переломать им ноги — в мясо, в кровь, чтобы ничего от них не осталось. Челюсть сводит от этого чувства. Но это желание лишь мимолётное, и на его место снова приходит печаль. Тоска о тех временах, когда он мог бегать точно так же. На окне тем временем умирала одна шлюмбергера.
И тут на телефон приходит сообщение. О, он надеется, что это Пётр. Кто такой Пётр? Его друг, они дружили с ним ещё до аварии, когда Антон ещё мог что-то делать сам, без чьей-либо помощи. Они никогда не видели друг друга, и это отлично. Такой замечательный друг не должен знать, с каким мерзким существом общается.
«прив, чё дел?»
Да, это Петя, определённо Петя. Другого варианта и быть не может. Антон берёт телефон, слабо улыбается и печатает сообщение в ответ. Если он не проспит весь день, то весь день просидит с телефоном. Это единственное, что хоть как-то ему ещё приносит удовольствие. Антон кладёт телефон в карман и направляется в ванную комнату, к зубной щётке. Он ненавидит передвигаться. Все эти скрипы и скрежет коляски, напоминающей, кто он такой. У него снова сводило челюсть от злости, а всё тело было напряжено. Антон направлялся в ванную комнату рывками, хотя это ничем не могло помочь. О, наконец-то. Он доехал. Чистит зубы, еле-еле двигая рукой, и снова слышит уведомление о сообщении. Снова достаёт телефон и видит:
«живой? Живой, значит всё хорошо. Я норм. Чем займёмся сегодня?»
Антон снова улыбается, но уже со слезами на глазах. Легко так говорить, когда у тебя всё отлично. Когда ты можешь ходить! Когда ты не чувствуешь каждый день, что тебя тут не должно быть! «Живой, значит всё хорошо»... Тогда можно считать, что он мёртв. В груди такая пустота, что её ничем не заполнить, там тьма. Тьма, в которой утопает он сам. Мёртвый и разлагающийся, да, это определённо так. Мёртвый, бесполезный , разлагающийся, балласт, мерзость..!
Он достаёт лезвие из кармана и проводит по запястью. Не плачь, тряпка. Резкая боль слабо приводит его в чувство, и он режет снова. Ладно, ладно. Нужно успокоиться. Он успокоился. Он спокоен. Он не плачет. Он не заплачет. Слёзы ничем не помогут, они лишь больше показывают, насколько он жалок. Антон кладет лезвие в карман и убирает кровь ватным диском, потом пряча его в другой карман. Мерзок. Его руки трясутся от его же мерзости, и слёзы снова подступают к глазам. Жжёт, но нужно терпеть, не плакать. Он направляется обратно в свою комнату, где его поджидает завтрак от матери. Каждый день, каждое утро его ждет завтрак, приготовленный мамой. Думая о своей матери, Антон морщится. Ему теперь всегда больно смотреть на её лицо. Оно всегда наполнено сочувствием, горечью, болью, желанием помочь. От этого душа только сильнее рвётся. Нужно срочно отвлечься. Что на тарелке? Обыкновенные бутерброды, совсем крошечные, как его желудок. Он практически не ест, поэтому и наедаться стал быстрее. Или это из-за чего-то другого? Он не знает. У него нет аппетита, это факт. И тут, вспоминая, что сообщение его друга так и осталось без ответа, он резко берёт свой телефон, с задней стороны которого прилипла окровавленная вата, и отвечает... Отвечает обыкновенным:
«Не знаю»
Бесполезен, даже не может предложить что-то. Как же он отвратителен. Пусть сдохнет наконец! Сдохнет, сдохнет, сдохнет! Сдохнет. Ему нет смысла жить. Он никогда уже не встанет. Никогда. Он навсегда останется таким. В коляске. Без возможности сделать базовые вещи самому. Слёзы снова наворачиваются на глаза, а в горле — ком. Антон снова достаёт лезвие и режет своё запястье. Он плачет, в горле будто скребут кошки, а в глаза налили кислоту. Режет снова — не помогает, становится только хуже; он ничего не чувствует. Режет, режет, режет — ничего не помогает! Он должен умереть! Как же он мерзок! В слезах, в соплях, в инвалидной коляске, какой же отвратительный вид, его так и нужно пнуть и избивать, избивать! Антон громко всхлипывает и дрожащими руками печатает:
«Я правда не знаю»
Пустота в груди всё разрастается, а сердце сжимается до боли. Ногтями расцарапывает своё лицо, свои руки, берёт лезвие и режет ещё глубже. Его тянет вниз, и он видит только один выход отсюда. Слёзы становятся горячими, и они не останавливаются, как и кровь с его запястий.
«эй, чувак, с тобой всё норм?»
«Нет, со мной ничего не норм»
«Я хочу умереть. Я не знаю, что делать, помоги мне, прошу»
Пока Антон печатает это, он тихо это шепчет себе ещё много раз.
— Помогите мне, помогите мне, помогите мне, пожалуйста, прошу, помогите мне....
Его руки уже не просто дрожат — они трясутся, что телефон чуть не выпадает из рук. Трудно печатать с такими руками, ещё с кровоточащими запястьями и лезвием в другой руке.
«ты серьёзно?»
«Да. Помоги мне. Я резал себе запястье, я ничего не чувствую»
«слушай, ты только не паникуй, только не паникуй. Всё будет хорошо, всё будет чики-пуки и чики-дрики.»
«Я ОЧЕНЬ хочу умереть, я чувствую себя бесполезным куском дерьма. Петь, Я ХОЧУ УМЕРЕТЬ ПРЯМО СЕЙЧАС»
«УСПОКОЙСЯ, НЕ СМЕЙ ЭТОГО ДЕЛАТЬ. Всё. Успокойся. Давай, ты сделаешь это после того, как мы закончим разговор, договорились?»
Антон начал только сильнее рыдать. Вот, никому он не нужен, даже самый лучший друг не против, чтобы он умер. Вот, их разговор закончится — и он умрёт. Наконец. Но он не заканчивался. Уже пришла мать, чтобы принести обед и полить вянущую декабрину, Антон спрятал свои порезы за рукавами и слёзы вытер ими же. Уже пришла мать, чтобы принести ужин, а разговор всё не кончался. Не прекращался, а Антон сам не успел заметить, как отвлёкся и перестал плакать, перестал резать себе кожу. Как же болели глаза, как же клонило спать после этого. Но они договорились.
«спокойной ночи»
Они договорились.
«Спокойной ночи»
Они договорились. Антон начинает молча плакать, изредка тихо всхлипывая, весь в тряске берёт лезвие и подносит к своему запястью. Они договорились. Как только кончается разговор — Антон делает это. Внутри него уже ничего нет, одна пустота. Пустота поглотила всё. Уже ничего не болит. Но он продолжает трястись и сомневаться. Вот именно когда нужно было это сделать, пришли сомнения, вот именно сейчас, когда это не нужно, почему?! Он уже никогда не встанет. Это сказано всеми врачами. Он никогда не станет полноценным членом общества. Он навсегда останется инвалидом. С недугом. Навсегда. Его мать когда-нибудь сляжет, и он станет загнивать, потому что не сможет встать сам. Лучше умереть быстро сейчас, чем медленно и сквозь всю боль потом. Пётр? А он найдёт кого-то получше, чем вечно ноющего мелкого пацана. Да, все их разговоры сводятся к нытью, хотя он только сегодня решился полностью раскрыться. Но сегодня это было необходимо. Сегодня — особенный день.
— Помогите мне...
Тихо шепчет он перед тем, как надавить лезвием на кожу. Сегодня будут последние порезы. Выход, вот он, выход. Его поглотила тьма, и она ликует. Сегодня — особенный день. Но тут он слышит стук в дверь и инстинктивно отбрасывает лезвие под кровать, хотя дверь не открылась.
— Антоша!
— Что?
— К тебе кто-то пришёл, говорит, что его зовут Петя. Это же твой друг, да? Давай его впустим, он к нам в гости пришёл, к тебе так давно никто не приходил!
— Давай?..
Он пришёл? Нет, это определённо обманщик. Если это он? Что ему сказать? Не важно, главное успокоиться, где лезвие, где лезвие... Он же выбросил его, теперь ни за что не найдёт! Антон не перестаёт рыдать и решается бросить всё на самотёк. У него нет сил, чтобы что-то решать. Он закрывает своё лицо руками и начинает тихо рыдать. Как же болят глаза. Как же всё болит. Почему всё то болит, то перестаёт чувствоваться, будто он не в своём теле, будто он просто какой-то наблюдатель? Почему он не может жить нормально?!
— Антон!
Он слышит оклик и резко оборачивается. Он не знает, кто это. Но ему знаком голос. Это Пётр. Это Петя. Он пришёл. Он в самом деле пришёл.
— З...З...зачем ты при...
Голоса уже не было, вместо него — мерзкие хрипы.
— Зачем я пришёл? Ты же сам написал! Покажи руки!
Пётр подбегает и крепко хватает за руки. Он хотел убрать рукав, но Антон зашипел от боли — рукав прилип к ранам.
— Тише, я аккуратно...
Петя действительно попытался аккуратно убрать рукав, но это все равно было больно. Увидев раны на руке, он открыл рот в ужасе:
— Что за...
— Тише, моя мать рядом.
Он перешёл на более тихий тон, почти шёпот:
— Что это за хрень, чувак? Это реально ты сделал?..
Антон лишь кивнул в слезах.
— Слушай, ты только это, не надо... Где у вас находится аптечка?
— В-ванной комнате.
Петр побежал в ванную комнату, оставив Антона одного со своими мыслями. Как же он отвратительно выглядит сейчас. Он ненавидит себя. Ненавидит. Антон снова закрыл лицо руками и продолжил рыдать. Сердце сжимается, воздуха не хватает, он всхлипывает. Как же это всё мерзко. Через пару минут приходит Пётр с перекисью водорода и ватными дисками. Антон даже не убрал руки, хотя слышал шаги и открывающуюся дверь.
— Покажи руки. Снова. Прошу.
Всхлипывая, он всё-таки показал кровоточащие и дрожащие руки. Петя начал их обрабатывать, стараясь причинить Антону как можно меньше боли.
— А работа?..
— Возьму выходной. По семейным обстоятельствам. У меня друг хотел умереть, какая работа, Антон, с дуба рухнул?
Дальше они просидели молча несколько минут. Пётр помог Антону лечь на кровать. У него был выбор: пойти лечь спать на диван в гостиной или лечь с Антоном. Он выбрал второе. Он не даст больше Антону сделать что-нибудь с собой. Не даст.
«Кстати, нужно будет полить тот цветок на окне», — подумал про себя Пётр, когда засыпал.