Флауи ненавидел свою жизнь. Дом, куда его когда-то принесла Фриск, саму Фриск из-за её слишком доброго и мягкого характера, её друзей, а именно всех монстров на планете. Да даже к себе, к жалкому цветку, обречённого на вечное существование он питал глубочайшее презрение.
Всё остальное его раздражало. Раздражал горшок, украшенный разноцветными сердечками, раздражал запах ирично-корисового пирога, да даже вид за окном. И вовсе не из-за того, что другие чувства были недоступны цветку, существовала какая-то иная причина, но какая именно, Флауи не знал.
Да и зачем, всё равно в этой временной линии ничего интересного больше не случится. Монстры выбрались на Поверхность, все счастливы. Все, кроме <b>него</b>.
От злости цветок чуть не разбил лозой одну из чашек, но с трудом удержался, остановив атаку в миллиметре от цели. В голове сразу промелькнул «светлый образ» Санса и один из его <s>страшных</s> гастер-бластеров, так что желание причинять вред посуде отпало само собой. Если чему цветок и научился после многочисленных битв с улыбающейся кучей костей, так тому, что старшего скелета злить — себе дороже. И Папайруса… Да и всех остальных из компании, которая образовалась вокруг Фриск во время её трижды проклятого путешествия.
Флауи помнил, что в первый раз, когда они встретились, то есть ещё до того момента, как восьмой человек узнала о способности сброса, она выглядела весьма и весьма потрёпанной: кровавые подтёки из-под бинта, полуприкрытые слёзные глаза и порванный свитер. Цветок полагал, что убить человека можно с одного удара, но чтобы позабавиться, оставил ей одно очко здоровья. Так бы он её и убил, но пришла Ториэль… и всё завертелось.
Иногда Флауи от нечего делать задавался вопросом: а что именно заставило Фриск забраться на Эббот? Наверняка не из-за желания спасти монстров, о которых сохранились воспоминания лишь в городских байках второй свежести. Цветок допускал мысль, что у восьмой упавшей была такая же причина, как и у первой, но сейчас это не имеет значения. Чара упокоилась под золотыми цветами, а о мёртвых вспоминать плохо нельзя. Зато Фриск можно ругать на чём свет стоит! Благо скелетов и её самой сейчас нет рядом.
Все в магазине, покупают что-то «к чаю». Да ещё с золотыми цветами наверняка…
<i>— Чара! Чара! Мама зовёт на десерт! Ты же пойдёшь, да? Там будет шоколадный торт, совсем как ты любишь!</i>
Цветок тихо выругался, оборачиваясь по сторонам. Ожидаемо, никого не было и Флауи удивился собственной бессмысленной паранойе. «Веду себя, как маленький ребёнок, — с презрением подумал он, успокоившись. — Хотя… я и есть ребёнок»
И не понятно от чего он снова похолодел. Когда он перестал быть тем ребёнком, наивность которого была поистине очаровательной, превратившись в того самого хладнокровного и бездушного Флауи, кем он сейчас и является? И что-то ему подсказывало, что это произошло не из-за простой потери души.
<i>— Каждый плохой человек может измениться, да? </i>
Путь геноцида. Последний коридор. Диалог с Сансом перед началом битвы. Конец, как и во всех остальных случаях — смерть. Флауи пытается доказать королю, что ему необходимо поглотить шесть душ, иначе человек, как бы это пафосно не звучало, уничтожит мир. Но Азгор как был белым и пушистым идиотом, так им и остался. Он умирает следующим, и Флауи, испытывая страшные угрызения совести, как никогда раньше, посодействовал в этом. Потом погибает под ударами ножа уже он сам.
— Уж лучше бы так всё и закончилось, — вздыхает он, всматриваясь в собственное отражение.
А сейчас он, вместо догнивания в Подземелье, находится в горшке и проклинает собственное существование.
— Не-а, не каждый. Не я точно.