Примечание
В начале этого учебного года в японскую старшую школу прибыл студент по обмену. Звали этого студента Федором Достоевским, и приехал он из России. Человеком он был приятной наружности, – несмотря на худобу и синяки под глазами, бывшие больше самих глаз, - что способствовало популярности среди учеников (в частности, учениц), и хорошего склада ума, что радовало учителей. В общем, мечта, а не студент.
Спустя две недели после перевода, Федора начали замечать в компании Осаму Дазая. Люди, мало знакомые с этими двумя, могли сказать: «Хорошая дружба!» И лишь наблюдательные понимали – это не дружба, это тихое соперничество.
Одним из таких внимательных являлся и Накахара Чуя. Имея, мягко говоря, натянутые отношения с Дазаем, он не упустил возможности познакомиться лучше с Федором.
«Враг моего врага – мой друг»
Другом Достоевского назвать было, конечно, сложно, да и врагом Осаму тоже, но тем не менее выстроить примерно хорошие отношения получилось (что, по каким-то причинам, напрягло Дазая).
И вот в один наипрекраснейший школьный день состоялся между Федором и Чуей занятный диалог:
- Можешь назвать парочку русских ругательств? – спросил Накахара, забавно наклоняя голову, что придавало ему сходства с котом.
- Ругательств? Зачем? – Федор приподнял бровь. – На родном языке уже не устраивают?
- Гораздо интереснее материть людей, когда они этого не понимают.
- Резонно, - согласился Достоевский и захлопнул книгу. В его голову пришла просто гениальная идея. – Ладно…
«Урок русской матерной культуры» для Чуи не прошел даром – в голове отложилась несколько новых ругательств. Некоторые из них показались Накахаре знакомыми, причем далеко не в качестве ругательств, но он решил, что носитель языка знает лучше.
***
С того разговора прошло больше месяца. Солнце ослепляло и заставляло изнывать от жары, но всё равно почти все ученики на обеденный перерыв выбрались во двор. Во избежание шума и солнечного удара – как со стороны звезды, так и со стороны не особо высокого рыжего субъекта, - Дазай засел в школе. Накануне он не удержался и дернул таки Чую за хвост – нечего свои патлы так отращивать! – и теперь Осаму всеми силами старается отсрочить раздачу люлей за подобные вольности. Кто бы мог подумать, что волосы у Накахары – слабое место? Вон как разнервничался!
Дазай подумывал о том, чтобы разыграть плохое самочувствие вследствие жары и уйти домой – и уроки пропустит, и шанс удариться ребрами о кулак рыжего гнева уменьшается. Дальше только выходные, глядишь, и Чуя успокоится. Но планам, конечно же, не было суждено сбыться – по коридору, уверенно и зло шагая, идет – несется! – сам объект раздумий.
- Дазай, мать твою! – эта фраза уже стала чем-то привычным, и не только для того, кому она адресована. Почти каждый в школе знает, что, если слышно это восклицание, значит, шатен опять что-то натворил, а рыж опять готовится его убить (чему вышеупомянутый только рад, но это немного другая история).
Все, что шло после этой фразы, Дазай с чистой совестью игнорировал – ничего важного он не пропустит; всего лишь пару ругательств и гневную тираду о несносности «бинтованного ублюдка».
- …люблю тебя! – Чуя резко переключился на те самые новые для него русские маты и злобно покосился на Осаму, понимая, что его не слушают. В ответ на этот взгляд Дазай удивленно распахнул глаза и уставился на «собеседника».
- Ты, прости, что? – русский язык шатен знал плохо, и только с подачек Федора. Стандартные фразы типа «привет», «как дела?»; немного ругательств – ах, любопытство! – и, конечно, признания в любви и комплименты. На удивление, абсолютно те же слова, но сказанные на другом языке, действуют лучше, чем звучащие на родном японском.
- Что? – Накахара приподнял бровь.
- Ты хоть в курсе… Видимо, нет, ясно, - шатен силится не смеяться, прекрасно понимая, кто так сказочно нае- обманул! гневного рыжа. – Ну, слушай…
Последующие несколько недель Чуя упорно злился на Федора, а Дазай настойчиво просил Накахару повторить те слова, что подсказал ему в качестве ругательств Достоевский.