К какому-то разу Зозим поняла систему и убийств, и выбора человека на роль жертвы.
Во-первых, человек должен быть достаточно несчастным, как выразился Ливерий, чтобы навредить себе, но без угрозы для жизни. И, конечно, все случайные и шутливые раны не считались.
Во-вторых, первый удар наносился только в естественную рану. Клинок выдавался магический, и человек «погибал» от малейшей царапины.
В-третьих, Зозим теряла рассудок от вида крови. Стоило первой капле упасть на её руки, и ничто не могло остановить её от изувечивания жертвы.
Демонесса не могла понять, происходило ли это из-за того, что клинок забирал лишь душу, но не жизнь.
Как бы там ни было, это не волновало её ни секунды.
Темнело, в маленьком домишке уже было невозможно разглядеть собственных рук.
Зозим сидела на столе, болтая ногами, и ждала, когда жертва испустит последний вздох. Слабое свечение, исходившее от Ливерия, выдёргивало из темноты очертания некоторых вещей.
Куски кожи с кровавыми следами от зубов ошмётками лежали повсюду; кровь ещё текла из развороченного живота; прямая кишка, завязанная на шее, уходила к потолку.
Наконец, трепыхающаяся душа дуновением ветра влилась в Зозим, и демонесса сжалась, хватая себя за плечи, от боли, разгоравшейся в лопатках. Ни хрипов, ни крови из прокушенной губы она не замечала, глаза застлало пеленой обморока.
Ливерий перехватил падающую демонессу за живот, возвращаясь в ад.