Падший рыцарь

Руна не сработала. Доспех не был разбит. Самсон ещё жив. Руна не сработала. Как ни была гениальна Дагна, её знаний и умений не хватило на то, чтобы уничтожить творение Маддокса-кузнец унёс свои знания в могилу.Руна не сработала, а Самсон всё ещё был жив. Переступив через труп Каллена, он решительным шагом направился к Инквизитору.

Андуин лежал на холодном, припорошенном песком и каменной крошкой полу храма и медленно приходил в себя, пока в голове гремела всего одна мысль-Что, во имя Эльгарнана, сейчас произошло?! Всё ведь шло как по маслу: они без потерь добрались до храма через кишащую моровыми тварями и бестиями пустыню, беспрепятственно проникли в самое сердце вражеского лагеря, даже битва начиналась так многообещающе-всего трое погибших солдат против, по меньшей мере, двух десятков убитых или раненых красных храмовников. А потом на залитую кровью "арену" вышел Самсон и руна, та самая руна, ради которой они столько всего сделали, не сработала, а только блекло сверкнула в узкой ладони Инквизитора, и затем прогремел.. взрыв? Ударная волна прикончила всех, кто имел неосторожность оказаться рядом с Красным Генералом в этот злополучный миг. Давление просто разорвало их тела, оставив окровавленные ошмётки и от рекрутов Инквизиции, и от храмовников, а самого Лавеллана от участи разделить их судьбу спас только вовремя наколдованный барьер.

В острых ушах звенело, а от редких бликов рассветного солнца, отражающегося в лириумных глыбах и том, что осталось от древних витражей, болела и кружилась голова, но времени на то, чтобы свыкнуться с этими чувствами у Андуина не было. Едва заслышав тяжёлые шаги, юноша потянулся к обломкам посоха, в надежде если не убить врага острым навершием, то хотя бы не попасть в плен живым, но тут же был отброшен от импровизированного оружия пинком в грудь. Послышался хруст рёбер, удар едва не отправил Лавеллана бороздить небытие Тени. В ожидании следующей атаки эльф поджал ноги к телу и закрыл голову руками, но удара не последовало. И это пугало.

–Прижмите Вестника к полу и держите.-приказал Самсон.–Хочу сделать Корифею подарок.

В семнадцать лет Андуин сорвался со скалы и сломал предплечье, да так, что боль в неправильно сросшихся костях до сих пор давала о себе знать. Тогда юный эльф думал, что когда из твоей конечности торчит осколок кости-это больно. В двадцать три года, на Конклаве он схватил древний эльфийский артефакт и получил метку. Сияющая трещина росла до тех пор, пока не был закрыт первый разрыв, обжигала многострадальную руку калёным железом, давая познать своему владельцу новые грани агонии. Сейчас Лавеллану двадцать четыре, и ему, тщетно пытающемуся вырваться из крепкой хватки храмовников, отрезают кисть, и это не идёт ни в какое сравнение ни с одной болью, что ему доводилось испытывать за свою не долгую жизнь.

Кривое со сколами лезвие кромсало мясо и царапало кости. Скрежет и отвратительное хлюпанье сопровождали вопли боли и издевательский смех рыцарей. В какой-то момент Лавеллану почти удалось вырваться из их цепких пальцев, но Самсон придавил его коленом обратно к тёплой и влажной от эльфийском крови плите, не намереваясь прерывать пытку.

–Держите крепче лопоухую тварь!–раздражённо прошипел он–И заткните его уже чем-нибудь, я блять сейчас оглохну!

«Затыкать» не потребовалось. То ли от шока, то ли от количества потерянной крови(предварительно наложенный жгут совсем не справлялся со своим предназначением) Андуин начал медленно притихать, пока крики не перетекли в жалобные стоны, а взгляд изумрудных глаз не затянуло пелёной слёз. На смену звону в ушах приходила глухая тишина.

Когда с линчеванием было покончено, а основные суставы и связки были разъединены, Самсон одним движением оторвал кисть от тех тонких полосок кожи и мяса, что ещё связывали ладонь с культёй, и с победным криком поднял конечность над головой. Его возглас тут же подхватили верные рыцари, и резонируя от многовековых стен и колонн, этот гвалт едва не взорвал ушные перепонки мученика, на время возвратив того в страшную реальность.

Не желая видеть ликование заклятых врагов, юноша отклонил голову на бок, пачкая обритый висок в тёплой и липкой крови, и тут же об этом пожалел. То, что осталось от руки выглядело просто ужасно: края раны рваные, будто нанесённые челюстями дикого зверя, а из ошмётков вен и артерий с разной ритмичностью вытекает кровь. Целой рукой Лавеллан попытался зажать обрубок, но мир для него померк раньше, чем он успел сомкнуть слабеющие пальцы на остатках запястья.

Храмовники не стали добивать Андуина. Вместо этого они зашили все раны, даже более-менее ладно скроили обрубок. Лечить эти рыцари умели и без всякой магии-не каждому из них хватало смелости после отмороженной конечности или сожжённой до углей кожи снова позволить хоть одному магу прикоснуться к себе, наложить даже самое необходимое для них самих заклинание. И всё же очнулся Инквизитор очень не скоро, а когда очнулся, попытался задушить себя шнуровкой доспеха. От смерти его спасло только то, что сил в ослабленном после пережитого теле осталось совсем не много, а за клеткой, в которую его кинули, постоянно следили.

Все попытки побега провалились ещё на стадии планирования. Вскрывать замки Лавеллан никогда не умел, а сделать это одной рукой, да ещё и под пристальным взором стражи… легче было сразу броситься на меч. Колдовать юноша тоже больше не мог. Всё же его охраняли Храмовники, и они ещё помнили как держать в узде буйного мага. 

Лавеллана не пытали. Не считая той боли, что ему причиняли при перевязках, его вообще не мучали. Изредка кто-то из храмовников решался оскорбить его, ударить со всей дури по металлической решётке, чтобы разбудить едва успевшего уснуть эльфа, но не было ни избиений, ни вырванных ногтей. Словом, ничего того, что обычно делают с пленниками. Лавеллан дураком не был, и понимал, что то, что после всех сорванных планов Корифея, всех убитых Инквизицией врагов, тот факт, что он до сих пор жив-вовсе не результат гуманности храмовников. И Андуин чувствовал, что он ещё нужен им для чего-то.

А чувства его никогда не обманывали.

Ему следовало бы заподозрить, к чему всё ведёт, когда Самсон, до того ни разу не наносивший ему визит, вдруг решил спуститься в холодные тёмные залы. Ему следовало бы понять, чем окончится эта встреча, когда стража торопливо покинула стены темницы, оставив их наедине.

Самсон медлил. Он неторопливо обошёл клетку, пересчитав ладонью ржавые от подвальной сырости прутья. 

–Знаешь, кого здесь держали в те времена, когда Думату ещё кто-то служил?–задал вопрос Ралей, отряхивая руку от рыжеватой крошки. 

Лавеллан знал, как знал каждый эльф, но оставил своего врага без ответа, так что Самсон сам выпалил:

–Эльфийских рабов Тевинтера! Какая ирония!–и хрипло рассмеялся. Ну и мерзкий же у него был смех.–Представляешь, в этой клетке могли сидеть твои пра-пра-пра-пра…

–Как и твои.–выпалил Андуин–Прости, у нас в клане уроки истории преподавали не так хорошо, как в Церкви, но, кажется, человеческими жертвами твой хозяин тоже не брезговал.

В ответ храмовник только рукой махнул:

–О, Корифей и сейчас этим не брезгует. Когда Инквизиция падёт, мы позаботимся о том, чтобы каждый человек, эльф, гном или кунари пригодились новому богу. О тебе мы тоже не забудем, уж поверь.

–Так вы за этим меня тут держите? О, смилуйтесь! Убейте меня! Я не хочу тут просидеть до скончания веков, пока у Корифея наконец что-нибудь да получится! Я же тут умру со скуки!

В глазах Самсона вспыхнули недобрые огоньки. Кажется, оскорбления в сторону своего хозяина он воспринимал слишком лично.А насмешки над тем, чей преданнейший слуга стоит прямо перед тобой, когда ты сам ослаблен и искалечен, чреваты последствиями.

–Не беспокойся, скучно тебе не будет.

*

Холод рук на плечах и бёдрах, сухость губ на шее. Даже когда прикосновение прерывалось, на коже ещё оставалась неприятная липкость и зуд скверны. Лавеллан пытался уйти в себя, закрыть глаза и представить кого-то другого на месте Самсона, но у него ничего не выходило. Во вбивающемся в него мужчине не было ни галантности Дориана, ни опытности Быка, в нём вообще не было ничего способного вызвать у эльфа симпатию или хотя бы желание. Пару раз мужчина пытался "растормошить" оцепеневшего от страха и шока эльфа, кусал его или надрачивал вялый член, но не получив ожидаемой реакции, быстро бросил это дело.

"Значит, вот как это бывает в Круге"-думал юноша-"Это меня ждало, если бы родители тогда не сбежали из эльфинажа в клан? Сидеть в клетке, есть и пить когда позволят, лежать под своими тюремщиками?" Эти мысли пугали, но ещё больше пугал тот факт, что хоть он и не был в Круге, это всё равно с ним происходило. Прямо. Сейчас.

Когда всё.. закончилось Самсон небрежно вытер вытер себя и пленника краем дерюги, служившей в этой клетке постелью и быстрым шагом удалился из темницы, оставив униженного врага в одиночестве.

*

С тех пор Ралей стал чаще приходить к Лавеллану, но их встречи не отличались особым разнообразием, и в конце концов, храмовник даже перестал с ним разговаривать, а просто грубо и без прелюдий брал его и так же быстро уходил.

На семнадцатый(кажется, семнадцатый, вести подсчёт дней там, где ты не понимаешь, солнце или луна сейчас в зените было не просто) к Андуину никто не пришёл. Только извечные стражники лениво топтались у входа в тюрьму, изредка бросая на эльфа усталые взгляды. Впервые за долгое время Лавеллан спал спокойно, не утруждая себя долгими и неловкими оттираниями чужого семени с поверхности бёдер под внимательным надзором рыцарских глаз.

На восемнадцатый день у него начала подниматься температура, но эльф не придал особого значения недомоганию-его держали в холоде, оставив только льняную рубашку и полотнище дерюги, к которому после всех предшествующих ночей было уже противно прикасаться.

За температурой пришёл озноб и судороги и тут уже эльф не на шутку забеспокоился. Сначала приступы были редкими и короткими, но с кажным разом спазмы в мышцах становились в всё более болезненными, продолжительными и частыми.

На двадцатый день беспокоиться уже начали храмовники. Они всё носились вокруг камеры, пытаясь понять, что делать с кричащим от нестерпимой боли пленником, осматривали культю на предмет заражения, но рана выглядела хорошо, и даже начала неестественно быстро зарастать.

Рыцари всё ссорились, теряясь в догадках и страхе перед командиром:

"Надо дождаться Самсона!"

"Пока будем ждать эльф успеет трижды сдохнуть!"

"Что же это за болезнь? Что же это за болезнь?.."

и "Самсон нас убьёт!"

В конце концов они пришли к выводу, что всё, что они могут сделать-влить в пленника половину запасов вытяжки из эльфийского корня и ждать его выздоровления или смерти, равноценной их собственной.

Эльфийский корень действительно помог. Судороги не ушли, но и той страшной боли уже не было, а ещё лекарство немного, успокаивало Андуина, позволяя ему впервые за несколько суток забыться во сне.

*

Чужие губы касаются обритого виска, запечатляя на нём нежный поцелуй, и примыкают к острому уху эльфа. Влажный язык обводит краешек завитка, вырывая из юноши тихий стон наслаждения. Какие же у него всё таки чувствительные уши.Тем временем невидимый любовник спускается к тонкой шее, оставляя на ней багровые метки-засосы и Лавеллан расслабляется в чужих руках, блуждающих по его стройному телу.

Интересно, кто его сегодняшний любовник? Железный Бык? Или это Дориан наконец перестал обижаться за неудачный поход на Штормовой Берег? А может, это тот симпатичный рекрут, что весь вчерашний вечер глазел глазел на своего Вестника Андрасте?

Резкая боль в плече отрывает юношу от размышлений. Он вскрикивает и совершает попытку вырваться из крепкой хватки рук, что до недавнего момента любовно оглаживали его тело.

Пусть и не с первой попытки, но ему всё же удаётся это сделать, и отпрянув, он поворачивается к обидчику.

Осознание того, кто стоит перед ним доходит не сразу, а когда доходит, эльф уже не может сдержать крика ужаса.

Самсон.

О том, что это именно он нужно было ещё догадаться: кожа храмовника оказалась испещрена лириумными кристаллами, местами доходящими до десятков сантиметров в длину, правый глаз вытек, а вместо него торчала особенно крупная глыба, под тяжестью которой голова Ралея чуть наклонялась в бок.

Чудовище жутко улыбнулось эльфу, обнажив два ряда кристаллических зубов, на которых темнели капли запёкшейся крови, и прихрамывая двинулось к жертве.

–Нет! Нет, нет, нет, нет-запричитал в ужасе эльф. Он выставил руки перед собой, пытаясь остановить надвигающегося на него лириумного монстра, а тот взмахнул глыбой, что была на месте его правой руки, одним ударом отсекая обе кисти Инквизитора. Не давая юноше опомниться от шока и боли, Самсон подмял Андуина под себя, и принялся срывать с него одежду.

–Пожалуйста, не надо!–взмолился понявший намерения Ралея Вестник.–Пожалуйста, что угодно, только не это!

А храмовник всё не унимался. Покончив с одеждой, он развёл ноги эльфа в стороны и пристроился между них. Ужас обуял Лавеллана, стояло ему только взглянуть вниз. Там тоже были кристаллы.

Невзирая на мольбы юноши, Самсон вошёл в него.

Крик пленника разорвал тишину храма. Стерёгшие его храмовников повскакивали со своих мест и с непониманием уставились на эльфа, пока тот осматривал себя на предмет повреждений. Обнаружив, что из двух кистей уже привычно отсутствует только одна, а на плече нет свежего укуса, Вестник облегчённо повалился на спину, пытаясь восстановить дыхание после крика.

Ему протянули склянку с вытяжкой, но Лавеллан отпрянул от неё как от огня. Он боялся, что новая порция снова заставит его уснуть, вернув в кошмар.

Хуже кошмаров оказалось внезапно пришедшее осознание-не смотря ни на что, Андуин ждал Самсона. Нет, он не грезил об их ночах, и возбуждения не было, но что-то подсказывало ему, что причина его состояния была в чём-то, что Ралей сделал с ним.

*

Красные гобелены с объятыми святым пламенем мечами, красные простыни, устилающие кровать из красного дерева, красные кристаллы лирикам, растущие из стен и рассеивающие полумрак комнаты свои красным светом. КРАСНЫЙ. В этом цветокоре можно сойти с ума и без всяких наркотиков.

Когда-то Лавеллан играл с Быком в игру «угадай-какое-у-него-стоп-слово». И эльф был уверен, что у вколачивающего его в кровать храмовника стоп-слово не КРАСНЫЙ. Забавно.

Усмешку Лавеллана Ралей принимает на свой счёт, смущается и останавливается. Эльф целует мужчину, давая понять, что всё хорошо, и они могут продолжать.

С Самсоном было... нормально. Если закрыть глаза, то даже хорошо. Может, дело в том, как лириум воздействует на Инквизитора? Да, мать его, дело было в нём. В последнее время, его требовалось всё больше, и получить наркотик, пускай и таким образом, казалось неплохой идеей. Ещё в храме было очень холодно, и засыпать рядом с Самсоном было просто теплее.

Мужчина в последний раз толкается в эльфа. Тело Лавеллана на секунду немеет. Лириум разливается по телу, наполняя каждую его клетку неистовой силой. Хочется большего.

Юноша требовательно целует рыцаря, и когда не получает ответа на ласку, выплёскивает обиду на Ралея, болезненно кусая того в шею.

–Кончай так делать, мать твою!

Юноша покрывает жилистую шею храмовника пылкими поцелуями, обводит острый кадык узким язычком и шепчет:

–Тогда сперва кончи в меня.–и сам смеётся над получившимся каламбуром.

И Ралей закатывает глаза, но сдаётся, позволяя юноше оседлать свои бёдра, о которые Лавеллан тут же начинает тереться, пытаясь возбудить любовника.

Чувствовать человека в себе снова было так волнительно... Инквизитору казалось, что он вот-вот окончательно сойдёт с ума от этих ощущений. Тело Самсона больше не казалось мертвенно холодным, а дарило приятную прохладу раскалённому телу, и сухие губы так восхитительно царапали кожу. Это просто лириум. Просто лириум.

Что-то в облике эльфа, старательно насаживающегося на чужой член, заставило храмовника снова захотеть взять инициативу в свои руки, резко опрокинув юношу и подмяв его под себя. Может, дело было в развратных стонах мальчишки, или в том, как ноготки тонких пальцев впивались в его грудь, а может, это сработал некий храмовничий инстинкт доминирования над магами, всё это переставало казаться важным. Инквизитор под ним едва не срывал голос, мышцы болели и ныли при каждом акте вколачивания юного тела в мягкость перины.

Кончая, Ралей в порыве страсти по-звериному вгрызается в нежную шею мага.

*

Свет лириума, кровавыми трещинами разрывающего вековые стены храма, не гас ни на секунду, равномерно освещая комнаты и днём, и ночью.

Храмовник изучающие касается бледной кожи спящего эльфа, исследуя рельефы мышц, костей и... кристаллов. Совсем крошечные, незаметные человеческому глазу, там, глубоко они словно ядовитые змеи жаждали вырваться из своих скорлупок, принеся свою погань в мир.

Для мага, юноша держался весьма долго. Многих его собратьев по несчастью зараза одолевала в считанные дни. Их смерть, стремительная и беспощадная, ещё долго могла кормить своим опьянением орден. Не такой участи Самсон хотел для своего врага.

Рука тянется под подушку и, пошарившись, достаёт из-под неё стилет. Быстро, пока Лавеллан не проснулся, тонкое лезвие проходит по горлу, чуть выше свежего укуса.

Пальцы единственной руки нервно цепляются за края раны, не в силах ни залечить её, ни продлить жизнь своему владельцу. Глаза испуганно смотрят куда-то в пустоту. Грубой рукой рыцарь ласково гладит любовника по голове, и поцелуем пачкает кривые губы кровью, стекающей с уголков чужого рта.

Тяжёлая дверь со скрипом приоткрывается, и в образовавшуюся щель просовывается ощетинившаяся кристаллами голова. 

–Генерал Самсон.–обращается рыцарь–Мы готовы выдвигается, Сэр.

–Отлично. Просто замечательно.–без особого энтузиазма откликается Ралей. Он глядит на лицо мёртвого эльфа, а потом добавляет.- Возьмём его с собой. Знаешь, я думаю, для него было бы приятно - быть похороненным в Долах...