Огни шумного города давно исчезли за горизонтом.
Автомагистраль сменило двустороннее шоссе, поворот — и машину потряхивало уже на грунтовке.
Настя даже удивлялась тому, что эта ещё колымага едет. Казалось бы, старая развалюха, десятки раз подшаманенная иномарка, а может же!
Со скидками на возраст и если забить на то, что нет кондиционера. Вместо него сейчас — опущенные стекла и ворвавшаяся ветром в салон ночная прохлада.
Настя не интересовалась видами за окном. Её куда больше волновала сидевшая рядом женщина, её глубокая складка на лбу, мелкие морщинки, белёсый шрам над верхней губой.
Спутница глаз не сводила с освещенного клочка дороги, слишком сосредоточенная, чтобы заметить чужое внимание. Ну, или делающая вид, что она — замершая статуя.
Если бы не движение губ — Настя бы и не осознала, что Лиза заговорила.
— Котёнок, закрой окно. Не хочу, чтоб на тебя дымом тянуло.
Взгляд быстро соскользнул с лица, отмечая и другие детали: расслабленную руку на руле, зажатую в пальцах сигарету, которая потом оказалась в зубах.
Поднести к кончику прикуриватель — дело трёх секунд. Выдыхала Лиза без понтовых колец и в окно, подальше от пассажирки.
Настя очень не любила курящих людей. Из-за астмы, как минимум, да и амбре сигаретного дыма совсем не нравился… как правило, не нравился, а у правил бывают исключения. Именно у этого — сидящее рядом недоразумение.
В Лизе она обожала всё. И то, как пахнут её короткие пшеничные волосы, и горьковатое, пепельное послевкусие на тонких губах, и рубашки с запахом дезодоранта, табака и почти что мужской туалетной воды. Особенно рубашки, подло украденные, и футболки — те, что ещё сохраняли тепло тела.
— Котёнок, ты меня вообще слушаешь?
— А… да… конечно… Так что там дальше?
— Ну дык вот. А этот… нехороший человек мне болты на колёсном диске не затянул. Выезжаю я с сервиса, еду-еду, трасса пустая, ровная-ровная, я, зелёная ещё, как ты сейчас… Чёт чувствую: как-то неправильно еду, машина дребезжать начинает, в руль отдаёт… В сторону смотрю — а рядом моё же колесо и едет! Без меня, тупо в кусты укатилось! В балку! И я за ним как полечу…
Настя уже слышала эту байку десятый раз, каждый раз убеждаясь, что Ангел Хранитель дамы её сердца — светлоголовый уже потому, что седой после таких приключений.
Каждый раз страшно, пусть даже и знала, что достали барышню её из того кювета потом без единого синяка.
Взгляд случайно скользнул по иконкам с тремя святыми, а потом и по чёткам, прицепленным туда же, куда и ёлочка-пахучка.
— Не думаешь, что я начну бояться с тобой ездить после таких историй? — ладонь накрыла чужую, сжимающую ручник «механики», мягко поглаживая костяшки пальцев.
— Да, а куда ты денешься с подводной лодки? — полуулыбка. — Нет, ну ты сама понимаешь, на каких условиях тебя будут подкидывать до города, красавица… уж лучше со мной. Я хотя бы умею, Насть.
Это идиотское чувство юмора, как у семиклассника… и ненавидела, и обожала!
Но, как итог — демонстративно громко фыркнула, отворачиваясь и щекой прижимаясь к стеклу.
Рассветало. С ночного неба исчезали звёзды, и густое индиго мягко уступало оранжевому зареву раннего утра.
Луна не сразу пропала с неба, но куда позже, чем Настю утянула крепкая дремота. Заметив, что любимая спит, Лиза не стала включать радио и опустила солнцезащитный козырёк, закрывая её глаза от лучей.
Пусть выспится. День обещал быть долгим.
Когда Настя проснулась, воздух уже был пропитан морской солью прибрежья.
Спутница всё так же держала баранку. Под её глазами залегли круги, а обычно мягкие черты лица заострила усталость. Лиза часто моргала, иногда мотая головой, с уверенным спокойствием объезжая ямы уже в плохоньком, старом асфальте.
— Петляю, как пьяная… — шёпот был тихим и почти что злым, — Хоть виляй, хоть не виляй — в свою яму всё равно попаду!
Настя обеспокоено окинула спутницу взглядом снова. Бодрее она уж точно не стала.
— Давай я тебя сменю?
Но та и слушать не хотела.
— Нет. Нам тут час-два ещё всего… ну ты и дрыхнешь, конечно, котёнок.
Девушка не обижалась на этот бурчащий тон. Характер у любимой такой, ну что ж поделаешь? Смягчится, когда почувствует под босыми ногами тёплый, солнцем прогретый песок и камни, обточенные водой.
Этой поездкой они обе грезили год, если не два. Неделя, всего чёртова неделя жизни, вырванная из лап душного города, круговорота работы и прочих частей одного большого беличьего колеса.
В далёком, светлом будущем они даже планировали перебраться на побережье. Когда за душой будет больше, чем эти гроши. Ближе к ворчливой старости.
Ну а пока — только репетиции.
— Лиз, могла бы и разбудить, если не нравилось.
Укоряющий взгляд через зеркало заднего вида. Быстрый и острый, как жало.
— И не думала. Ты мне всегда нравишься… Рука не поднялась, даже если бы и захотела… слушай, включи радио? Чё помощнее, чтоб это… басы сзади долбили, во!
Поняв, что сказала, Лиза сделала лицо не просто постное… а всей своей мимикой изобразила несокрушимый, спокойный кирпич. Начинающаяся перепалка вылетела из головы под нервное хихиканье:
— Мне казалось, ты не из этих… ладно-ладно, не надо меня выбрасывать! Здесь даже за услугу до города не подбросят!
Пальцы скользнули на панель, музыкой перебив чужое бухтение.
Скоро. Совсем скоро. Дикий пляж ждал их, в ушко нашёптывая об интимном уединении и волнах с шумом бьющихся друг о друга ракушек.
Настя представляла, как морская пена коснётся щиколоток, обдавая ноги холодком непрогретого моря… почти ощущала кожей нежные касания бриза, ласкающие через тонкую ткань так же, как любимые сильные руки… закрывала глаза и видела эти накатывающие, рокочущие волны и бескрайнюю синь…
БАМ!
Если бы не ремень — Настя точно поцеловала макушкой потолок. Дребезг, нарочито весёлый голос солиста Дискотеки Аварии, у которого весь мир пил пиво, громкая ругань и какой-то скрежет, почти такой же противный, как от пенопласта по стеклу. Металла об асфальт.
Не сразу пришло осознание произошедшего… и куда позже, чем спутнице.
— Говорила ж… — богатый жаргон дамы сердца уже давно не удивлял. — Попаду!
Ругаясь, как сапожник, шипя, как змея, Лиза свернула на обочину. Здесь — придорожный, поросший травой пустырь.
Она выскочила из машины, громко хлопнув дверью, и Настя поспешила за ней.
Не нужно было лезть под днище, чтоб осознать проблему — удар сорвал глушитель и тот теперь, вися на оставшихся соплях, с искрами потёрся об асфальт.
Лиза развела руками с почти мученическим смирением, громко выдыхая.
— Ну, а чё я тебе скажу, котёнок? Щас на проволоку и в шиномонтажку шаманить, открывай там в своей звонилке навигатор… и как я эту… не объехала-то…?
Настя не смотрела на то, как ненаглядная с матерными репликами обходит авто. Сеть здесь хоть какая-то, но ловила, и вскоре телефон показал карту.
— О! Двадцать километров всего! — на радостный возглас ответили грязной руганью, с упоминанием контрацепции, чьих-то матерей, матерей матерей и того, что торговля тела стала промыслом всего рода. — Номера их нет… мессенджера какого тоже… но мы же доедем?
Вопрос прошел вскользь.
— Ясно всё… вот же… — цензурные вкрапления под конец совсем исчезли из тирады, а гнев потушило только то, что руки Насти с нежностью заключили в объятья.
— Что такое?
— Да посмотри… эти… кхе… нехорошие люди с твоей шиномонтажки те ещё… сволочи! Ну ты глянь! Они знаешь, как зарабатывают? Гвоздей на трассе рассыпал — всё, лови клиентуру, дядя Ашот! Два пробитых колеса! Запаска одна! Чтоб их черти в аду в ж…
— Лиз… ну дорога плохая, может, ты где на яме? Что ты на людей наговариваешь…
Голубые глаза недовольно сощурились — и Настя смирилась. Спорить бесполезно.
— Котёнок, я не первый день на свете живу. Я сама из них шины сделаю, шланг в их шланг засуну и надую, как ё…
Непечатный поток разгонялся и разгонялся, подчёркнутый активной жестикуляцией и оборванный согласной репликой.
— Как скажешь… только давай потом я поеду, а? А ты на заднем примостишься, подремаешь, чтоб на свежую голову всё контролировать…
Настя обняла крепче, не боясь получить куда-нибудь мельтешащими локтями.
Может, успокоится? Уступит? Да не в этой жизни.
Как потом выяснилось, глушитель ещё и дал трещину. Развалюха — она и есть развалюха. Беда не приходит одна, подцепил одну заразу — лови ещё десять.
И только Лиза этому искренне удивлялась, сообразив себе кустарный сервис на коленке. Она могла бы и ограничиться малым, доехав уж как-то до монтажки и с шумом, и с запахом в салоне, но не с Настей же.
Её астма и такая вонь… лучше уж заморочиться.
Пришлось ждать, пока глушитель остынет, потом — ставить подобие заплатки из подручных средств, цеплять это всё на проволоку, присыпая чертыханиями и склеивая честным словом.
Настя качала головой, а потом сообразила им нехитрый то ли обед, то ли ужин. Ситуация её не то, чтобы удручала, но сейчас на языке слегка горчило от обиды.
Всего неделя, и из неё вычеркнут целый день.
Здесь, на обочине, без кондиционера и под палящим солнцем… из-за какой-то ямы!
Она мотнула головой, резко обрывая свои же мысли… Лиза бы сказала, что зажралась!
Главное ведь, что с любимой под боком. И пусть она матерится, вытирает со лба пот грязными от машинного масла руками, десятый раз лезет под капот с таким видом, будто в очередной раз проверяет, что там за дверцей холодильника…
Зато вместе и в горе, и в здравии.
Настя не задавала лишних вопросов, просто любовалась чужой сосредоточенностью.
Она даже сделала пару снимков на память, для семейного архива. Никому другому бы не показала любимую такой чумазой, с куском колбасы в зубах и сигаретой за ухом… ну, может, только ей самой. Потом, когда история станет скорее забавной байкой.
— Поехали! — с хрестоматийной фразой Лиза запрыгнула на водительское, руки вытирая о футболку. Белая ткань и так была вся в чёрных кляксах и полосах, потеряв вид даже достойной тряпки. — Эта колымага ещё твоих внуков возить будет!
— Не надо… у машин тоже есть пенсия… — а ещё кладбище. Но Лиза всё равно пропустила мимо ушей.
Мотор взревел. В салон не ударил запах выхлопных газов, она удовлетворённо хмыкнула и они в миг тронулись. Уже обе руки уверенно лежали на руле, а брови, будто вымазанные мазутом, хмурились.
Будто с шахты, господи! Ещё и оттирай её физиономию влажными салфетками, ведь она не взрослая женщина, а пятилетняя замарашка, нашедшая нефть в песочнице.
Настя уже давно не сокрушалась насчёт чужой неаккуратности, но иногда — подбешивало.
— Да прекрати ты морду мне тереть, а! Только грязь размазываешь!
— А ты переоденься!
— Ага, да, вот прям щас. А потом у нас снова что-нибудь… и Лиза полезет чинить, засрётся по уши и опять будет слушать, какая она пихва неряшливая и что шмотки у неё как из жопы, засвинячила все футболки, а бедной Настеньке стирай. На рассвете, со слезами на глазах, в ледяной колодезной воде трясущимися, мозолистыми руками…
Бесполезно. Пусть ходит, как хочет, только бы молча! Под конец сама ведь решит, что на люди так нельзя.
Ехали они медленно и аккуратно, почти как черепахи, до того самого злополучного СТО в полушаге от сверкающей заправки. Цивилизация… почти непривычная за сутки пути.
Вывеска вспыхивала неоном, мигая и заманивая распахнутыми воротами.
Они приехали! Жаль, не куда хотели, и вместо моря здесь пахло бензином и гарью, но всё лучше извилистой почти что заброшенной дороги.
Верь навигаторам после такого путешествия.
— Милая?
На лице Лизы не было особого энтузиазма. Может, из-за резковатых теней полумрака, может, из-за холодного ночного света, но видок у неё стал мрачным, раздраженным.
Она отцепила чётки, дважды обмотала вокруг запястья, будто на удачу, и ждала, пока к ним подойдёт отделившийся от курилки силуэт. С привычным ворчанием:
— Котёнок… когда говорят «иди ты на… на три буквы!» говорят о СТО… пидорасы!
— Лиз, это… это гомофобия.
— Пчёлы против мёда? Пидорасы, котёнок, это состояние души. — Она подняла палец с важным видом, подчёркивая заявленную мудрость. Чётки съехали вниз по руке. — Сиди здесь, не отсвечивай, я пока за работы перетру с этими хачами… только не смотри на меня так, а! Саморезы в шинах! Тут кто хочешь расистом станет…
Хлопок двери оборвал диалог.
Настя выключила свет внутри салона, тихо наблюдая за тем, как Лиза ведёт переговоры. Ровно, как говорится, «по-мужски», не гнушаясь ни крепкого рукопожатия, ни грубой речи.
Она слышала обрывки объяснений на интернациональном, жаргонном русском-матерном.
Они поняли друг друга не сразу, переходя с тона на тон, активно размахивая руками, тыкая то в сторону авто, то в сторону барака рабочих. Выражения лиц прятали глубокие ночные тени, да и стояли они слишком в отдалении, чтобы ну хоть что-то разобрать.
Настя понятия не имела, какими ксивами сверкала её спутница и на каком южном рынке училась торговаться, но вернулась она с чуть более спокойным видом, вытирая руки влажными салфетками.
— Котёнок, парни всё сделают.
Опять котёнок… ей самой не надоело? Настя молча чмокнула в щеку, пальцами в приступе нежности скользнув от предплечья к бусинам чёток.
Машина тронулась, заезжая внутрь ремонтного амбара сервиса.
— Они возьмут в два раза меньше, чем с меня взяли бы в центре… ещё и предложили нам диванчик на отдохнуть, но тут не рискну. Прогуляемся часок-другой. Вечер, воздух свежайший… На заправке, сказали, сносный кофе. Не такой хороший, как их чай, говорят, но чая мне сейчас будет мало, а чё покрепче нельзя… А ещё, говорят, здесь с холма вид на ближайший город просто грандиозный.
От предложения, конечно, не загорались софитами глаза, но даже какой-то непонятный холм и дешманский кофе в пластиковом стаканчике лучше духоты СТО. И, что скрывать, местного амбре… Этим работягам точно можно доверить драндулет?
— Лиз, ты там что, всё это время про окрестности выспрашивала? Я в тебе конечно не сомневаюсь, но…
— Я хохол, я торговалась! А ты — подлиза… Если ты понимаешь, о чем я, котёнок. — Тычок в бок её не слишком смутил… хотя, было ли в мире хоть что-то на это способное?
Всё, что у них можно было украсть, Лиза взяла с собой.
Всего-то ничего, на самом деле: барсетка с деньгами, документами и карточками, любимая женщина и её рюкзак.
Машину же, по её собственным заявлениям, даже не жалко, а в багажнике так, сумки и одна грязная футболка.
— Потом болты сама подтяну, глушак осмотрю, а что они ещё трогать будут? Ты так говоришь, будто они не допрут, что с этой повозки даже магнитолу любителям ретро не впарить…
Смутные подозрения закрались в голову, но мысль так и не получила ход. Настя взялась за подставленный локоть, в ускоренном ритме покидая сервис.
Запах масла и пота сменился пылью дороги, вдоль которой они шли и, когда неоновая вывеска стала едва читаемой, девушки снова заговорили:
— Так что ты им сказала? Только не увиливай, прошу тебя.
Лиза помолчала какое-то время, свободной рукой почёсывая в затылке и закрывая его же, если любимая решит отвесить леща.
— Ну… поплакалась, шо денег нема ни шиша, вот всё, что есть, очень надо. Ехать ещё долго-долго, утром свадьба у троюродного брата Амирана, пропущу — грех на мой род и всей семьи… Парни всё поняли, начальник сам грузин, ну и благослови их господь.
Настя прижалась к её боку, вздрагивая от мелкого хохота. Эта женщина была просто невероятной… какое слово рядом ни подставь.
— Ну что ты ржёшь?
— Со всем уважением, милая… Врать нехорошо, а особенно когда ты не слишком-то похожа на грузинку. Даже если прямо сейчас станцуешь мне какие-нибудь картули-церули.
Лиза посмотрела на неё с прищуром. Широкая ладонь пригладила светлые волосы растерянно.
— Грузин — это тоже, милая моя, состояние души… Свожу тебя когда-нибудь. Чурчхела, чахохбили под винцо, чем не счастье? Глаза не закатывай, да, мне лишь бы пожрать. Я была там на авторынке, ну и местное гостеприимство, конечно, смаковала. Все контрактные там и пропила…
Они говорили, много говорили, о самых разных вещах. О солнечном гостеприимстве Тбилиси, о улочках родного Энска и кухне небольшой однушки, на которой и вдвоём-то тесно, но всё равно пора было впихнуть кофеварку.
Хотя бы потому что то, что в их стаканчиках — только вылить.
Луна подсвечивала окрестные поля, звёзды горели ярче, чем отдалённый приморский городок вне сезона.
Гул редких машин и нестихающее трещание сверчков слегка приглушили их шёпот. Тот, что звучал почти что друг другу на ушко, о разном и совсем разный — один густой, глубокий, обволакивающий, а второй — мягкий и почти что робкий, со звенящей мелодичностью. Рука сжимала руку, переплетая пальцы, и лишь на обратном пути Лиза стала держаться в отдалении, взяв сигарету и в небо пустив сизый шлейф дыма.
Она старалась не уснуть, но усталость была сильнее, и веки сомкнулись, стоило только приземлиться на сидение. Спала крепко, как сурок, не тревожась ни о чём — даже о Насте, которая едва помнила, как обращаться с допотопной механикой. Тихонько повторяя нецензурщину, услышанную утром, она со странной периодичностью поглядывала на иконки, приборную панель и храпящий живой талисман.
Может, дело было в чётках, может, фортуна решила не добивать их очередной случайностью — но они доехали, и бриз обнял, укутал, сгоняя лишние мысли и переживания.
Настя выскочила на берег, чувствуя, как искрится счастьем. Дождалась же!
Одежда осталась прямо на раскалённом галечнике разбросанным тряпьём, кончики пальцев боязливо, робко коснулись самого края воды, которая через секунду схлынула.
Мелкая дрожь пошла вверх, по ноге, и нежная кожа покрылась мурашками.
— Брр… ледяная…
— Брысь! — влетевшее в волны тело подняло брызги, бриллиантами вспыхнувшие на свету, и смех заискрился от самодовольства. — Ну, чего ты?! Залезай! Водичка как парное молоко!
Руки схватили её за запястья, притягивая и роняя в объятья. Лиза не заметила ни криков, ни визгов, ни ударов ладонями по литым плечам. Морщилась, довольно, как объевшийся сметаной кот, не размыкая объятий.
Пыдь дороги с них смыло ещё прохладное море. Истерзанные поцелуями губы щипала соль, а тела прижимались друг к другу с отчаянием и в воде, и уже закутанные в махровые, банные полотенца. Зубы постукивали, руки растирали кожу, заодно и натерев её кремом от загара… а ближе к вечеру — и от комаров.
Они грелись и целовали друг друга исступлённо, в пьяном неистовстве. Жара подсушила ссадины от ногтей, а собранный в отдалении, возле палатки, костерок плясал мягкими рыжими отсветами. Тьма собиралась во впадинах над выпирающими ключицами, сглаживала углы хрупких девичьих плеч, которые обняли широкие руки.
— Знаешь, что, котёнок?
— Знаю, что укушу тебя, если ты начнёшь так хоть ещё одну фразу. — Лиза заливисто засмеялась, прижимаясь щекой к чужому виску. Горячее дыхание ощущалось так же явно, как тепло пляшущего пламени
— Значит, знаешь. — Она поцеловала самый край уха и устроила подбородок на плече любимой, наблюдая за тем, как медленно тлеет дерево, превращаясь в угли.
— Что ты любишь меня? — Настя прижалась к мокрому телу спиной, позволяя обнять себя ещё крепче.
— Что пора тушить и ставить шашлык… Но и это тоже! Эй, ну кусаться-то зачем?!
Может, они и идиотки, а чурчхела на ближайшем рынке совсем не такая, как в Грузии. Солнце жарило нещадно, а вода оказалась совсем не бархатной, но… разве это важно, когда любимые глаза смотрят с такой любовью, а сердца дрожат от переполняющей нежности?
В ту неделю — точно неважно. И пусть этой любви хватит и на это лето, и на всё, что будет многим после.