он смотрит прямо, чуть наклонив голову. хочет быть ближе к земле, чувствовать биение жизни, мазать руки грязью, вытаскивать дождевых червей. как бы не щурились глаза, как бы не жгло над головою солнце, он видит, что мир вокруг него налаживается. стороны приходят к понимаю, и даже брат, через раз хрипящий, как и гэвин, живущий прошлым и болезненно-смертным, говорит, что станет лучше. всё образуется и для него, потерявшегося среди надгробных плит. но гэвин с ним не согласен. он не потерялся там — нашёл дом, где любят его и зовут к себе. признаётся, что мучительно ждёт. молит: закопайте, закопайте меня. но не произносит ни слова.

с элом они созваниваются вечером. горячо обсуждают политику, будто им снова двадцать два, спорят, пока не сбиваются с мысли. понимающе молчат в трубку долгие часы.

— сколько стоит оскорбить бога?

хлоя смеётся в трубку. не видим без неё жизни, думают они, нас не существует. ведь у силы есть две стороны — явные, отличные, непохожие друг на друга половинки. третья сторона — объединяющая, складная, плавная в отношении первых двух — вдыхает жизнь, спаивает воедино, склеивает глупых и непослушных, полюбовно осуждённых за великое, яркое,

по-своему бойкое, до безумия

по-глупому живое, 

связывающая их, как прочнейший клей.

гэвин мажет взглядом по офису, считает — мысленно — до десяти. выдыхает. начинает считать с начала, сбивается, запрещает себе считать. это как курение — вредная, паразитирующая на нём привычка. но легче не становится — лишь на считанные секунды, не более. он больше не смотрит на таймер — цифры въелись в мозг, гэвин помнит все даты, все числа, все возможности. гэвин так многое, непозволительно многое помнит — в голове долгоносики цепляются за мысли и тянут, и тянут, и тянут. прячут его секреты. призрак, носящий разбитое девичье лицо, беззвучно смеётся. забавляется над ним, не находящим себе места глупцом. «в городе, в котором меня убили», шепчет всё на ухо, но так и не продолжает. замолкает, будто чувствует в нём раскол, незаживающую трещину размером с каньон. гэвин думает, что ему не помешает там библейский потоп — реки все высохли, и осталась лишь засуха. они никогда не говорили об этом, и гэвин жалеет, ужасно жалеет, что был таким самостоятельным трусом. ведь теперь, на улицах — внезапно, когда переходит дорогу — он видит человека, волю народную несущего. лицо его будто покрывают вмятины. фантомно горит спина, подгибаются ноги, отрываются руки. гэвин падает, катится кубарем в грязь, ломает пальцы, шарниры, шею. перестаёт видеть, потому что не должен. но рано или поздно встаёт. шаг за шагом, боль вгрызается в плечи, ставит подножки, песнь запевает горючую.

гэвин предпочёл бы снова двигаться с кем-то, рука об руку. потому что — перегорает. доходит до точки и не понимает, зачем дальше идти, если можно остановиться, развернуться и уехать туда, где нынешнее — хорошо подтёртое ластиком прошлое. каждый раз, когда гэвин оборачивается, его пожирает собой толпа.

когда его путеводная звезда гаснет, жизнь не останавливается. гэвин теряет ориентиры, барахтается в темноте, тонет, захлёбываясь, но — продолжает жить. идёт на дно, дерёт глотку и слизистую морской водой, но всё равно — рано или поздно — всплывает, чтобы утонуть снова. и снова.

бескрайнее и мутное. глубинное. завораживающее неизвестностью, тайной, неизбежным ожиданием. у моря зубы острые, пятки лижет приветливо. гэвин — удильщик без маячка, пожирающий сам себя, не видящий дальше собственного носа; паразитирующий, жалкий и слабый. чувствует тоску щемящую, горькую. зовёт по ночам, вуалью из пены укрывает плечи. а в глубинах скрывается меж острых скал чудовище — оно-то его и ждёт.

в грязи — просыпается истина. прорывается, отслаивается вслед за удачей и моралью, очерчивает суть. бьётся судорогой.

ярче тысячи солнц. прожигающее насквозь чудо.

для гэвина свет есть один — яркий и режущий. гэвин слишком давно не видел берега, чтобы поверить в сияющий ему из тьмы маяк.

слышишь, — доёбывался когда-то эл, — слышишь счётчик? тикает?

тикает, — отвечал гэвин, — у меня в голове будто бомба.

— жизнь не настолько сложна.

— что бы ты в ней понимал.

и впервые он говорит об этом сам. рассказывает, откровенность за откровенностью. болезненно-горькое, кровью помазанное — рваная колючая рана, незаживающая годами. собеседник его отворачивается, будто может чувствовать неловкость. а, может, и правда чувствует. гэвин уже ни в чём не уверен — это первый его рабочий перерыв, превратившийся в откровенный фарс.

— вы артистичный.

— что, блядь? — (гэвин кривит лицо).

— и чувствительный.

гляссе пахнет карамелью и свежестью, сидящий напротив — шумом улицы и парфюмом эла (жжёные биокомпоненты, хлорка и тириум). лимонник отдаёт апельсинами. без косточек — без горечи. щиплет губы, делится мякотью — бодряще, без вызова. с уверенностью. блеском охотничьего ножа и перерезанными сухожилиями. без спешки. надёжно. насыщенно-ярко.

— ты не коннор.

может, считает его глупцом. может — слепцом. но нет, на деле-то смотрит гораздо глубже. препарирует. въедливо. рассматривает его, гэвина, внутренности, освещаемые лишь нимбом. одним на двоих. по отдельности — вот же ж — не заслужили. не хватило. вот такие они вдвоём обделённые.

— я не коннор.

соглашается, будто слова не пусты. будто слова — ещё имеют какой-то смысл. не имеют, но. всё ещё важные. весомые. нужные.

— а я не маркус.

он думает о себе, как о созвездии эридана.

он думает о нём, как о созвездии ориона.¹

— вы не маркус.

ставят точки. много точек. пытаются отсечь лишнее, но. получаются двоеточия. их судьбы ветвятся и переплетаются. врастают друг в друга. давятся. гэвин не маркус. саймон не коннор. к лучшему, сказала бы тина. неудачники, сказала бы норт. таков мой замысел, сказал бы, влезая, элайджа.

— и как ваши дела, гэвин? — тянет гласные. не моргает. не склоняет голову к плечу — придвигается ближе. 

— знаешь же, как бывает, саймон. взлёты и падения. — долгие мили до. бьющий в лицо ветер. порезы на щеках. ледяное бездонное облако, покрывающее спину. — а у тебя?

— значительно лучше, чем полгода назад. — усмехается по-доброму так, довольно, будто не был в самой гуще. будто не участвовал в бойне. будто не сражался отчаянно, борясь за жизнь — свою и чужую. будто и не был на грани гибели десятки раз.

— через многое прошёл, хах? — у гэвина руки в синей крови и шрам от бедра до лопаток.

— как и вы. через многое. — у саймона руки в красной крови и сбоит имитация кожи.

через бесконечно

болезненно

«многое».